Именно преодоление секундного «рубикона», отделявшего жизнь подопытного от смерти, и решило успех проекта «Превентор». Из всей «Ундецимы» наиболее близко подобралась к этому рубежу Одиннадцатая – одна целая и пять сотых секунды, однако ей не хватило до положительного результата (по стандартам Айзека Данна – руководителя проекта) всего какого-то неуловимого мгновения. Дорогостоящее высокоточное оборудование для посттерминальной реанимации взялось за спасение жизни Невидимки уже после того, как ее биополе приобрело все качества, обязательные для последующего поколения превенторов. Но все равно этого оказалось недостаточно, чтобы попасть в ряды тех, кто избежал ссылки на Периферию.
Бунтарь – превентор номер один – являлся самым «недодержанным» в состоянии клинической смерти превентором: три целых пятьдесят шесть сотых секунды до достижения критической отметки. Реаниматоры Контрабэллума уже знали, что у вернувшихся из Чистилища пациентов всегда наличествует потеря памяти, но вот определить глубину амнезии ранее на животных удавалось лишь весьма и весьма приблизительно. Собаки не подчинялись прежним хозяевам и забывали разученные ранее команды, однако легко усваивали новые и не дичали. Потупив взор, Бригман признался, что нечто похожее ожидалось экспериментаторами и от подопытных-военных, у которых подчинение приказам тоже было заложено на уровне инстинктов.
Так оно в целом и получилось. Еще не опробованное в деле реанимационное оборудование прекрасно справилось со своей задачей, и Бунтарь, проведший в состоянии клинической смерти несколько минут, был возвращен к жизни за мгновение до того, как воскрешать его было бы уже бесполезно. Прогнозы насчет утраты воскресшим памяти подтвердились. Без трех с половиной секунд «мертвец» напрочь забывал всю свою прошлую жизнь, но не требовал няньки и был вполне в состоянии о себе позаботиться, спрашивая совета там, где встречал затруднения. У подопытного сохранялись все полученные ранее навыки, и, беря в руки оружие, он поражал мишень с такой же точностью, что и раньше.
Но главным достижением подвергнутого посттерминальной реанимации человека было, естественно, видоизмененное биополе. Определить его наличие удалось более чувствительными и доработанными сканерами. (У Макдугала в пентхаузе на видеокамерах стояли стандартные – «бытовые» – фильтры, поэтому они и не смогли обнаружить «нимбов» ни у Бунтаря, ни у Невидимки.) Такое биополе в Контрабэллуме называли «затухающим», но на самом деле это был не совсем верный термин.
Доказанная на сегодняшний день неразрывная связь эмоций и стрессов с характером изменения ауры человека сохраняла закономерность и во время пребывания его в клинической смерти. По сути, смерть являлась тем же стрессом, причем таким, который преображал человеческое биополе уже основательно и бесповоротно. И если раньше подопытный не мог влиять на изменения своей ауры – страх, гнев, радость делали это лишь на мгновение, после чего аура возвращалась к своему обычному состоянию, – то, воскреснув за миг до смерти, человек получал невероятную возможность манипулировать своим биополем так, как ему вздумается. И чем короче являлся временной промежуток, отмеренный реаниматорами подопытному при его приближении к «точке невозвращения», тем большей властью обладал он над своей аурой.
И пусть на тот момент у превенторов был лишь один способ манипулирования биополем – чересчур узкоспециализированным оказался сей невидимый и малоизученный «инструмент», – он являлся воистину уникальным.
Способность обманывать ультрапротектор была обнаружена у Бунтаря на первом же тестировании. Он прошел через все сканеры ультрапротектора, совершенно не напрягаясь, – превентору приказали сделать это в качестве проверочного задания, и он просто-напросто выполнил приказ. Все до единого сканеры определили неординарное биополе испытуемого как корректное, что, разумеется, являло собой нонсенс. Причем, если вводимый в заблуждение ультрапротектор был зарегистрирован на одного пользователя, сканер воспринимал превентора как этого человека. Если же на нескольких – то всегда под именем того пользователя, который проходил идентификацию последним.
К сожалению, эта «сверхпроходимость» оказалась единственным достижением Бунтаря. Даже тот факт, что именно с его биополем было совершено эпохальное открытие, не позволил первопроходцу заслужить в досье отметку «годен».
