Тем не менее ЦК, еще совсем недавно саботировавший призывы Ленина, на следующий день всего при двух голосах против проголосовал за восстание. Они что – самоубийцы? Впрочем, до сих пор большевики суицидальными наклонностями не страдали, и нет никакого основания предполагать, что внезапно их всех охватило коллективное помешательство. Скорее, там были какие-то другие соображения...
Затем двое противников «общей линии» – Зиновьев и Каменев – учудили такое, что с позиций партийной этики не лезло ни в какие ворота. Мало того, что они не подчинились решению ЦК, они еще и выступили со статьей, направленной против восстания, все в той же газете Горького «Новая жизнь». Каменев – допустим, но Зиновьев? Ближайший сподвижник Ленина, разделивший с ним сидение в Разливе и в Хельсинки, полностью посвященный во все ленинские планы (это важно!), после революции ставший главой сверхотмороженной террористической организации под названием Коминтерн – он-то почему вдруг забоялся силовых действий?
Ленин рвал и метал, требовал исключения обоих из партии. Однако дело кончилось всего лишь тем, что провинившимся запретили выступать от имени партии – причем уже через несколько дней Каменев, несмотря на все запреты, преспокойно участвовал в митингах. Как известно, на дальнейшей карьере «штрейкбрехеров» их выходка не отразилась – оба если и выходили из ЦК, то по своей воле и спустя несколько лет оказались в Политбюро, высшем органе, руководившем страной.
... Шум вокруг страшных большевистских приготовлений стоял невообразимый. Между тем действовали большевики куда умеренней и аккуратней, чем говорили. 10 октября Ленин громогласно призывал не дожидаться Всероссийского съезда Советов и выступать, опираясь на съезд Советов Северной области, который должен был открыться на следующий день. При этом почему-то он, опытнейший партийный лидер и абсолютный прагматик, нимало не озаботился проблемами готовности к восстанию. Как-то так получалось, что выступление – само по себе, а подготовка – сама по себе. Естественно, мгновенно произошла утечка информации, и во время съезда население Петрограда с замиранием сердца ждало, когда же начнется – однако ничего не началось. То есть вообще ничего – ни стрельбы на улицах, ни призывов делегатов-больше- виков к съезду провозгласить себя властью. Даже чрезвычайно левая «Военка» вела себя в высшей степени прилично.
Не успели разъехаться делегаты, как грянул скандал с Зиновьевым и Каменевым, еще на несколько дней приковав внимание общественности: ну вот, сейчас уж точно будет стрельба! Каменев писал в «Новой жизни»: «Ввиду усиленного обсуждения вопроса о выступлении я и товарищ Зиновьев обратились к крупнейшим организациям нашей партии... с письмом, в котором решительно высказывались против того, чтобы партия наша брала на себя инициативу каких-либо вооруженных выступлений в ближайшие сроки... Не только я и товарищ Зиновьев, но и ряд товарищей-практиков находят, что взять на себя инициативу вооруженного восстания в настоящий момент... независимо и за несколько дней до съезда Советов, было бы недопустимым, гибельным для революции шагом». Из этого письма неукоснительно следовал вывод, что большевики, несмотря на все возражения собственных правых, решили выступать, не дожидаясь съезда. А до съезда оставалось всего три дня!
Ленин тут же обрушился на Зиновьева и Каменева в большевистской печати, но как? Вы думаете, он, как любой приличный лидер, готовящий переворот, стал уверять всех, что никаких восстаний не замышлялось? Ничего подобного! С таким заявлением выступил почему-то Петроградский Совет, о котором и речи не было, а главный виновник торжества нес что-то невразумительное. Он написал письмо «к членам партии большевиков», где говорил:
«По важнейшему боевому вопросу, накануне критического дня 20 октября, двое «видных большевиков» в непартийной печати... нападают на неопубликованное решение центра партии!.. И по такому вопросу после принятия центром решения, оспаривать это неопубликованное решение перед Родзянко и Керенскими, в газете непартийной...» И т.д., и т.п. Какой из всего этого следовал вывод? Только один: решение все же состоялось, и большевики намерены выступить, не дожидаясь съезда.
