— Ты, верно, слыхал про мою болезнь и хочешь утешить меня, потому так и говоришь!
— Вовсе нет. Твоя книга — прекрасна! Поверь мне!
— Так ты в самом деле не уничтожил ее, как я просил?!
— Что я, с ума сошел?!
— Тогда принеси ее сюда! Покажи мне, что ты ее не уничтожил, и я тебе поверю! — прошептал больной, опускаясь на подушки, такой слабый и истомленный, что студент испугался, как бы приступ не начался снова.
Какой мучительный стыд почувствовал наш студент! Взяв руки больного в свои, он рассказал ему всю правду. Рассказал, как листки рукописи сдуло ветром и как худо ему было целый день — ведь он причинил товарищу такое горе!
Когда он кончил свой рассказ, больной похлопал его по руке.
— Как ты добр ко мне, по-настоящему добр! Ты сочиняешь истории, желая пощадить меня! Я все понимаю! Ты послушался меня и уничтожил плохую рукопись, но не хочешь признаваться в этом теперь… ты думаешь, я этого не перенесу.
Студент стал уверять его, что говорит правду, но больной упорно стоял на своем и не хотел ему верить.
— Тогда верни мне рукопись, и я тебе поверю, — повторил он.
Ему становилось все хуже, и студент вынужден был уйти, чтобы не причинять больному страданий.
Вернувшись домой, студент почувствовал такую тяжесть на душе, такую усталость, что едва мог держаться на ногах. Вскипятив чай, он тут же лег в постель и, натянув одеяло, вспомнил, как счастлив был утром! А теперь… сам испортил свою карьеру… Но это еще можно бы пережить…
«Хуже всего то, что я принес горе другому человеку. И никогда себе этого не прощу», — казнился он, а потом подумал: «Сегодня ночью мне не уснуть».
Но, как ни странно, стоило ему положить голову на подушку, как он тут же задремал, даже не успев потушить лампу, горевшую на ночном столике.
ВЕСЕННИЙ ПРАЗДНИК
Случилось так, что в тот миг, когда студент заснул, на выступе крыши против окошка чердака появился крошечный человечек, в желтых кожаных штанах, зеленой безрукавке и белом колпачке. Малыш стоял, глядя на спящего и думая: будь он на месте студента, который лежит на кровати, он считал бы себя счастливым.
Всего несколько часов тому назад Нильс Хольгерссон отдыхал у бухты Экольсундсвикен на болотной кочке, поросшей калужницей, а в Упсале он очутился по прихоти Батаки-ворона, который выманил мальчика на поиски приключений.
Сам Нильс ни о чем подобном и не помышлял. Он лежал на кочке и смотрел в небо, как вдруг увидел, что среди проносящихся над ним облаков летит Батаки. Мальчик хотел было спрятаться от ворона, но Батаки уже заметил его. Мгновение — и ворон, стоя среди цветов калужницы, заговорил с Нильсом, словно он и Малыш-Коротыш были лучшими друзьями.
Мальчик заметил, что при всей мрачности и важности Батаки в глазах его прыгали чертики. Не иначе, ворон прилетел лишь ради того, чтобы потешиться над ним. И Нильс решил не обращать внимания на его слова.
Батаки сказал, что все время думал о том, как бы отблагодарить Малыша-Коротыша. Ведь он не мог ему сказать, где находится львиная доля брата. Вот он и прилетел сюда, желая поведать Малышу-Коротышу другую важную тайну: как заколдованному домовым мальчику снова стать человеком.
Ясное дело, ворон думал, будто мальчик тотчас попадется на удочку, раз он бросил ему такую наживку. Но Нильс холодно ответил, что он снова станет человеком, если сумеет доставить белого гусака целым и невредимым сначала в Лапландию, а потом и на юг, в Сконе.
— Не легко провести гусака в целости и сохранности через всю страну, — прокаркал Батаки. — Тебе следовало бы иметь про запас другое средство, если это не поможет. Но раз ты не желаешь ничего слышать, что ж, я молчу.
Тут мальчик возразил, что он не против, если Батаки хочет поведать ему еще одну тайну.
— Так я и сделаю, но только в подходящее для этого время. Садись ко мне на спину и полетим. Может, во время полета нам подвернется такой благоприятный случай.
Мальчик снова заколебался, так как не знал, что за птица этот Батаки.
— Ты боишься мне довериться? — спросил ворон.
Но мальчик терпеть не мог, когда говорили, будто он чего-то боится. Миг — и он уже сидел на спине ворона. Батаки полетел с ним в Упсалу. Там он посадил мальчика на крышу какого-то дома, велел сначала осмотреться, а потом спросил, кто, по его мнению, живет в этом городе и кто им управляет.
