В. И. Соколовский
Рассказы сибиряка
Я ль виноват, что тебя, черноокую,
Больше, чем душу, люблю?
А. Вельтман
Прелестной брюнетке
Слова высокой притчи правы!Всему есть время: для труда,Для слез, для смеха, для забавы, —И вот вам шалость, Господа!
Рассказ первый
Ленивый прежде и беспечный,Я стал другой, увидя вас, —И вот вам первый мой рассказ,Но не сибирский — а сердечный.
Честь имею рекомендоваться вам, прелестная…. Вот хорошо!.. чуть было не сказал: прелестная Катинька… Конечно, тихомолком вы, может быть, и согласитесь со мною, что такая простота сердца чрезвычайно мила,
Но тут поставить надо: но,Затем, что простота в смешноеОбращена людьми давно,И мы — мы чувствуем одно,А говорим совсем другое.Все, кажется, живут в ладу,Но сердце с языком в разладе,И все друзья, да на бедуМы с этим кладом все в накладе.С иным заговори поди:Ведь как прикинется безбожно!Еще от скуки слушать можно,А в рот уж пальца не клади….Семь мудрецов во всяком делеСпоткнулись ныне бы как раз,Затем, что мы теперь у насНачтем семь пятниц на неделе.
Мне кажется, что из всех моих знакомых в двух частях света (простите господа знакомые!) только у одной особы что на уме — то и на языке, и эта особа, разумеется, — вы; есть еще один человек (и это разумеется — я), но кто же хвалит самого себя?..
Когда мне случается думать о вас (а я это делаю беспрестанно с тех пор, как недавно увиделся с вами в первый раз в жизни); когда я вспомню ваши розовые уста, так очаровательно обрисованные, то я никак не могу представить себе, чтобы
Уста невинной красотыХоть на смех иногда солгалиИ не сердечные мечтыВ волшебных звуках изливали…Скажите, к ангельским словамЯ быть доверчивым могу ли?..О! как прелестно вы взглянули:Я верю этим небесам! —Что ж до меня, то я сначалаКажусь на грешника похож,И вот во мне что только ложь,А впрочем, я предобрый малой!..
Но если дело пошло уже на правду, мне должно сказать вам откровенно:
Я думывал о вас и прежде,Когда в пленительной надежде,В подлунном мире я искалКрасот высоких идеал;От вас он отражен в Поэте,В вас все прекрасное слито,И признаюсь, в одном портретеЯ с вас списал уж кое-что…
Однако, ведь надобно же называть вас как-нибудь… Знаете ли что?.. Положим, что вы совсем не Катинька и что будто бы я только придумал это имя для шутки, затем, чтобы вас не узнали…
Хоть эта шутка и трудна:Как вы не прячьтесь за толпами,На вас покажут все рукамиИ скажут мне: да вот она!
Если я говорю, что я придумал это имя, так я разумею не то, чтобы я в самом деле его придумал. Оно, наверно, было и в допотопных святцах (если только до потопа издавались святцы); но тут сила вот в чем: если я скажу слово придумал, то я непременно обману всех прелестных моих читательниц и благоразумных моих читателей. Все могут предполагать, что вас зовут не Катинькой, а как-нибудь иначе, и ваше инкогнито останется непроницаемым, несмотря на то, что я буду называть вас настоящим вашим именем и прилагать к нему эпитет прелестной, который вы так решительно заслуживаете.
Теперь, когда мы условились о главном, мне остается рекомендовать себя окончательно; впрочем, я уверен, что вы уважаете людей, а не имена, и что ни вашей любви, ни даже вашего внимания
За эту цену не куплю,Когда я вам открою: кто я;Я вам родня, мы все от Ноя,Но больше всех я вас люблю.
Мне кажется, что этого довольно, по крайней мере, на первый случай; потому что, любя вас самой пламенной любовью, — так, как никого еще я не любил, я почитаю себя вправе посвящать вам мои труды, а это для меня чрезвычайно важно: я во сто раз охотнее принимаюсь за перо и, верно, в десять пишу скорее обыкновенного.
Я вам сказал, что я вас так люблю, как никого еще не любил… После этого выходит, мне нужно вывести себя на чистую воду; тогда, увидя мою откровенность, вы, может быть, поверите, что душа моя совершенно наполнена вами и что в ней не только чьи-нибудь образы, но даже и самые идеи о тех образах не могут существовать с тех пор, как я так счастливо нашел вас на жизненном пути.
