захочу от чего-нибудь избавиться, то сделаю это сам.
Половицы тоскливо скрипят под ногами. Надев спортивные брюки и майку, захожу в ванную и быстро умываюсь. Все кажется таким знакомым и родным, но, с другой стороны, я чувствую себя здесь чужаком.
Когда я спускаюсь по лестнице, в нос ударяет аромат жареного бекона, яиц и оладий. Захожу в кухню и вижу маму: она суетится около плиты и наливает новую порцию теста в сковороду.
– Доброе утро.
От неожиданности она подскакивает.
– Господи, ты меня напугал! – восклицает мама, схватившись за сердце. – Доброе утро, сынок, – она подходит ко мне и, поцеловав в щеку, крепко обнимает.
Мы стоим так некоторое время. Мама прижимает меня к себе, ее руки гладят мою спину, и у меня щемит сердце от этого. Я обнимаю ее в ответ и прикасаюсь губами к ее макушке. Мне так ее не хватало. Глупо было бегать в поисках спасения по всему миру, когда можно было просто остаться дома.
С тех пор, как вчера ночью я переступил родной порог, мама не перестает улыбаться и плакать. Я приехал чуть за полночь, но Брэнда Райли была готова начать замешивать тесто для пирога в ту же секунду, как услышала из дома мотор моего пикапа.
– Оладушки! – мама быстро отстраняется от меня и подбегает к плите, чтобы перевернуть выпечку. – Как тебе спалось? Я ничего не трогала в твоей комнате. Если кровать неудобная – в чем я не сомневаюсь, – мы можем ее поменять.
– Мам, все хорошо, – сажусь за стол и пытаюсь сдержать смешок.
Кровать и правда маловата, поэтому сегодня мы с Крисом поедем в город и купим что-нибудь поудобней. В конце концов, я спал на ней, когда был подростком.
– Держи, – мама ставит передо мной огромную тарелку с завтраком, и мой рот сразу наполняется слюной.
Она с улыбкой смотрит на меня, а затем открывает холодильник и достает оттуда бутылку с апельсиновым соком.
Мне кажется, я не ел целую вечность: мой желудок громко урчит, стоит кусочку бекона оказаться во рту. Увидев мою реакцию, мама улыбается еще шире. Даже если бы я был сыт до отвала, я бы все равно поел, чтобы увидеть тот восторг, который отражается на ее лице.
– Расскажи мне, как вы добрались? Больше сотни миль проехать, кошмар какой-то! – причитает она.
В этот раз я не могу сдержать смех. Наверное, я навсегда останусь для нее маленьким ребенком.
Наполнив стакан соком, она садится напротив меня.
– Отлично. Правда, пару раз задержались на долгий перекус, когда Уитакер решил пофлиртовать.
Отломив вилкой небольшой кусок оладушка, отправляю его в рот и закрываю глаза от наслаждения. Вот по чему я скучал.
– Ох, я так соскучилась по малышу Крису.
– Мам, умоляю, не называй его так. Его самоуверенность и так терпит поражение в последнее время, – со смехом заявляю я.
Она отмахивается от меня. Если Криса назвать «малышом» и сделать это здесь, в Техасе, то, боюсь, у него больше не будет шансов подкатить к какой-нибудь девушке. К тому же он всю дорогу ворчал, что Рэйчел отбила все его желание знакомиться.
Мои мысли постоянно возвращаются к Алекс.
Один день, и я уже в Техасе. Нет океана. Нет шума города. И нет ее.
Взяв кружку с кофе, делаю несколько глотков, чтобы проглотить этот проклятый ком в горле.
– Какие у тебя планы на сегодня? – бодро спрашивает мама, обтерев руки полотенцем.
Она вновь возвращается к плите и переставляет несколько кастрюль.
– Помогу отцу на ранчо, съездим с Крисом в город, – я пожимаю плечами.
– Да, помощь пригодится, – вдруг говорит отец.
Он входит через заднюю дверь кухни и, сняв шляпу, кладет ее на стол.
– Надо перетаскать тюки с сеном в амбар и выгулять лошадей.
Отец садится рядом со мной и, опершись на край стола локтями, смотрит на маму в ожидании завтрака.
– Господи, Такер! Наш сын только приехал, а ты его уже нагружаешь работой. Дай мальчику отдохнуть.
– В этом мальчике девяносто килограммов и почти два метра роста. На нем пахать надо.
Мама раздраженно фыркает и, повернувшись к нему, складывает на груди руки и указывает на него деревянной лопаткой.
– Если он уедет раньше времени, то ты будешь спать в ангаре со своими лошадьми! – грозно заявляет она.
Мама накладывает на тарелку яичницу с беконом и ставит перед отцом. Как бы она ни ругалась на него, она никогда не оставит его без еды.
Отец лишь усмехается и берет ломтик бекона.
– Если он и уедет, то только потому, что ты его сведешь с ума своей заботой.
Можно скучать по оладьям и по собственной комнате, но больше всего я скучал по этому ощущению: я дома.
* * *
Когда мы заканчиваем работать, отец облегченно выдыхает и, открыв бутылку пива, протягивает мне. Сев на тюки с сеном около амбара, мы наблюдаем, как солнце медленно садится, окрашивая поля оранжевым светом. Вырвав из-под себя соломинку, сминаю ее между пальцами. Отец не шутил, когда сказал, что приготовил для меня много работы. Тюки с сеном были только началом. С меня семь потов сошло, и я вспомнил, как он гонял нас с братом после школы. Сейчас я уже не мальчик, но это не мешает ему гонять меня по-прежнему.
– Надолго приехал? – спрашивает отец, сделав глоток пива.
– Не знаю. Я еще не решил, что делать с контрактом в Южной Америке.
– Понятно.
Если мама болтает без умолку, то отец – молчун. Все нагоняи в детстве мы получали от мамы. Каждую лекцию она читала с особой тщательностью, а потом, в подтверждение своих слов, бросала грозный взгляд на отца, чтобы он поддержал ее.
Боялись ли мы маму? Безусловно. Но она быстро отходила. А вот если отец был чем-то недоволен, он смотрел на нас так, что отпадала любая надобность подкреплять этот взгляд словами.
Сейчас же я чувствую, что ему много чего хочется мне сказать. Например, какой я эгоист, что бросил их и уехал. Что не звонил и не отвечал на звонки. Что заставлял переживать каждый раз, когда не выходил на связь. И мне действительно стыдно. Только язык не поворачивается сказать об этом.
Сегодня утром, когда родители спорили между собой, я заметил, как они оба постарели за время моего отсутствия. А точнее, с момента смерти Трэва. У мамы появилось больше седых волос, а в уголках глаз – морщин. А отец стал молчать еще больше.
Пока мы работали, обмолвились друг с другом лишь парой слов.
– Я рад, что ты вернулся, – вдруг говорит отец.
