— Такой отдых ждет каждого из нас, — пробормотал тот, поблескивая стеклышками очков.
По мере приближения к кладбищу похоронная процессия все увеличивалась. Позади гроба уже плыла тысячная толпа, люди сходили с тротуаров и присоединялись к процессии.
Юркие газетчики, пользуясь случаем, сновали в толпе, распродавая газеты. На этот раз они не осмеливались рекламировать свой товар полным голосом. Они поступали иначе. Сложив вчетверо лист, придерживая пальцами строки в черной рамке, они подносили газету к самым глазам прохожего, и торговля шла бойко.
Люди покупали газеты и на ходу читали: «Умер г-н Бальзак, один из плодовитейших, известнейших наших писателей. Панихида состоится в среду 21 августа в 11 часов утра в церкви св. Филиппа Рульского. Вынос из часовни квартала Божон, улица Сент-Оноре, 193»,
Бальзак?!
Многие впервые слышали эту фамилию. Они свертывали в трубку газету и, размахивая ею либо швырнув ее под ноги, шли дальше, отягощенные своими заботами, полные своих радостей и печалей.
А те, кто знал умершего, шагали за катафалком на кладбище Пер-Лашез. Там, на кладбище, людей было море.
Люди заполнили все проходы между могилами, дети взобрались на памятники, подле свежевырытой могилы собрались близкие и друзья.
Гроб опустили, и чьи-то руки тотчас же украсили его цветами.
Виктор Гюго вышел из толпы и остановился у гроба. Он внимательно всматривался в толпу, ища в замершем море человеческом знакомые лица. Он сразу узнавал и отличал любопытство от скорби, и то, что последней было больше, взволновало его. Он провел языком по запекшимся губам и поднял руку, как бы призывая к порядку. Впрочем, это было излишне.
Немая тишина царила на кладбище.
— Господа! — начал Гюго, всматриваясь в сотни незнакомых лиц. — Человека, который сходит в эту могилу, сопровождает общественная скорбь. В наше время иллюзий больше нет. Теперь взгляды обращены не к тем, кто правит, а к тем, кто мыслит, и когда один из них уходит, скорбит вся страна. Отныне смерть талантливого человека — общественный траур, смерть человека гениального — траур всенародный.
Гюго перевел дыхание и, опустив взгляд на бесконечно дорогое лицо Бальзака, на скрещенные на груди руки-великого труженика, дорогой ценой добывшие себе отдых, продолжал:
— Имя Бальзака вольется в блестящий след, который оставит наша эпоха в веках. Бальзак принадлежал к тому могучему поколению писателей девятнадцатого века, которое пришло после Наполеона, так же как славная плеяда семнадцатого столетия пришла после Ришелье. В развитии цивилизации существует закон, по которому вслед за победителями меча приходят победители разума. Господин Бальзак был одним из первых среди великих. Все его произведения создают одну книгу, живую, блестящую, глубокую, где живет и движется наша ужасающая современность: это чудесная книга, поэт назвал ее комедией, хотя она могла бы называться историей; она охватывает все формы, все стили, опережая Тацита, достигает Светония, касается Бомарше, доходит до Рабле, щедро одаривает подлинно человеческое, земное и временами, через завесу всего сущего, разорванную резким и широким взмахом, показывает вдруг самый суровый, самый трагический идеал.
Гюго останавливается, словно собирая мысли. В раскрытые ворота кладбища вливаются все новые и новые толпы людей. Солнце играет лучами на мраморных крестах.
Теплый ветер шелестит в кустах роз. В небе проплывают сизые тучи.
Орел неведомо откуда возникает в синеве и низко кружит над кладбищем. Гюго замечает могучую птицу, он поднимает голову и с минуту следит за спокойным и размеренным движением ее крыл. Он хочет сказать присутствующим о вещем знамении, которое посылает природа, но видит, что сотни взглядов уже и без того следят, подобно ему, за полетом орла.
Люди сами поняли символику этого знамения.
Глаза писателя встречаются с сухими, холодными глазами Ганской. Она стоит, опершись на руку статного красавца Жигу, прикрыв рот платком.
Чуть в стороне, благоговейно подняв руки к небу, всей душой призывая чудо, замерла, обливаясь горькими слезами, мать Бальзака Анна-Шарлотта Бальзак. Она не в состоянии поверить, что распухший, почерневший труп, лежащий в тесном гробу, — ее сын.