В результате соединенного воздействия статьи в «Новой жизни» и неуклюжих ленинских нападок каждая питерская ворона объясняла соседкам, что большевики непременно выступят до 20 ноября, и потому надо тихо сидеть по гнездам и не высовываться. К двадцатому все кончится. Газеты, каждая из собственных «абсолютно достоверных» источников, публиковали «совершенно точные» планы большевистского восстания. Командующий гарнизоном полковник Полковников (кстати, судя по фамилии, отнюдь не столбовой дворянин, а родом из крепостных), дал приказ войскам гарнизона принять участие в охране порядка. Время шло, наступило и прошло двадцатое октября – и опять ничего! Шуму много, а дела вовсе и нет никакого. Если, конечно, не считать делом поднятый вокруг всех этих планов шум.
Неужели кто-то думает, что столь опытный и осторожный политик, как Ленин, не понимал: куда выгоднее брать власть, опираясь на Всероссийский съезд, чем на голую силу? Или что он полагал: можно вот так просто, без всякой подготовки, взять и провести восстание – сегодня принять решение, а завтра, не имея ни штаба, ни вооруженных формирований, выкинуть из Зимнего правительство? Нет, обо всем этом он шумел. А под прикрытием этого шума шла, опять же, конкретная работа – шла неспешно, в разумные сроки, и приурочена она была именно к съезду.
О чем не кричали газеты
Думаешь для виду по-дурацки, а делаешь-то все по уму...
Евгений Лукин. Духоборец.
Да, рабочие окраины не были готовы к перевороту. Но кто сказал, что большевики собирались брать власть, опираясь на пролетарские толпы и на Красную гвардию? Откуда вообще убежденность, что ветер, который гонит волну, и подводное течение движутся в одном направлении?
В городе было две реальных силы – Петроградский гарнизон и кронштадтские матросы, да еще имелся болыпевизированный гарнизон в Гельсингфорсе. За кого они станут, у того будет и власть. А за кого они стояли – известно: не за большевиков, отнюдь – за Советы. Большевики сами приложили к этому руку, раскручивая лозунг «Вся власть Советам!», возрожденный после корниловского мятежа, и совершенно не скрывали своей тактики: завоевать большинство в Советах и таким образом прийти к власти.
Тем не менее, и об авторитете своей партии среди солдат и матросов большевики заботились трепетно. Да и Временное правительство очень кстати преподнесло несколько щедрых и прекрасных подарков, которые они с благодарностью взяли.
В начале октября немцы – читатель еще не забыл, что где-то там шла война? – захватили несколько островов на Балтике, перекрыв морские пути и оттеснив русский флот в Финский залив. Правительство обвиняло в поражении разложившихся матросов и, как водится, большевиков. Большевики, также традиционно, обвиняли правительство в намерении сдать Петроград, а тут еще по городу забродили слухи о переносе столицы в Москву. Но большевики помнили и еще кое-что: июльскому инциденту предшествовало провалившееся наступление на Юго-Западном фронте, корниловскому мятежу – сдача Риги. Правительство не блистало разнообразием сценариев.
В начале октября была предпринята очередная попытка перебросить части Петроградского гарнизона на фронт, мотивируя это необходимостью защиты Отечества. Гарнизон был вполне согласен насчет защиты, но вот в окопы идти категорически не хотел.
Задумано было умно, хотя и слишком прозрачно. Во-первых, на смену выведенным из столицы ненадежным частям придут еще не распропагандированные фронтовики, опираясь на которых, можно начать наводить порядок. Во-вторых, большевики в этом случае оказываются между молотом и наковальней. Дело в том, что необходимость замены уставших фронтовых частей тыловыми была единственным пунктом, в котором солдаты-фронтовики сходились с эсеро-меньшевистскими армейскими комитетами и с Временным правительством. А вот большевики оказывались в тяжелом положении. Поддержав фронтовиков, они теряли гарнизон, а поддержав гарнизон, теряли фронтовиков, ибо правительственные комиссары получали рычаги воздействия на озверевшую от войны солдатскую массу: вот, смотрите, каковы они, ваши радетели! Умело сыграв на этой струнке, можно было двинуть фронтовиков на Петроград не революцию душить, как вел их Корнилов, а вышибить из города засевших там тыловых лоботрясов.
Однако неплохо задуманная операция уперлась в непреодолимое организационное препятствие – приказы правительства давно уже никто не исполнял. Сперва военному министру пришлось долго уговаривать командующего фронтом генерала Черемисова принять выведенные из Петрограда полки. Тот сопротивлялся, как мог, резонно возражая, что недостатка в разложившихся частях фронт не испытывает, и не нужно ему этой радости. В конце концов, генерала уговорили. Оставалось уговорить гарнизон.
