— В чем дело? — вскричал Киёмори. — Что здесь творится? Куда вы все собрались?
Воины не отвечали и даже не переговаривались, только бросали тревожные взгляды в его сторону и мчали прочь.
— Стойте! Это приказ!
Однако никто и не думал останавливаться. Наконец Киёмори, перепрыгнув оградку галереи, успел схватить за руку пробегавшего паренька в доспехе и прижал к земле.
— Отвечай немедля, что происходит, или я сам сниму тебе голову!
Тот испуганно вытаращился.
— Н-не знаю как, господин, но нас вызывают в Ходзидзё, поместье князя Сигэмори.
— Зачем?
— Не знаю, повелитель. Говорят, это срочно. Он зовет. Прошу, отпустите меня.
Киёмори разжал руки, и юный воин поспешил за ворота, вослед осташным. Когда и он скрылся, Киёмори остался стоять, покинутый собственной дружиной, один посреди пустого двора.
— Дело сделано, — произнесла Токико, не размыкая глаз. — Они идут.
Сигэмори глубоко вздохнул, втягивая дым тлеющих листьев сакаки из стоящей перед ним жаровни, а затем выдохнул и с содроганием сказал:
— Я дал зарок никогда не пользоваться колдовством, хотя меня и учили ему.
— Не казнись, сын мой, — отозвалась Токико. — Ты поступил мудро. Вреда от него никакого не будет, зато может выйти великая польза. — Она отпустила его ладони и выпрямилась, сидя на пятках.
— Я чувствую… нечистоту.
— Многим ученым кажется, что они марают себя, когда берут в руки меч, — возразила мать, — хотя он не более чем орудие. Ты же умел фехтовать еще раньше, чем выучил сутры.
— Да, но я никогда не орудовал ими как мечом. Говорят, именно так Син-ин превратился в демона — употребив священные слова во зло.
— В отличие от него твои намерения были чисты.
— А если отец прав и они не имеют значения? Токико вздохнула:
— Все это верно лишь в войне и гонке за власть. А молитвы и чары — дело другое. Здесь нет ничего важнее намерений.
В комнату вбежал Корэмори.
— Отец, воины прибывают! Что мне им говорить? Сигэ Мори медленно поднялся.
— Я сам с ними поговорю.
Часом позже воины приплелись назад в Нисихатидзё, усталые и недоумевающие. Киёмори они сказали, что господин Сигэмори пробовал новый способ сзывать войска на случай срочной надобности — хотел посмотреть, скоро ли явятся воины, когда он пустит клич, и только. Однако Киёмори усвоил урок, как и рассчитывал его сын. «Он обладает силой, которая мне неведома. Воины Тайра пойдут на его зов, и притом быстро. Может статься, что я, пожелав захватить Го-Сиракаву, в одночасье окажусь без единого ратника, а все Тайра встанут за государя-инока и обратятся против меня».
Так Киёмори отбросил все мысли о пленении Го-Сиракавы и отправился спать, чувствуя себя одиноким и постаревшим. «Похоже, — сказал он себе, — мой сын научился играть в го лучше меня».
Мост Годзё
Усивака брел по обгоревшим полуразрушенным улицам Хэйан-Кё, поигрывая на флейте. Одет он был на манер служек тюдзё из храма Киёмидзудэра — в женскую накидку с капюшоном, закрывавшим волосы. Усивака натянул его еще ниже, чтобы спрятать лицо. Единственным, что нарушало сходство со служками, был длинный меч в позолоченных ножнах, висевший на боку. Впрочем, у Усиваки был готов ответ для всех, кого это заинтересует, — воров и отребья в столице развелось видимо-невидимо. Однако сегодня личина ему даже не пригодилась. Горожане были озабочены починкой домов, а те, у кого они сгорели до основания, потерянно бродили по улицам, не замечая ничего вокруг. То и дело кто-то окликал его: «Эй, парень! Знаешь, как настилать кровлю? Мы хорошо заплатим!» — и тогда Усивака начинал играть громче, делая вид, что не слышит.
Как всегда, ноги привели его к поместью Тайра, Рокухаре. Над стеной сновали рабочие, сметая пепел с черепицы. У входа стояла стража, поэтому глазел Усивака недолго. Он слышал, что хоть Рокухара и уцелела, господин Киёмори покинул ее и даже собрался перенести вотчину Тайра за городские ворота. Усивака клял судьбу: видно, зря он торчал последние недели у стен Рокухары, выискивая лазейки.
Стоял теплый летний вечер, и на мосту Годзё, к неудовольствию Усиваки, царило столпотворение. Многие пришли глотнуть свежего приречного воздуха, а заодно посудачить с соседями. Усивака забеспокоился: вдруг кто-то из обывателей бывал в Курамадэра и сможет его узнать? Он нагнул голову ниже, но это не помогло. Стоило приблизиться к мосту, как отовсюду понеслось:
— Кто этот парень?
— Отчего он прячет лицо?
— Может, урод какой.
— Да нет, монахи отбирают в прислужники самых ладных.
— А может, его опалило пожаром?
— Или он болен заразной хворью.
— Тогда лучше держаться от него подальше.
— Наверное, поранился в драке.
— Нет, настоящий боец гордился бы своими шрамами.
— Может, он навещает неподходящую девушку и не хочет, чтобы родители об этом узнали.
— Или идет в игорный притон, предаваться пьянству и прочим пустым увеселениям.
Усивака старался пропускать пересуды мимо ушей и шел строго вперед, не сводя взгляда с обшивки моста. Вдруг кто-то отделился от толпы у самого парапета и преградил ему путь. Усивака поднял глаза — выше, выше и выше, пока не разглядел всего незнакомца, верзилу разбойничьей наружности. На нем был черный доспех, одетый поверх черного монашеского одеяния, но на голове вопреки уставу красовалась грива волос. В одной руке он держал меч-цуруги, в другой — нагинату, а на боку у него болтался короткий клинок, вакидзаси.
— Смотри, куда топаешь, молокосос, — прогремел человек-гора. — Не то нарвешься на неприятности. Впрочем, ты их уже получил.
Усивака услышал, как толпа на мосту начала расступаться.
— Похоже, будет драка, — шептали одни.
— Может, поглядим?
— Пойдем-ка отсюда. Слыхал я об этом здоровяке. Скверный тип. От такого лучше держаться подальше.
Усивака вздохнул. Чего-чего, а стычки ему сейчас хотелось меньше всего. Он снова взял флейту и попытался обойти грубияна стороной. Не тут-то было. Верзила шагнул в сторону и опять встал у него на пути.
— Ну ты и наглец! Ишь задрал нос! Хотя выше моего точно не будет. Еще чего, ха-ха-ха!
Усивака кипел от ярости, но все еще ничего не отвечал.
— Что, язык проглотил со страху? Могу тебя понять. Что ж, значит, мне представляться первым. Перед тобой Сайто Мусаси-бо Бэнкэй, самый свирепый и сильный разбойник в Японии. Я поклялся всеми босацу небес и демонами ада, что перед смертью похищу ровно тысячу мечей. Девяносто девять я уже получил, а у тебя, если не ошибаюсь, имеется неплохая катана. Тебе повезло: я решил сделать ее номером сотым в своей коллекции. Давай ее сюда, и можешь спокойно идти отправлять свои молитвы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