Мальчик огляделся по сторонам. Это был довольно большой город, раскинувшийся посреди широкой возделанной равнины. Здесь было множество великолепных и нарядных домов, а на одной из возвышенностей стоял сложенный из камня замок с мощными стенами и двумя могучими башнями.
— Может, здесь живут король и его слуги? — спросил он.
— Молодец, верно отгадал, — ответил ворон. — В давние времена здесь короновались шведские короли, но потом город утратил свое великолепие.
Мальчик еще раз посмотрел вокруг и обратил внимание на большой собор с прекрасными порталами и изукрашенными стенами. Вечерняя заря играла на трех его высоких башенных шпилях.
— Может, здесь живут епископ и его причт? — спросил он.
— Молодец, верно отгадал! — ответил ворон. — Здесь некогда жили архиепископы, столь же могущественные, как и сами короли. Тут и ныне живет архиепископ, но управляет городом вовсе не он.
— Тогда я не знаю, что и думать, — сказал мальчик.
— Этим городом управляет наука, — ответил ворон. — И большие здания, которые ты видишь вокруг, воздвигнуты для нее и ее служителей.
Мальчик не мог этому поверить.
— Летим со мной, сам увидишь! — позвал Нильса ворон.
Они полетели и стали кружить между большими домами. Многие окна были отворены. Мальчик заглядывал то в одно, то в другое и убеждался, что ворон говорил правду.
Батаки показал ему огромную библиотеку — вместительный старинный дом, весь — от подвалов до конька крыши — заполненный книгами. Затем ворон перенес Нильса к величественному зданию университета и показал великолепные залы, где читали лекции. Они пролетели мимо старинного здания, именуемого Густавианум,[38] в окнах которого виднелись чучела разных животных, и над большими оранжереями со множеством заморских растений, и над обсерваторией, откуда длинная подзорная труба была направлена прямо в небо.
Мимо проплывали многочисленные окна, в которых они видели почтенных стариков с очками на носу. Старики сидели и писали либо читали в комнатах, стены которых были сплошь заставлены книгами. Ворон с Нильсом пролетали и мимо чердачных каморок, где студенты корпели над толстыми старыми книгами.
Наконец ворон опустился на какую-то крышу.
— Ну как, правду я говорю: этим городом управляет ученая премудрость? — спросил он.
И мальчик признал, что он прав.
— Не будь я ворон, — продолжал Батаки, — а всего лишь человек, как ты, я бы поселился здесь и изо дня в день сидел бы в комнате, битком набитой книгами, и изучал бы все подряд. А у тебя нет охоты учиться?
— Нет, уж лучше летать по свету с дикими гусями, — ответил мальчик.
— А не хотел бы ты стать тем, кто исцеляет разные болезни? — спросил ворон.
— Может, и хотел бы!
— А не хотел бы ты стать тем, кто знает обо всем, что творится в мире, говорит на разных языках и может сказать, по каким дорогам странствуют в небе солнце, месяц и звезды? — спросил ворон.
— Вот это было бы занятно!
— А не хотел бы ты научиться различать добро и зло, справедливость и несправедливость?
— Это пригодилось бы, — сказал мальчик. — Но это я и сам иной раз без всякой науки делал.
— А не хотел бы ты выучиться на пастора и читать проповеди в вашей приходской церкви?
— Отец с матерью куда как обрадовались бы, коли б я так далеко пошел, — ответил мальчик.
Ворон, задавая Нильсу вопросы, дал ему понять, что те, кому довелось жить в городе Упсала и учиться в тамошнем университете, — счастливчики. Но и это еще не пробудило у Малыша-Коротыша охоту стать одним из них.
Так уж нечаянно случилось, что большой весенний праздник, который каждый год празднуют в Упсале, состоялся в тот самый вечер.
И тут Нильсу Хольгерссону довелось увидеть шествие студентов к Ботаническому саду,[39] где и должен был начаться праздник. Все в белых шапочках, они шли широкими длинными рядами, и улица напоминала темный водный поток, усеянный белыми кувшинками. Студенты несли белые шелковые, шитые золотом флаги и пели в честь весны. Вдохновенные песни как бы сами собой парили над их головами, так что Нильсу Хольгерссону показалось даже, что это не студенты, а сама весна, притаившись где-то, поет свои солнечные гимны. Он и представить себе не мог, что обыкновенные люди могут так прекрасно петь. Их пение напоминало то шорох ветра в хвойных вершинах, то звон металла, то клики диких лебедей на взморье.
