Почитала ли она дешевыми те чары, какие могли вызвать лишь восторг, не имевший в ее глазах никакого значения, или же такое поведение помогало ей повысить их цену в глазах поклонников, - те, кто их ценил, редко об этом задумывались.
- Надеюсь, миссис Грейнджер, - сказал мистер Домби, подходя к ней, - не мы повинны в том, что вы перестали играть?
- Вы? О нет!
- Почему же ты в таком случае не продолжаешь, дорогая Эдит? промолвила Клеопатра.
- Я перестала играть так же, как и начала... так мне захотелось.
Полное равнодушие, с каким это было сказано, - равнодушие, ничего общего не имеющее с вялостью или бесчувственностью, ибо оно было отмечено горделивым умыслом, - великолепно оттенялось той небрежностью, с какою она провела рукой по струнам и отошла в другой конец комнаты.
- Знаете ли, мистер Домби, - сказала ее томная мать, играя ручным экраном, - иногда милая моя Элит не совсем согласна со мною...
- А разве не всегда, мама? - заметила Эдит.
- О нет, милочка! Фи, фи, это разбило бы мне сердце, - возразила мать, пытаясь прикоснуться к ней ручным экраном, каковой попытке Эдит ие пошла навстречу. - Моя милая Эдит не согласна со мной по вопросу об этих строгих правилах хорошего тона, которые соблюдаются в мелочах. Почему мы не бываем более непосредственны? Ах, боже мой! В душе у нас заложены томления, порывы и безотчетные волнения, которые так очаровательны, так почему мы не бываем более непосредственны?
Мистер Домби сказал, что это весьма справедливое наблюдение, весьма справедливое.
- Пожалуй, мы бы могли быть более непосредственны, если бы постарались, - сказала миссис Скьютон.
Мистер Домби считал это возможным.
- Черт возьми, как бы не так, сударыня, - сказал майор. - Этого мы не можем себе позволить. Поскольку мир не населен Дж. Б. - непреклонными и прямодушными старыми Джо, сударыня, копчеными селедками с икрой, сэр, - мы этого не можем себе позволить. Это недопустимо.
- Злой язычник! - воскликнула миссис Скьютон. - Умолкните!
- Клеопатра повелевает, - отозвался майор, посылая воздушный поцелуй, и Антоний Бегсток повинуется!
- Этому человеку чужда всякая чувствительность! - сказала миссис Скьютон, жестокосердно поднимая ручной экран, дабы заслониться от майора. Всякое сострадание! А можно ли жить без сострадания? Есть ли что-нибудь более очаровательное? Без этого солнечного луча, озаряющего нашу холодную, холодную землю, - продолжала миссис Скьютон, оправляя кружевную накидку и самодовольно наблюдая, какое впечатление производит ее обнаженная худая рука, - как могли бы мы выносить эту землю? Одним словом, сухой вы человек, - глянула она из-за экрана на майора, - я бы хотела, чтобы мой мир был весь - сердце; а вера - так очаровательна, что я не позволю вам смущать ее, слышите?
Майор отвечал, что со стороны Клеопатры жестоко требовать, чтобы весь мир был сердцем, и в то же время присваивать себе сердца всего мира. Это заставило Клеопатру напомнить ему, что лесть ей несносна, и если он дерзнет еще раз заговорить с ней в таком тоне, она безусловно прогонит его домой.
В это время Уитерс Изнуренный подал чай, а мистер Домби снова обратился к Эдит.
- По-видимому, общества здесь почти нет? - сказал мистер Домби свойственным ему величественным, джентльменским тоном.
- Да, кажется. Мы никого не видим.
- Ах, в самом деле, - откликнулась со своего ложа миссис Скьютон, - в настоящее время здесь нет людей, с которыми нам хотелось бы встречаться.
- Им не хватает сердца, - с улыбкой сказала Эдит. Сумеречная улыбка: так странно сочетались в ней свет и мрак.
- Как видите, милая Эдит посмеивается надо мной! - сказала мать, покачивая головой, которая иной раз покачивалась непроизвольно, словно параличное дрожанье возникало время от времени, протестуя против вспыхивающих бриллиантов. - Злюка!
- Если не ошибаюсь, вы бывали здесь раньше? - спросил мистер Домби. Он по-прежнему обращался к Эдит.
- О, не раз. Кажется, мы бывали всюду.
- Красивые места!
- Да, должно быть. Все так говорят.
- Твой кузен Финикс в восторге от них, Эдит, - вставила мать со своего ложа.
Дочь слегка повернула изящную головку и, чуть-чуть приподняв брови, словно с кузеном Финиксом следовало считаться меньше, чем с кем бы то ни было из смертных, снова перевела взгляд на мистера Домби.
- Мне надоели эти окрестности - надеюсь, к чести для моего вкуса, сказала она.
- Пожалуй, у вас есть для этого основания, сударыня, - ответил он, посматривая на висевшие и разбросанные вокруг рисунки, в которых он узнал окрестные пейзажи, - если эти прекрасные зарисовки сделаны вами.
Красавица ничего ему не ответила и сидела, сохраняя вид поразительно надменный.