Превентора номер один подвел непредсказуемый нрав, ставший таковым именно после прохождения Чистилища. Что, впрочем, являлось единичным случаем. Если у других подопытных и имелись в данном плане отклонения, они были весьма незначительными. Бригман и его коллеги сошлись во мнении, что виной этой аномалии послужило подавленное настроение Бунтаря перед решающим этапом экспериментов. Неуравновешенное состояние и наложило неизгладимый отпечаток на характер воскресшего.
После реанимации следующих десяти превенторов был выявлен ряд тенденций, с учетом которых и строилась дальнейшая стратегия исследований. Экспериментаторы планомерно подводили время пребывания подопытных в клинической смерти к отметке «одна секунда до точки невозвращения». Но только когда очередь дошла до Одиннадцатой, в ходе опытов наконец-то произошел следующий эпохальный прорыв.
Невидимка покинула реанимационный стол, так и не преодолев вожделенный для исследователей рубеж. Но тем не менее она подбросила ученым очередной сюрприз, продемонстрировав, насколько далеко может распространяться контроль превентора над собственным биополем. Второе совершенное в Контрабэллуме открытие оказалось не менее ошеломляющим, к тому же никто такой исход заранее не предвидел. Помимо уже привычного умения обходить ультрапротектор, Одиннадцатая могла при определенных условиях оставаться незамеченной до тех пор, пока взгляд наблюдателя не задерживался на ней более, чем на несколько секунд. Если же при этом Невидимка старалась нарочно не попадаться на глаза наблюдателю, то обнаружить ее становилось на порядок сложнее.
Приятно огорошенные ученые нашли единственное объяснение данному феномену, причислив его открытие к рекордному для превентора времени нахождения в клинической смерти (впрочем, исследователям давно стало очевидно, что при приближении подопытного к «точке невозвращения» свойства его биополя видоизменяются все больше и больше). Глаз человека способен фиксировать ауру, несмотря на то, что при этом мы не можем рассмотреть ее без помощи специальных приборов. Точнее, это обычную ауру у нас не получится определить визуально. Та же, чьи свойства подверглись кардинальным изменениям, вполне может утратить свою прозрачность.
Прозрачность, но не «призрачность», ибо не факт, что без специальных приборов мы непременно должны видеть измененное биополе как световой ореол. А что, если его свойства проявляются именно таким удивительным образом? Невидимку было сложно заметить, поскольку ее аура приобрела характер этакого интерактивного, постоянно меняющего окраску камуфляжа, который делал своего носителя почти невидимым на фоне окружающей среды. Так же, как, например, человек не обратит внимание на ползущего по дереву хамелеона до тех пор, пока не задастся целью его отыскать.
Казалось бы, с таким-то талантом Одиннадцатая просто обязана была войти в состав подразделения «Превентор». Но, как и в случае с Бунтарем, для Невидимки камнем преткновения в этом вопросе тоже стал ее «обновленный» характер. Нет, она не проявляла строптивость и не буянила, как ее товарищ, когда ему приходилось особо тяжко. Наоборот, Одиннадцатая вела себя слишком смирно: не выказывала эмоций, на общение с товарищами шла неохотно, почти всегда была замкнута в себе, хотя приказы экспериментаторов выполнять не отказывалась. А они какими только средствами ни пытались вернуть носительнице уникального таланта бодрость духа. Но все усилия Бригмана и коллег оказались тщетными. Равно как не удалось им обуздать крутой нрав Первого, являвший собой иную крайность недопустимого для превенторов поведения.
Что же касается девяти других будущих затворников Периферии, которые не доставляли Контрабэллуму лишних хлопот, то их судьба решилась, когда из реанимационной вышел превентор под номером двенадцать. Он был первым, кто пересек-таки рубеж, до которого Одиннадцатая не дотянула всего долю секунды, и первым, кого Уильям С. Бригман стал считать уже не человеком, а нежитью.
Экспериментаторы будто чуяли: за принципиальной для них отметкой «секунда до точки невозвращения» кроется нечто такое, что радикально изменит ход дальнейших исследований. Внезапно открытый побочный талант Невидимки служил тому самым ярким предзнаменованием. И Бригман с коллегами не ошиблись: не дожившие до собственной смерти всего семьдесят восемь сотых секунды, превенторы отличались от своих предшественников почти по всем показателям. И пусть в каком-либо другом научном институте эти отличия наверняка сочли бы фатальной ошибкой или исследовательским тупиком, в Контрабэллуме подобные отклонения от норм воспринимались положительно. Главное, чтобы они не шли в разрез с поставленными задачами, а морально-этические аспекты собственной деятельности работающих на Хоторна ученых волновали мало. Заказчиков же Крэйга такие вопросы вовсе не беспокоили.
