— Я скажу ей… — Он молча прошелся по комнате и спросил: — Когда уходят наши?
— Я еду на несколько дней в Одессу. Попробую связаться там с подпольем, — может быть, решим пере-браться туда, а не к партизанам. На эти дни вы остаетесь за меня, Григоренко предупрежден. Главное — осторожность…
На рассвете Харченко отправился в поход.
Он шел с Зиной, а впереди по обеим сторонам улицы шли Дымко и Григоренко. Перед мостом Григоренко перешел через улицу, и они вместе с Дымко остановились у перекрестка, делая вид, будто читают наклеенные на стене объявления. Остановились возле них и Харченко с Зиной.
— Гляди, подходящее объявление, — Дымко подтолкнул Харченко и прочитал: — “Располагая собственным домом и желанием счастья, пожилой мужчина ищет надежную спутницу жизни”. Ты располагаешь желанием счастья?
— Еще как! — отозвался Харченко.
— Значит, порядок, — улыбнулся Дымко. — И мы все располагаем. Счастливого тебе пути.
Дымко и Григоренко, не оглядываясь, пошли обратно в город, а Харченко с Зиной направились к мосту. На случай, если их остановят, у Зины очень надежный документ — справка о работе на бирже. Харченко дол-жен был сыграть роль рабочего, которого она наняла помочь ей принести дрова.
Но они беспрепятственно миновали мост, поднялись на взлобок берега, обошли территорию лагеря и там, где дорога вырывались на степные просторы, простились. Зина вдруг заплакала.
— Ну, чего ты, дурная! — растерялся Харченко.
— Сама не знаю, — всхлипнула Зина.
Харченко обнял ее и поцеловал в щеку. Она опять заплакала. Тогда он взял ее за плечи, повернул лицом к городу, подтолкнул легонько, а сам зашагал по вязкой дороге. Минут через десять он оглянулся: Зина стояла на том же месте и махала ему платком. Он пошел еще быстрее, потом снова оглянулся. Зина все еще стояла там, но лица ее уже он не мог разглядеть, видел только белое пятнышко платка…
Сверяясь по солнцу, он шел на северо — северо — запад с расчетом сначала попасть в район Харькова. В первый день он прошел не больше тридцати километров. Весеннее солнце растопило снег, но еще не успело высушить землю. Иди по дороге, иди по целине — везде ноги по щиколотку вязнут в липкой грязи. И неотрывно гляди на зеркальные оконца луж — все равно не заметишь, как окажешься по колено в холодной воде.
Никаких опасных встреч в первый день не было. Впрочем, он старательно обходил стороной все селения. А на одиноком, затерянном в степи хуторе, куда он решился зайти попросить воды, старушка накормила его вареной картошкой и дала в дорогу еще две ржаные лепешки. Харченко сказал ей, что идет из плена к своим старикам под Киев.
— Может, и мои вот так идут домой, храни их господь, — тяжело вздохнула старушка, вытирая сухие, выплаканные до дна бесцветные глаза.
Ни одного немца Харченко пока не видел — эта полоса степного юга лежала в стороне от дорог войны. Но то и дело он читал прилепленные к телеграфным столбам краткие объявления-приказы:
“О появлении неизвестных лиц немедленно сообщать представителям немецкой армии или полиции. За укрытие упомянутых лиц — расстрел”.
Однако первые пять дней пути прошли без всяких приключений. Он шел с рассвета до темноты. Ночевал в стогах прошлогодней соломы, в заброшенных шалашиках на бахчах, а то и посреди степи на сухом взгорочке.
Если на крупномасштабной карте Украины с обозначенными на ней всеми большими и малыми дорога-ми нанести маршрут Харченко, он выглядел бы так, будто путник задался целью измерить расстояние между дорогами. Его маршрут был весь в мелких изломах, зигзагах, но все же неуклонно вел к Харькову.
Харченко знал, что все ближе был весенний Днепр, и с тревогой думал, как он через него переберется. И местность вокруг становилась все более обжитой, вскоре уже стало бессмысленным обходить селения. Куда бы он ни сворачивал, впереди возникали силуэты построек. Не доходя до селения километра два, Харченко брал в сторону, чтобы обойти людное место, а затем снова выходил на дорогу.
Это село он издали видел все как на ладони. Белые домики были рассыпаны на отлогом склоне. Он по-дошел к селу довольно близко, но не заметил ни единой живой души. У него уже кончилась еда, и он подумал, не разживется ли здесь хотя бы краюшкой хлеба. Но совсем близко от деревни, там, где уже начинались окраинные дома, Харченко взял в сторону и пошел по редкому кустарнику вдоль по-весеннему вспухшей речушки. Поравнявшись с селом, он остановился, прислушиваясь, не донесется ли оттуда какой-нибудь звук жизни.
— Дядя, ты партизан? — услышал он детский голос, который прозвучал для него как удар грома.
Он оглянулся и увидел откуда-то взявшегося мальчугана лег десяти в отцовском рваном пиджаке, который свисал ему ниже колен.
— Будь ты неладен… — тихо произнес Харченко, не в силах унять тревожно застучавшее сердце.
— Дядя, ты партизан? — снова спросил мальчишка и сделал несколько шагов назад.
— Да откуда ты взял? Я просто прохожий. Понимаешь? Иду себе и иду. Как тебя звать?
Мальчуган сорвался с места и помчался к селу, крича во весь голос:
— Партизан! Партизан! Партизан!
Харченко быстрыми шагами пошел дальше, но на повороте речушки кустарник кончался, и он увидел, что село было совсем близко. Между хатами метались кричащие ребятишки. Теперь бежать было нельзя. Харченко неторопливо шел по краю пашни. Метрах в трехстах впереди снова начинался кустарник. Только бы дойти до него…
Между двумя хатами среди кричащих ребятишек появился мужчина. В руках у него была винтовка. Он быстро пошел наперерез Харченко. Ребятишки бежали сзади. Харченко видел, что до кустов ему не успеть, но продолжал идти неторопливо.
— Эй, дядя, стой! — крикнул мужчина.
Харченко остановился. Между ними было не больше ста шагов. Харченко уже видел, что в руках у муж-чины не винтовка, а толстая палка.
— Кто такой? — крикнул мужчина.
— Путник, до дому иду, — ответил Харченко.
— А где твой дом?
— На Харьковщине.
Они с минуту молчали, разглядывая друг друга.
— Партизан! Партизан! — закричали ребятишки.
— Дураки вы, если я партизан, — сказал Харченко, и эта его простецкая фраза, сказанная с неподдельным огорчением, видимо, успокоила мужчину, и он подошел еще ближе. Теперь их разъединяла только узкая полоска пашни. Харченко уже видел, что мужчине лет сорок, у него рыжая клочковатая бородка, а под густыми бровями чуть светятся маленькие колючие глазки, близко сведенные к мясистому носу.
— Следуй, — строго сказал мужчина и мотнул головой в сторону села.
— А кто ты такой, чтобы приказывать? — спокойно спросил Харченко.
