Проснувшись, я помнил не все, кое-что ускользало из памяти, но и того, что оставалось, с избытком хватило бы, чтобы объявить меня безумцем или гением. Однако мне хватало ума не записывать свои сны. Я постоянно ощущал на себе пугающее воздействие некой посторонней силы, стремящейся вырвать меня из привычного окружения и перенести в чуждый, неведомый и страшный мир. Все это плохо сказалось на моем здоровье. Меня словно что-то подтачивало, выглядел я ужасно и вскоре, уйдя с работы, засел дома, ведя неподвижную и уединенную жизнь тяжелобольного человека. Ко всему присоединилось и странное нервное расстройство — временами я был не в состоянии закрыть глаза.
Именно тогда я начал подолгу с тревогой изучать свое отражение в зеркале. Всегда мучительно видеть разрушительное действие болезни, в моем же случае перемены были, кроме того, весьма странного свойства. Отец, видимо, тоже заметил их, и в его взгляде читалось любопытство, граничащее с ужасом. Что происходило со мной? Неужели я становился похож на бабушку и дядю Дугласа?
Однажды мне приснился страшный сон. В своих путешествиях под водой я встретил бабушку, которая жила в сверкающем дворце со множеством колонн, в окружении дивных коралловых садов, полных диковинной вьющейся растительности. Она тепло и слегка насмешливо приветствовала меня. Бабушка очень изменилась, как меняются все, навеки переселившиеся в океан. Она призналась мне, что не умерла, как все считают, а отправилась на то место, о котором узнал из бумаг покойный сын, поднялась на камень и бросилась вниз — в наше царство. Сын мог бы наслаждаться чудесами этого мира вместе с ней, но предпочел пулю.
Это царство ожидало и меня, — третьего, считая и дядюшкин, пути не было. Я тоже никогда не умру и буду жить с теми, кто существовал под водой еще до появления на земле человека.
Я встретился также с той, что была ей бабушкой. Восемьдесят тысяч лет прожила Пфтьялйи в Йхантлее и после смерти Абеда Марша вновь вернулась сюда. Они рассказали мне, что даже глубоководные бомбы, которые войска бросали в океан, не смогли разрушить Йхантлей. Повредили, но не разрушили. Обитатели Глубин не могут погибнуть, хотя древняя магия Почивших Старцев иногда способна повредить им. Теперь придется выждать. Но наступит время, и они снова всплывут за данью для могущественного Ктулху и на этот раз выберут город богаче и величественней Инсмута. Они планируют расширить свои владения, и те, кого они растят на берегу, должны помочь им в этом. Но пока нужно затаиться. За то, что я навлек на них беду, меня ожидает наказание, но, по словам бабушки, не слишком суровое. В этом же сне я впервые увидел шоггот и тут же, вопя от ужаса, проснулся, не в силах вынести зрелища. Наутро, подойдя к зеркалу, я убедился, что приобрел типично «инсмутское» выражение лица.
Я не застрелился, как дядя Дуглас, хотя купил автоматический пистолет и почти решился на этот шаг. Меня остановили сны. Страх понемногу ослабевал. Теперь морская пучина скорее манила, чем пугала меня. Во сне я видел и сам совершал странные вещи, но, просыпаясь, пребывал не в отчаянии, а в восхищении. Думаю, мне не следует по примеру остальных дожидаться полного преображения.
Не ровен час, отец упрячет меня в санаторий, как бедного кузена. Под водой же меня ожидают величественные дивные зрелища, и я должен увидеть их! Иа-Рлье! Ктулуф хтан! Иа! Иа! Нет, я не застрелюсь! Никто не заставит меня это сделать!
Первым делом надо похитить из Кентонской лечебницы кузена и вдвоем добраться до чудесного Инсмута. Мы поплывем к чернеющему вдали рифу и нырнем с него в темную бездну. Туда, где раскинулась великая родина моих предков, где возвышаются царственные колонны Йхантлея. Там, в этом пристанище Обитателей Глубин, среди чудес и великолепия мы будем пребывать вечно.
Наследство Пибоди
Так случилось, что я никогда не видел своего прадеда Асафа Пибоди. Мне было пять лет, когда он скончался в старинной родовой усадьбе, расположенной к северо-востоку от Уилбрема, городка в штате Массачусетс. Помнится, во время его болезни родители возили меня туда, но даже взглянуть на старика мне не удалось: взрослые поднялись к нему в спальню одни, оставив меня на попечение няни. Прадед слыл богачом, но, как известно, каждый новый наследник беднее предыдущего: даже камень не вечен, что уж говорить о деньгах — время тем более их не щадит. Наследство подтачивают налоги, а после смерти прадеда оно к тому же часто переходило из рук в руки. Сначала умер дед. Потом скончалось двое моих дядюшек: один погиб на Западном фронте, другой потонул на «Лузитании». Третий дядя умер задолго до своих двух братьев, и поэтому усадьба отошла к моему отцу.
У отца напрочь отсутствовал вкус к сельской жизни — этим он отличался от остальных родичей. Он не собирался хоронить себя в глуши и потому не проявлял должного интереса к унаследованной усадьбе. Деньги же прадеда отец пустил в дело, приобретая акции нескольких бостонских и нью-йоркских фирм. Мать тоже не разделяла моего жгучего любопытства к уединенной массачусетской усадьбе. И все же с имением не расставались. Однажды, когда я во время каникул гостил дома, мать в разговоре с отцом предложила продать старую развалину, но отец отказался самым решительным образом. Помню, меня поразила та ледяная (другого слова не подобрать) отчужденность, с какой он выслушал это предложение, а также произнесенные им загадочные слова: «По предсказанию деда, один из его потомков возродит старое владение». На это последовала презрительная реакция матери: «Господи! Было бы о чем говорить! Что там осталось!» Пропустив мимо ушей ее язвительные слова, отец молчал, продолжая хранить на своем лице поразившее меня выражение холодной замкнутости. Своим молчанием он как бы говорил, что есть чрезвычайно важные причины, чтобы воздерживаться от продажи имения, но не в его власти открывать их. И все же сам он никогда не наведывался туда, хотя исправно платил налоги через своего поверенного в делах, некоего Ахаба Хопкинса, юриста из Уилбрема. Тот регулярно извещал родителей о положении дел в имении, советуя «поддерживать его в надлежащем порядке», они же пропускали его советы мимо ушей, полагая, что вкладывать средства в усадьбу — пустая трата денег.
Хозяйство было полностью заброшено. Хопкинс попытался было сдать старый дом, но особого успеха не имел. Кое-кто снимал его на короткий срок, но потом он снова надолго пустел. Родовое гнездо Пибоди медленно разрушалось от сырости и времени. Тогда-то в результате трагического стечения обстоятельств, а именно — после гибели обоих родителей осенью 1929 года в автомобильной катастрофе, хозяином усадьбы стал я. Хотя это событие совпало с началом затяжного экономического кризиса и недвижимость неуклонно падала в цене, я все же решил продать наш бостонский дом и вырученные деньги вложить в благоустройство имения. После смерти родителей мне отошел достаточно солидный капитал, и потому я решил оставить юридическую практику, которая отнимала у меня много времени и сил, и поселиться на природе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
