– Ну и что выяснилось?
– Эту вторую ладанку тоже у белого офицера Левка отобрал, неделей раньше. И тоже в тех же краях, возле станции Бурты, его взяли. Тот тоже что-то про свою невесту толковал и про свой христианский девиз.
– И чем же все кончилось?
– А ничем. Того первого офицерика Левка еще раньше расстрелял. А наш про что хочешь разговоры вел. Вроде бы давно дезертировал. А на конях, говорит, на охоту с товарищами выехали. На кабанов. А где теперь у нас те кабаны. Всех начисто выбили. Словом, ни слова правды. Все брешет. А когда Нестор Иванович велел нам до вас идти, я и предложил на свою беду: «Нам, говорю, батько, этот врангелевский офицерик совсем даже без надобности. С белыми мы пока не воюем, а красным, может, от него какая польза будет. Может, узнают, чего они там, в тех лесах под Чигирином бродят? Давайте подарим!» Нестор Иванович даже обрадовался, похвалил меня за эту …за сообразительность. Мы его на свою беду прихватили с собой. Намучились, но довели. А вышло все совсем не так, как мы надеялись. Ваши тоже в этом парубке офицерика признали. Стали разговоры с ним вести, а он опять за брехню принялся. Когда его по уху съездили, он осердился, стал психовать. «Хамы!» – закричал. «Быдло!». Вот и вся песня, – закончил свое повествование Колодуб и грустно добавил: – Нас всех троих доставили в Харьков, и тут же – в тюрьму.
Гольдман, стоявший чуть в сторонке, тоже внимательно выслушал всю исповедь Колодуба. А после этого подошел к Кольцову, негромко спросил:
– Ну и что думаешь?
– Думаю.
Кольцов надолго замолчал. Колодуб со своим спутником напряженно исподлобья смотрели на Кольцова, напряженно ждали, какой приговор он вынесет.
– Думаю, хлопцев надо отпустить, – неторопливо сказал он.
– Как же это – «отпустить»? – забеспокоился Колодуб.
– Нам без ответа возвертаться никак нельзя, – поддержал Колодуба его напарник. – Осерчает батько!
– Я в том смысле сказал «отпустить», что надо снять с вас охрану, – пояснил Кольцов. – Накормить и поселить в гостиницу, пока будет решаться ваш вопрос.
– Это правильно. А то: «шпионы»! – согласился Колодуб и затем с лукавством в голосе спросил: – А с батьковым «подарком» как? Примете? Чи, може, нам назад его возвернете?
– Подарок есть подарок, – улыбнулся Кольцов. – Подарки не принято возвращать.
Глава вторая
Потом Гольдман проводил Кольцова в кабинет к Межинскому, и он подробно рассказал Вячеславу Рудольфовичу о разговоре с Колодубом.
– Вы хорошо его знаете, этого махновского парламентера? – спросил Менжинский. – Ему можно доверять? Я к тому, что за последний месяц махновские ходоки несколько раз морочили голову Всеукраинской ЧК, и конкретно Василию Николаевичу Манцеву. На поверку все оказывалось блефом. И потом, не кажется ли вам странным, что в этой компании был врангелевский офицер? Уж не к Врангелю ли они пробирались?
– Колодуб – доверенное лицо Нестора Махно. Несколько раз я встречался с ним. Прямолинеен. Из тех мужиков, которые не станут врать даже из самых высоких соображений, – попытался развеять сомнения Менжинского Кольцов. – А что касается белогвардейского офицера, Колодуб говорит, что это «подарок» от батьки. Взяли где-то под Чигирином. Там они трех всадников видели. Взять сумели только одного.
– Под Чигирином? – переспросил Менжинский и направился к карте, долго вглядывался в нее, водил пальцем по переплетениям дорог.
– Чуть раньше махновцы там же, под Буртами, врангелевского офицера прихватили, – вспомнил Кольцов. – Тоже, видать, крепкий орешек попался. Расстреляли.
– Интересно, – Менжинский вернулся к столу. – Очень даже интересно. Что Врангель там потерял? Петлюровские места. Может, недобитых петлюровцев к себе заманивают, вербуют? – И затем спросил: – И что же этот «подарок»? Что он говорит?
– Молчит, Вячеслав Рудольфович, – ответил Гольдман. – Вторые сутки с ним беседуют, пока – ничего.
– А Колодуб говорит, что он разговорчивый, – сказал Кольцов.
– Но не по делу. Чистой воды демагог.
Менжинский вскинул глаза на Кольцова:
– Но что-то же Врангель затевает в нашем глубоком тылу? А мы – в полном неведении. Павел Андреевич, может, подключитесь к этому делу?
– Вы имеете в виду: допросить офицера?
– Да, конечно. Может, сумеете подобрать к нему ключик?
– Постараюсь, – не очень охотно согласился Кольцов. Ему еще никогда никого не приходилось допрашивать, он даже считал это занятие унизительным. Но и отказать Менжинскому он не мог.
– Я, конечно, обещаю постараться, – вновь повторил он. – Но опыта в таких делах, честно сознаюсь, у меня никакого, – откровенно сказал он.
– У вас есть иной опыт, куда более важный. Надеюсь, он вам поможет! – Менжинский встал, давая понять, что разговор окончен.
– А как поступить с махновскими парламентерами? – спросил Кольцов. – Махно ждет ответа.
– Заключение военного союза с Махно, это, извините, не в нашей компетенции. Этот вопрос будем решать вместе с Фрунзе.
Фрунзе принял их тот же час.
Едва Сиротинский открыл дверь в кабинет Фрунзе (хорошо знакомую Кольцову дверь, за которой прежде, совсем недавно, находился кабинет генерала Ковалевского), Михаил Васильевич пошел им навстречу. Немало наслышанный о Кольцове, он еще издали выделил его и цепким взглядом стал в него вглядываться.
– Рад знакомству и сотрудничеству, – здороваясь, сказал Фрунзе. И когда все уселись, спросил: – Ну и что же нужно от нас Махно?
Кольцов вновь рассказал Фрунзе и о Колодубе, и о «подарке» Нестора Махно, и о цели парламентеров: договориться о времени и месте встречи для переговоров о совместной борьбе с Врангелем.
Когда Кольцов закончил, Фрунзе задумчиво побарабанил пальцами по столу и затем довольно резко заговорил:
– Мне докладывали. Махно на протяжении последних нескольких месяцев морочит нам голову. Договариваемся, рассчитываем на него, а он потом забывает обо всех своих договоренностях. Плохой союзник. Мы не можем на него рассчитывать в самую трудную минуту. Боюсь, эта наша новая встреча, новые договоренности будут такими же, как и прежде – безрезультатными.
– Сейчас иная ситуация, – не согласился Менжинский. – Сейчас запахло смолёным.
– Интересно, на какие дивиденды он рассчитывает?
– На индульгенцию после войны, – заметил Менжинский.
– Ну что же. Пускай приходят, – подвел итог Фрунзе. – Чем раньше, тем лучше. От помощи отказываться не станем, она нам сейчас не лишняя. А насчет дивидендов, мы подсчитаем их потом, после войны. Все взвесим и все учтем. И измены, и предательства, и помощь. И всем воздадим по справедливости.
