class="v"> родные для меня!
Ни на какие вас не променял!
В Сорок второй с отцом
снимал блокаду,
рожденье дал второе
Ленинграду.
Та, что имела номер
Шестьдесят один,
брала Берлин.
В архивах документы их
навечно,
в музеях —
знаменательные вещи,
в сердцах,
которые своё
не отстучали, —
вершины судеб
и сражений дали,
а в семьях,
что давно осиротели, —
лишь фотоснимки
январей, апрелей…
И – в мае —
гимнастёрки удалые,
надетые для фото,
как впервые!
Медали, ордена
ещё хранятся.
О славе говорят,
врагам грозятся.
Даны за оборону
и за взятие,
горжусь сказать о том, —
отцу и матери.
И, чтобы не померкла эта слава,
я прохожу по вашему составу,
две армии мои
с рожденья сáмого,
я разверну о вас стихи,
как знамя!
Ленинградская баллада о семейном альбоме
Семья жила в квартире коммунальной
на Петроградской славной стороне.
Семью друзья да близкие лишь знали —
известность не гремела по стране.
Зато когда война так загремела,
что стало слышно в комнате любой,
мужчины в битвы устремились смело,
и не вернулся ни один домой.
А женщины, трёх поколений дети,
всё делали для фронта, что смогли…
Одна лишь только избежала смерти —
её отмщенья силы сберегли!
Все в ненависть одну обрушив силы,
со всем, что было, сразу порвала.
На Пискарёвке всех похоронила
и добровольно в Армию ушла.
Альбом заветный, летопись живую,
не стала брать в свой новый вещмешок.
Оставила реликвию святую,
перешагнув в отчаянье порог.
Была она всего лишь медсестрою,
но часто шла с бойцами напролом,
и автомат её светло и строго
о мщенье с нею говорил святом.
Её скосила пуля в сорок пятом
в той самой ненавистной стороне.
Не повстречалась больше с Ленинградом,
но Ленинград не позабыл о ней.
Недолго комнатушка пустовала
в квартире коммунальной, как всегда:
здесь жить семья другая начинала
у нас в послевоенные годá.
Ремонт, конечно, сделали по-свойски.
Нехитрый скарб им тоже послужил.
Фотоальбом семьи её геройской
до наших дней дошёл, оставшись жить.
Его из поколенья в поколенье
семья другая всё передаёт.
И вечного достойны поклоненья
семья такая, город и народ.
Коммунальный полицай
Маленькая поэма о большом враге народа
Зловещей памяти некого Вишнякова (его ли это подлинная фамилия, ещё вопрос!), который в годы фашистской оккупации в Белоруссии загубил десятки односельчан, а зимой 1976 года, в самый канун Нового года, довёл до сердечного смертельного приступа мою приёмную мать…
Вишняков,
он был из кулаков.
Был таков.
И – в город!..
Был таков.
Вишняков
из полицаев был.
Он всему народу изменил.
Стариков бил
и детей топтал,
а партизан
из «шмайссера» стрелял…
ВРАГ НАРОДА —
это не обман,
как долбили нам
по головам!
ВРАГ НАРОДА
хуже всех врагов.
Вишняков,
он был из кулаков.
Избы жёг,
палил крестьянский хлеб…
В старости стал жалок и нелеп.
Бриться, мыться вовсе не желал,
всем соседям жару поддавал.
Мелких пакостей
великий был творец,
ловкий провокатор
и подлец…
Участковый, старший лейтенант,
вызывал его
шесть раз подряд!
Тот пускал слезу
и трясся весь,
будто бы его
хотят повесить!
Падал на колени
и сто-на-аал!..
Страж порядка
деда отпускал.
…Помню – шёл
товарищеский[27] суд.
Он спектакль свой
сыграл и тут!
Бился даже в стенку
головой,
издавал какой-то страшный вой!..
Сердобольны судьи,
хоть брезгливы.
На руках домой
они внесли его,
в ванну попросились
руки мыть,
а жильцов просили…
извинить!
А соседи, люди трудовые,
удивлялись, вовсе не впервые:
«Сколько ж от такого гада мук!
А ему опять всё сходит с рук!
Всё, что он творит, —
сплошной кошмар!
Вновь ему
никто не помешал!»
Каждый снова плечи пожимал,
а Вишняк всё снова продолжал!
А беда всё к сердцу подступала…
Мать приёмная
лекарства поглощала.
Муж её, ижорец[28] дядя Коля,
не сдержал себя и врезал больно
кулаком рабочим в рукавице!..
И опять явилась к ним
милиция!
Тётя Лида, славная соседка,
тоже поддала поганцу крепко.
Муж её сказал про Вишняка:
«Был он полицай наверняка!
Я, к примеру, был солдат охраны тыла.
Пулями такую мразь косил я,
и, представьте,
через все барьеры
просочились в тыл
такие стервы!
Нет, не всех схватили, посадили!
А кого-то даже пощадили!»
Лебедев юрфаков не кончал.
Он измену сердцем ощущал.
Доказательств, правда, не имелось,
но они в боях – такая мелочь!
Лишь завидел форму полицейскую —
скинул автомат —
и сразу действуй!
Нам в сраженьях что там заседать —
лишь вперёд идти и наступать!
Вот такой завет фронтовика
отлила в металл моя строка.
Нам идти, как видно, до конца
лишь в союзе стали и свинца!
…Тётя Зина шла моя с кастрюлей.
Вишняков её подкараулил,
выбил суп из рук,
её ошпарил
(по-немецки
в ту минуту шпарил!),
вспоминал, чем он был обучен…
Выдался ему счастливый случай
отомстить защитнице Отчизны
и тем самым
путь отрезать
к жизни!..
Тёти Зины сердце онемело,