Когда не знаешь вас — простительно грешить;Но познакомившись — тут дело уж иное:Для вас забыл я все земное,А вас нельзя ни для кого забыть!
Притом же, прелестная Катинька, я вам признаюся во всем так чистосердечно, что вы, верно, будете ко мне снисходительны.
Я вам покаюся, чем жизнь моя грешна,Я вам перескажу интриг минувших повесть,Тогда вы скажете, прощая шалуна:«Ну, в этом есть, по крайней мере, совесть!»…
Если вы это скажете, то отгадаете как нельзя более: у меня точно, удивительно как много совести… Я не дался в иных…
Да! нынче совесть стала дивом;Об ней бессовестно твердят,А верно, совесть есть наврядВ ином ханже красноречивом.Начните-ка просить друзейПохлопотать, замолвить слово, —Вам возражение готово:«Нам, право, совестно, ей! ей!Но это сделать невозможно;Ну что бы раньше вам успеть!».Скажите прежде — и безбожноВам стали б ту же песню петь…
Но это в сторону; послушайте лучше о моих сердечных тайнах…
Кто важно в свет вступил при шпаге,Кто много нежностей читал,Тот хочет вдруг, при первом шаге,Сыскать для сердца идеал…«Мне жизнь — печаль, мне свет — пустыня!С кем поделюся я душой?» —Твердит мечтатель пылкий мой, —И вот является богиня.Уж, разумеется, онаПо милости воображеньяТотчас же фениксом твореньяВ посланьи к другу названа;Тут на людей пойдут нападки,И, в духе рыцарских временОн бросить всем готов перчатки,Зачем не бредят все, как он…Какой он вздор в стихах турусит!В них смесь всего и ничего:Он понял всех, а уж егоНикто наверно не раскусит;Все жалки, холодны, как лед,У всех на место сердца — камень,И только в нем небесный пламеньОт скуки ангел стережет…Потом, беснуясь страстью оба,Ничтожный мир забыть хотятИ наизусть из книг твердят:«Любовь и за пределом гроба!»…Потом, по правилам любви,Несчастным предстоит разлука;Вот тут-то плохо: в сердце мука,И холод гробовой в крови.Он стал элегией ходячей,Он чужд веселостей чужих,И в этой горькой неудачеОстался, бедный, при своих…Вот вам симптомы и припадкиСердечной глупой лихорадки…Хоть стыд сказать, а грех таить!Былое дело: поневолеИ я дежурил в этой школе,Чтобы других собой смешить;Была проказа и со мною,Но уж исчезнул вздорный сон,Когда franèaise и котильонМеня счастливили собою.Я курс любви давно прошел;Я отолстел, я обленился,И мишурой не ослепился,И на подъем я стал тяжел.Теперь душа иного просит;Я записался в старики,И уж пожатие рукиМеня высоко не заносит,И, право, только для проказ,Влюблялся я двенадцать раз.
Видите ли, как немного, но я бы никак не начел и этой дюжины, если бы
Тогда пришлось мне видеть вас,Когда я был еще моложе;Ах! скольких бы тогда, мой Боже!Не напроказил я проказ!Тогда б я не бродил в Сибири,В тайгах, и по степям пустым,Где радости легки, как дым,И тяжелы часы, как гири;Но вы на сердце залеглиМечтой прекрасною к Поэту —И вот, страдалец на земли,Я вас отыскивал по свету.Порой я видел, как вдали,Ну точно вы в толпе мелькали,И пробужденные мечтойВо мне надежды оживалиПриветной счастия зарей…Я вслед иду. Как все в ней мило!Что за головка!.. Что за стан!..Так я нашел? — Не тут-то было!До этих пор все был обман…Когда порассмотрел я ближеЛюбимиц ветреной мечты —Узнал, что все их красотыДалеко против ваших ниже;И нет у них, так как у вас,Неизъяснимого чего-то,Чем любоваться всякий разТак и берет меня охота…
Таким образом, история моих заблуждений и ошибок кончилась довольно хорошо, особенно для вас, и знаете ли почему? — Потому что все красоты, о которых я сказал теперь и которые принадлежат мне только как создание моей мечты, составляют вашу прекрасную, заманчивую собственность… Впрочем, и на мою долю пришлось чрезвычайно много выгод: во-первых, например, я отыскал вас…
