плохой оборот и придется уносить ноги как можно скорее. Привычка разворачивать машину заранее появилась у них два года назад в Горне-Радице, когда шквальный обстрел из миномета застал их врасплох, а машина стояла поперек дороги. В тот раз Маркесу, Альваро Бенавенту, Майте Лисундиа и Ядранке пришлось пережидать в канаве, пока Барлес трясущимися от ужаса руками под грохот канонады выкручивал руль, то сдавая чуть назад, то немного продвигаясь вперед, пока наконец не удалось выровнять машину; тогда все быстро загрузились и умчались прочь.
В багажнике «ниссана» обычно возили тяжелое оборудование: аккумуляторы, запасные видеокассеты, микрофоны, треножник, кабели, инструменты, несколько канистр с бензином, аптечку первой медицинской помощи и сигареты Маркеса. Там же, в коробках из-под шотландского виски, лежала коллекция кассет с музыкой на случай дальних переездов: Шинейд О'Коннор, Маноло Тена, The Platters, The Bangles, Джо Кокер, Конча Пикер, Мадонна.[224] Их «ниссан» был бронированным, с пуленепробиваемыми шинами и кевларовым покрытием днища, что должно было смягчить удар при подрыве на мине. Эта машина обошлась «Телевидению Испании» в двадцать миллионов песет[225], и Барлес не раз задавал себе вопрос, кто в администрации телеканала – обычно мелочной и жадной до невозможности в том, что касалось дополнительных расходов, – мог настолько впасть в состояние алкогольной эйфории, чтобы разрешить подобное расточительство. Нельзя сказать, что забота о физическом здоровье и материальном благополучии военных корреспондентов лишала сна и покоя начальство «Торреспаньи»: руководство было готово торговаться по поводу стоимости рождественского ужина в Сараево и запросто могло потребовать представить квитанцию, подтверждающую, что корреспондент потратил пятьдесят долларов на взятку таможеннику. И когда дело доходило до сдачи отчета по командировке, всегда возникали вопросы:
– Что означает вот тут «прочие расходы, двести долларов»?
– Ну, то и значит: прочие расходы – пару раз дали чаевые, немного бензина, яйца с черного рынка…
– Я не вижу квитанции на бензин.
– А ты слышал, что там, вообще-то, война? И квитанций никто не выписывает. У них там нет ничего.
– А что это были за яйца?
– Решили порадовать Маркеса. Ко дню его рождения купили полдюжины яиц, чтобы испечь ему торт, а яйца в Сараево – по десять немецких марок за штуку.
– Это тысяча песет за одно яйцо?
– Ну почти.
– «Телевидение Испании» не оплачивает яйца.
– Сукин ты сын, Марио.
– Да, я такой. Но я выполняю распоряжения. Нам спустили приказ экономить, иначе потом руководству влетит в Парламенте… И кстати, смотри, тут у тебя написано: «Сорок долларов за канистру бензина, конфискованную сербами», но нет подробного описания: при каких обстоятельствах и по каким причинам конфисковано?
– Под дулом пистолета и по причине того, что в Боснии полным-полно уродов. Почти столько же, сколько на «Телевидении Испании».
Напуганные аудитами, которые висели над ними как дамоклов меч, и мучимые угрызениями совести, бухгалтеры «Торреспаньи» отчитывались перед чиновниками, не разбиравшимися ни в журналистике, ни в телевидении, предпочитая липовые обоснования правдивым объяснениям. Им было все равно, что на войне можно передвигаться, только раздавая деньги направо и налево, не имея ни возможности, ни времени, ни желания ходить и выпрашивать у всех счета. Под бомбами жизнь идет вовсе не так, как обычно: нет стоянок такси, телефонов, горячей воды, заправочных станций. Магазины закрыты, светофоры не работают, полиции не видно, и в тебя стреляют. Могут содрать пять тысяч дуро за десять километров[226], если водителю придется везти тебя по району, контролируемому снайперами; банка консервов стоит тысячу или даже две тысячи песет, килограмм дров зимой – двести немецких марок. Если во время войны ты хочешь передвигаться по стране и работать, у тебя нет другого выбора: приходится иметь дело с торговцами черного рынка и прочим сбродом. Даешь взятку – становишься вхож на черный рынок, берешь напрокат украденную машину или угоняешь ее сам. Но попробуй объяснить это канцелярской крысе – чиновнику, который только и думает о том, как бы ему ровно в шесть уйти с работы, чтобы посмотреть футбольный матч. Поэтому, чтобы упростить бумажную работу, Барлес всегда приносил с собой целую пачку пустых бланков, куда был готов вписать что угодно – лишь бы не спорить. «Вам нужны квитанции, верно? Вот они, держите». И однажды, чтобы не все чеки были заполнены одним почерком, он попросил свою девятилетнюю племянницу написать на липовом сербохорватском языке: «Оплата такси Сараево – Сплит – Кольменар-Бьехо»[227] или что-то в этом духе. И подпись – Радован Милошевич Туджман[228]. Начальству было все равно, лишь бы была правильно заполненная бумажка, которой можно прикрыть свою задницу. Забаррикадировавшись в кабинетах и отгородившись от той реальной жизни, где шли бои, эти бумагомаратели считали свою работу успешной, если им удавалось сократить на тысячу дуро смету на общую сумму в два-три миллиона песет. Руководство предпочитало тратить деньги на освещение избирательных кампаний, нанимать на работу грудастых красоток, заказывать программы футурологам, финансировать передачи «Кто знает где?» или «Кодекс номер один» какого-то типа по имени Реверте[229].
Дойдя до хутора, Барлес увидел хозяина, стоявшего за оградой. Это был смуглый коренастый хорват, которого ему уже довелось видеть утром: тогда тот спорил с солдатами, категорически отказываясь покидать свое хозяйство. Сейчас он с тревогой смотрел на мост и дорогу к нему.
– Ситуация плохо? – спросил он у Барлеса на ломаном английском.
– Плохо, – ответил журналист. – Биело-Поле капут. Я бы на вашем месте забирал семью и убирался.
Из-под ограды на Барлеса смотрели две чумазые мордашки: два белобрысых мальчика лет шести и восьми. В глубине двора, рядом с двумя коровами и старым, покрытым ржавчиной трактором, стояла молодая крестьянка, с такими же светлыми волосами, как у детей; на крыльце дома сидела старуха.
Барлес остановился у ограды и протянул хорвату сигарету. На самом деле он сам не курил, но у него всегда было рассовано по карманам пиджака все, что могло рано или поздно пригодиться, чтобы растопить лед: фонарик, блокнот, ручки, карта, аккредитации журналиста от трех воюющих сторон и от ООН, паспорт, доллары, немецкие марки, аспирин, складной швейцарский нож, спички, упакованные в презерватив, таблетки для дезинфекции воды, диктофон, аптечка, поливитамины «Фарматон комплекс», резиновый жгут на случай кровотечения, радиоприемник «Сони» и, наконец, пачка сигарет «Мальборо» – угощать собеседников. Хозяин дома поблагодарил его кивком и, забирая сигарету, невольно коснулся руки журналиста – Барлес почувствовал, какие у него шершавые пальцы. От крестьянина пахло потом и землей.
– Много забота. – Выдохнув дым, тот показал на детей. – Много проблема.
В нескольких словах отец семейства описал Барлесу ситуацию: он не