- Я не ошибся? - спросил мистер Домби. - Их рисовали вы?
- Да.
- И вы играете, как я уже знаю.
- Да.
- И поете?
- Да.
На все эти вопросы она отвечала со странной неохотой и словно борясь с собой, что уже было отмечено, как характеристическая особенность ее красоты. Однако она не была смущена и вполне владела собой. Не было у нее, по-видимому, и желания уклониться от разговора, ибо она не отводила взора от собеседника и - поскольку это было для нее возможно - оказывала ему знаки внимания, даже тогда, когда он молчал.
- По крайней мере у вас много средств против скуки, - сказал мистер Домби.
- Каково бы ни было их действие, - отвечала она, - теперь вы знаете все. Больше никаких у меня нет.
- Могу ли я познакомиться с ними? - с напыщенной галантностью осведомился мистер Дом6и, полошив рисунок, который держал в руке, и указывая на арфу.
- О, разумеется! Если хотите!
С этими словами она встала, прошла мимо кушетки матери, бросив в ее сторону высокомерный взгляд - взгляд мимолетный, но (если бы кто-нибудь его видел) выражавший очень многое и затененный той сумеречною улыбкой, которая улыбкой не была, - и вышла из комнаты.
Майор, получив к тому времени полное прощение, придвинул к Клеопатре маленький столик и сел играть с нею в пикет. Мистер Домби, не зная этой игры, подсел к ним поучиться, пока не вернулась Эдит.
- Надеюсь, мы услышим музыку, мистер Домби? - сказала Клеопатра.
- Миссис Грейнджер любезно обещала, - сказал мистер Домби.
- А! Это очень приятно. Объявляете игру, майор?
- Нет, сударыня, - сказал майор. - Не могу.
- Вы варвар, - отозвалась леди, - испортили мне игру. Вы любите музыку, мистер Домби?
- Чрезвычайно, - был ответ мистера Домби.
- Да. Музыка очень приятна, - сказала Клеопатра, глядя на свои карты. В ней столько сердца... смутные воспоминания о прошлом существовании... и многое другое... поистине очаровательно. Знаете, - хихикнула Клеопатра, перевертывая валета треф, который был ей сдан вверх ногами, - если что-нибудь могло бы побудить меня оборвать нить жизни, то только желание узнать, в чем же тут дело и что это значит; столько есть волнующих тайн, от нас сокрытых! Майор, ваш ход!
Майор сделал ход, а мистер Домби, подсевший, чтобы обучаться, вскоре пришел бы в полное замешательство, если бы хоть какое-нибудь внимание обращал на игру, но он сидел, гадая, когда же вернется Эдит.
Наконец она вернулась и подошла к арфе, а мистер Домби встал и, стоя подле нее, слушал. Он не был любителем музыки и понятия не имел о тем, что она играет, но он видел, как она склоняется над арфой и, быть может, слышал в звучании струн какую-то далекую, понятную одному ему, музыку, которая укрощала чудовище железной дороги и смягчала его жестокость.
Клеопатра за пикетом не дремала. Глаза у нее блестели, как у птицы, и взор не был прикован к картам, а пронизывал комнату из конца в конец, останавливаясь на арфе, исполнительнице, слушателе - на всем.
Окончив играть, высокомерная красавица встала и, приняв благодарность и комплименты мистера Домби с таким же видом, как и раньше, подошла к роялю.
Эдит Грейнджер, любую песенку, только не эту! Эдит Грейнджер, вы очень красивы, и туше у вас блестящее, и голос глубокий и звучный, но только не эту песенку, которую его покинутая дочь пела его умершему сыну!
Увы! Он ее не узнает; а если бы и узнал, какая песенка могла бы взволновать этого черствого человека? Спи, одинокая Флоренс, спи! Пусть безмятежны будут твои сны, хотя ночь стала темной и тучи надвигаются и грозят разразиться градом!
ГЛАВА XXII
Кое-что о деятельности мистера Каркера-заведующего
Мистер Каркер-заведующий сидел за конторкой, как всегда приглаженный и вкрадчивый, просматривая те письма, какие надлежало ему распечатать, делая на них пометки и распоряжения, которых требовало их содержание, и распределяя их небольшими пачками, чтобы переправить в различные отделения фирмы. В то утро писем поступило немало, и у мистера Каркера-заведующего было много дела.
Вид человека, занятого такой работой, просматривающего пачку бумаг, которую он держит в руке, раскладывающего их отдельными стопками, приступающего к другой пачке и пробегающего ее содержание, сдвинув брови и выпятив губы, - распределяющего, сортирующего и обдумывающего, - легко может внушить мысль о каком-то сходстве с игроком в карты. Лицо мистера Каркера-заведующего вполне соответствовало такой причудливой мысли. Это было лицо человека, который старательно изучил свои карты, который знаком со всеми сильными и слабыми сторонами игры, мысленно отмечает карты, падающие вокруг него, знает в точности, каковы они, чего им недостает и что они дают, и который достаточно умен, чтобы угадать карты других игроков и никогда не выдавать своих.
