Отдельной статьей рассматривался вопрос о пленных. Русская делегация согласилась оплатить по самой высокой цене все издержки, но только после возвращения всех портартурцев, маньчжурцев и моряков на родину. Так что чем больше их вернется домой живыми и здоровыми, тем выгодней самой Японии – больший долг скостят…
Дебаты продолжались еще с неделю, но стороны все-таки договорились.
Мир был заключен.
Глава 42
– В общем, никто меня обратно особо не ждет – места в доме и старшим братьям мало, и подружка моя бывшая, как выяснилось, уже замуж выскочить успела. Вот и решил я в Маньчжурии счастья поискать, – поведал свою нехитрую историю Яков, когда очередь рассказывать дошла до него. Пока за окном мелькали леса, поля и города необъятной Родины, появившееся по случаю долгой дороги время солдаты коротали, как могли.
– А я думаю, что мы не прямо на Дальний Восток поедем, – сменил уже поднадоевшую всем тему малознакомый Якову солдат. – Говорят, что царь еще с начала войны едва ли не каждый отправлявшийся в Маньчжурию полк лично напутствовал. К нам же не заглянул, так что, мнится мне, что еще помаршируем где-нибудь до Урала.
– Помаршируем или не помаршируем, а на станцию прибываем уже сейчас, – прервал разговор бывший в вагоне за главного унтер-офицер. – Всем приготовиться к выгрузке, если не хотите последними обедать!
К этому времени солдаты уже успели на собственных желудках почувствовать, что далеко не на каждом полустанке была возможность нормально накормить горячей едой полтысячи крепких молодых парней. Вероятность того, что припозднившимся придется еще полдня провести на сухарях, была нешуточная. Поэтому, когда с негромким лязгом вагон наконец остановился, высадка была быстрой и организованной, впрочем, как и последовавший обед. Однако затем, вместо привычного возвращения в вагоны, весь прибывший сюда несколькими эшелонами полк построили на близлежащем поле. Появившаяся было при приказе строиться в голове Якова мысль о Высочайшем смотре тут же испарилась, как только стало ясно, что никому нет дела до того, что выбранный плац находится аккурат между воняющей на всю округу скотобойней и «живописным» холмом местной свалки.
Когда наконец шеренги были выровнены, после формального приветствия к строю обратился командир полка.
– Господа! – переборов себя, но строго по новому Уставу обратился к строю полковник. – Не буду ходить вокруг да около. Завод в Мотовилихе, где артиллеристы нашей дивизии должны были получить орудия, захвачен бунтовщиками. Поэтому нам с вами поставлена боевая задача освободить корпуса от смутьянов, чтобы дать возможность добросовестным рабочим вернуться к станкам, а также получить, наконец, наши пушки. А то без них нам в Маньчжурии плохо придется! Это я вам как бывалый вояка точно говорю! Время не ждет! Поэтому на…ПРАВО![9] Шагом…МАРШ!
Идти оказалось недалеко – через каких-то полчаса перед солдатами показалась окраина рабочего городка. А вскоре по прибытии выяснилась и причина, по которой батальону пришлось выгрузиться, не доезжая до станции, – по неистребимой традиции целая рота дворников, плотников, маляров и цветочников, собранных сюда, похоже, чуть ли не со всей губернии, превращала местную станцию в нечто утопающее в цветах и трехцветных флагах. Как выяснилось, полковник и сам до прибытия на место не знал, что здесь намечается еще и Высочайший смотр, поэтому, когда полк снова построили, он выглядел куда более озабоченным. Выразилось это в уже совсем другом тоне, с которым он обращался к полку:
– …И зарубите себе на носу, я не потерплю, чтобы какая-нибудь сволочь опозорила наш славный полк на весь мир! Каждого напившегося лично пристрелю, как дезертира! – орал, размахивая пистолетом прямо перед носом стоявшего примерно посередине шеренги Якова, недавно еще абсолютно невозмутимый полковник. – Если найдете у местных или на заводе водку или что-то в этом духе – чтоб сегодня ни капли! Вам еще с Его Императорским Величеством вечером общаться, и чтоб… – в общем, на фоне сорокаминутной подготовки к смотру постановка задачи на очистку корпусов завода показалась Якову бледной пятиминутной тенью. Впрочем, сам штурм продлился еще меньше, а вот начавшееся после недолгой перестрелки вылавливание смутьянов по закоулкам заводских корпусов за последующие несколько часов успело изрядно надоесть Якову. А замешенный на хорошо затоптанном в глубину души страхе атакующий порыв успел смениться мрачным озлоблением в адрес устроивших все это. Да и как иначе, если в тебя не только стреляли, но еще и новенькая, выданная прямо перед отъездом форма за время обыскивания чердаков и кладовок стала не чище старой половой тряпки в кочегарке? И это прямо перед смотром Императора, поезд которого, как говорили, уже успел прибыть на станцию. Пора было уже отправляться в следующую пристройку, когда Яков краем глаза вдруг заметил какое-то движение.
– Ану вылазь, прихвостень японский! Только медленно и руки на виду держи!
Незнакомец, поняв, видимо, что отсидеться в яме не удастся, медленно выставил наружу руки, а потом и голову.
– Яков?! – на солдата смотрело, пожалуй, даже слишком хорошо знакомое ему лицо – «товарищ Николай» был, конечно, не частым гостем в их городе, но зато крайне уважаемым в определенных кругах – ведь именно через него приходили указания от вышестоящих партийных «товарищей». – Яков, – едва придя в себя, торопливо, но все равно с пафосом затараторила голова, – ради дела революции и будущего всех трудящихся ты должен вывести меня отсюда!
«Ишь как распелся! – подумал Яков. – Только я теперь, товарищ Николай, твоим пушечным мясом быть не желаю! Зачем все это надо? Все, что было действительно нужно рабочим, у них теперь есть, даже партии легальные. И у меня все, если Бог даст, хорошо будет. Если только мы из-за таких вот гнид головы на войне не сложим!» – начал заводиться солдат. Мрачно добавив вслух: – Вылазь давай!
– Еще чуть-чуть и прогнивший режим падет, и мы будем тем камнем, что сбросит лавину! – продолжал вещать Николай, входя в привычную колею агитации, видимо, под впечатлением от недавно пережитых волнений. – У нас готовы несколько диверсий, тут не только завод встанет, может, и самого тирана убить получится!
Но чем дольше тот говорил, тем острее бывший без пяти минут революционер ощущал внезапно появившееся желание пристрелить незадачливого агитатора прямо на месте. Однако разум на пару с национальным характером возобладали.
– Молчать! – рявкнул Яков, добавив еле слышно «не здесь» и снова перейдя на крик, вызвал: – Коваленко, Фельдман, ко мне!