Ее память на всю жизнь запечатлела его другим — краснощеким, неугомонным, молодым. Дрожащими губами она ловит слезы. Рыдания сотрясают ее небольшую сухощавую фигурку. Из-под черной шляпки, небрежно завязанной на подбородке лентой, выбились седые волосы, и ветер играет ими.
Ветер шепчет над самым ухом, точно колдует.
А над головами людей, над кладбищем, достигая вершин каштанов, порываясь в прозрачную высь, чтоб сравняться с орлиным полетом, звучат горячие слова Гюго:
— Неведомо для самого себя, хотел он этого или нет, согласен он с этим или нет, — творец великой «Человеческой комедии» принадлежит к могучей породе писателей-революционеров.
Гюго улавливает растерянность, возникающую в передних рядах слушателей.
Он замечает протестующий жест Ганской и поэтому, с еще большей силой, точно скатывая на головы этих изысканно одетых парижан тысячепудовые камни, продолжает. Он видит, как, прислонясь к каштану, отирая кулаком слезы, стоит человек в синем комбинезоне. Этот зачарованно ловит каждое слово оратора, каждое его движение.
Потом, уже вечером, стекольщик Канель расскажет приятелям в мансарде на улице Ледигьер, № 9, о необыкновенном человеке по имени Бальзак, который начал свой путь в этой мансарде и все же прославился на весь мир.
…Гюго легче говорить, когда его взгляд скрещивается с взглядом человека под каштаном. Его сердце, точно коснувшись источника, бьется с новой силой.
— Бальзак идет прямо к цели, — говорит Гюго, быстрым движением расстегивая воротник сорочки, и, разрывая петли жилета, открывает грудь навстречу ласковому ветру. — Он берет современное общество мертвой хваткой. У каждого он что-нибудь отнимает: у одних иллюзию, у других надежду, у одних исторгает крик души, с других срывает маски. Его скальпель вонзается в мозг человека, в сердце, в душу. Вот что он делал среди нас. Вот творение, которое он нам оставил, творение высокое и мощное, непоколебимая глыба гранита, монумент, с которого отныне засияет его слава. Великие люди сами создают себе пьедестал, о статуе позаботится будущее. Жизнь его была коротка, но полна. Больше наполнена трудом, чем днями. Этот могучий и неутомимый труженик, этот философ, этот гений прожил среди нас жизнь, полную гроз, борьбы, сражений, прожил жизнь, как и надлежит всем великим людям, во все времена. И вот он обрел покой.
Гюго низко склонил голову. Люди содрогались от рыданий. Сам не замечая того, Гюго заплакал. Но и сквозь слезы он продолжал говорить. Орел медленно кружил в небе, точно прислушиваясь к его словам. Бальзак лежал в гробу укрощенный, огромный, сжав пухлые губы.
— Он был выше соперничества и вражды. Отныне он выше туч, нависающих над нашими головами.
Гюго перевел дыхание. Ему не хватало воздуха. Господа во фраках и дамы в роскошных нарядах, стоявшие в стороне от толпы, словно подчеркивая свою отчужденность, раздражали его. Он уже видел где-то эти надменные лица, эти равнодушные, холодные глаза. Они стояли, не скрывая снисходительной, понимающей усмешки, подчеркивая этим, что своим присутствием здесь оказывают большую честь покойному.
Это же их скупость, коварство, порочность, жестокость и трусость разоблачил старый Бальзак, сорвав с них маску беспощадной, могучей рукой. Быть может, потому они и пришли сюда, чтобы собственными глазами убедиться в его смерти. Не рано ли радуетесь, господа? Преждевременны ваши снисходительные улыбки, и никто не поверит вашим соболезнованиям… Вы — не Франция, и Франция — не вы.
Жалкие пигмеи! Творение Оноре бессмертно, и потому бессмертен он сам. И не в вашей воле погасить огонь, зажженный его мыслью. Этот огонь станет светочем тем, кто готов умереть за правду, кто умеет служить правде, не щадя своей жизни. Именно таким и был Бальзак, желал он этого или не желал. И вы не сумели сломить его мысль, вы только искалечили его сердце.
О, как Гюго ненавидел эту стаю коршунов!
Гюго решительно шагнул вперед, посмотрел им прямо в глаза и, широко разведя руки, бросил в лицо собравшимся слова беспощадного приговора:
— О вы, стоящие здесь! Вы дышите этим прекрасным воздухом, видите это ясное солнце и голубое небо, вы владеете рентой и можете любить… Скажите, разве вы, живые, не завидуете ему?
1939–1956
Примечания
1
Волосожар — созвездие Плеяд.
2
Чумацкий Воз — созвездие Большой Медведицы.
