Возблагодарив дух старца-отшельника, охранника Данилова поля, за это видение, Яков Филиппович пошел к реке, к дубкам дедушки Данила. Им тоже поклонился, как стражам поля и свернул к броду через Шелекшу.
Войдя в реку, постоял на быстринке, давая отдохновение босым ногам под живи-тельным струям. По берегу излучиной реки, направился в Мохово. Нельзя было не зайти к Данилычу, и не рассказать, что сделано в Гарях, и о своих раздумьях-видении на Даниловом поле.
Войдя в калитку, направился прямо в сарайчик-мастерскую, ровно зная, что Дмит-рий Данилович там. Да и где же еще быть ему в это время. И верќно, застал его сидящим за дедушкиным столом, склонившегося над книќгой записей. Книга эта, начатая дедушкой Данилом, называлась "Веды". Димитрий Данилыч и длил ее, ведал в ней о том, что оста-нется внукам и правнукам. Был обрадован приходу Якова Филипповича, сказал:
— Вот веду, продолжаю записи, о лесе, о деревьях. Деревья постоянней человека и дольше их жизнь. Кориных и дедушку они помнят… Теперь и лес, кой мы облагородили, будет нас помнить. И страшно, и боязно, чтобы бы по вине твоей эта память их о нас не потерялась. — Помолчал и досказал: — И за лес боязно, и за себя, за всех нас, как бы не ос-таться нам с прежней бедой.
Присели поближе к топившейся лежанке-печурке, к всеочищающему огню. Живое тепло влекло к высказу того, что на сердце лежала и к чему дуќша звала. Яков Филиппович сказал, что поочистили лес в Гарях, весной он проснется обновленным.
— Начали-то вроде и без ожидания большой пользы, а вот закончили в вере, что большое дело для себя же сделали. Саша Жохов и тот, тяпая кустарник, заглядывался на елочки и сосенки. Будто из плена их выневолили… В храме Божьем на исповеди покаян-ной побывали. И грех уже будет не оберечь те, что из тьмы на свет выневолили.
По зову какому-то в себе прошли в овинник, к деревьям. Присели на кладки под заматерелым дубом. Дерево это уцелело при большом Моховском пожаре. Березы вблизи дома и построек, погибли, а он вот уцелел и радовал сегодняшних Кориных, будет радо-вать и грядущих. В ветках дуба, как бы в ответ на добрые мысли о нем, что-то про-шумело, затрепетало в листве. Может птица прилетела и устраивается на ночлег. Но пти-цы не было. Яков Филиппович думы свои о том и высказал:
Все вокруг своим глазом зрит на все. И, прежде всего на тебя, человека. Ты на то глядишь, что вокруг видишь, а оно на тебя со всех сторон. С тобой так природа и разго-варивает. Взывает разуметь ее и в сбережении к ней быть. Мы доброе дело в лесах наших сделали, старый дуб на то и откликнулся голосом своим. Не всем услышать и уразуметь такое дается, потому и разговоров о жизни невидимой, коя вокруг тебя, мало. А чтобы не говорить-то, мир тайности свои нам бы и приоткрыл.
— Дедушка Данило, — сказал Дмитрий Данилович, — приходил сюда, к этому дубу, как на свидание со своими сородичами. И я навеќдываюсь тоже как бы за советом к ним, когда душа к тому взывает.
Помолчали, прислушиваясь к родовому коринскому древу. Яков Филиппович и поведал Дмитрию Даниловичу то, что ему помыслилось и духом увиделось на Даниловом поле.
— Пророчество мне о вас, Кориных, предреклось. И пришел вот сказать тебе. Со всеми из Гарей не поехал, что-то вот воспротивилось. По земле ногами своими захотелось пройти. На твоем поле и нашло на меня явью видение твоих и своих мысќлей. А скорее, это мечта Данила Игнатьича взору неизреченному открылась. Светлане тоже о том сон привиделся. Свидетельство двух, как вот в Писании-то сказано, это уже предречение того, чему сбыться сулено. Мы отмахиваемся от всяких своих предчувствий, и где уж тут понять подсказы нам природы о добре. Сами его от себя и отстраняем. А надо бы в разуме понимать, что сулится нам от незримоќго доброго мира. Больше тьме покоряемся, злу.
Дмитрий Данилович не удивился тому, что услышал от Старика Соколоќва Якова Филипповича. Ровно бы ждал от него такого высказа. В этом миг хотелось назвать его не по имени и отчеству, а как молва нарекла — Комќмунистом во Христе. Есть вот в этом его прозвании усмотрение провидчества, ими ожидаемого, того, чему суждено сбыться. И сбылось бы, блди человеи заповеди Христовы. Вспомнилось, как они зимней ночью по-шли на лыжах к Татарову бугру, куда у всех на глазах опустился светящийся шар. К ним вышел призрак в чернем, но они оградились от его соблазна образом Спасителя и иконой Божье Матери.
Яков Филиппович, ровно бы выслушивая раздумья Дмитрия Даниловича, помед-лил, и высказал в каком-то уже новом осмыслении то, о чем не отходили мысли и у него самого, и у Дмитрия Даниловича:
— Татаров бугор и Лягушечье озерцо, где лихо вжилось. Полем пахотным от него и избавится. Нечисть глубь земли пропитала, она бы век и выходила наружу пуганием нас и наваждением на зло. А так житом чернота и израстет. Сразу-то было мечтали сородичи часовню на месте скита старца-отшельника возвести. Но вот тоже удержались. Может, дух самоќго старца тому воспротивился. Часовне-то где было устоять, а нива вечна.
О том и проговорили до густых сумерек два избранника мужика-крестьянина. Этот их разговор и внимал вековечный дуб-древо. Оставил их помыслы в себе, чтобы оберечь. Приќдет время и он поведает их тому, кто вот так же придет к нему со своими заботами и раздумьями. И в тихости, успокоительным шелесќтом кроны своей, наведет на благие помыслы.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
1
Дмитрий Данилович этими вечерами солил капусту. Качаны были сложеќны горкой под навесом возле погреба. Под крышей висела яркая лампочќка. Приехав из лесу, умывшись и поужинав, шел под навес к чану. Брал тугой кочан капусты и водил им по шинковке, сделанной из старых кос. Капуста сыпалась тонкими лентами в чан. Хруст ее под шинковкой навоќдил на думы, подобно звону ручья, струившемуся в ивовых заро-слях. Исшинковав качан, брал горсть соли, посыпал, бросал сверху стебли укропа. Толгачем утрамбовывал до выделения сока.
Солку капусты он перенял еще от дедушки Игната. Наука этому у деда была про-стая: главное, чтобы любование было при деле. У отца по осеќни были свои заботы: дере-вья сажал, семена овощей, злаков, трав выќводил. Все растет у тебя тогда хорошо, когда к своему месту принороќвлено. Опыт — главная всему проверка. Кое-кому из моховцев при-сылали из далека семена огурцов, морковки, брюквы. Даже картошки. Но все раќвно шли к Игнатьичу… Когда Дмитрий Данилович работал в МТСе — всеќми заготовками ведала Анна. Дедушка помогал, подсказывал.
Постоянная забота крестьянина о достатке в доме — это еще и стремќление своими руками сделать то, чего еще вчера не было ни у кого. И всякая удача подвигает тебя к осознания в себе творца, каким и надлежит быть Божьему человеку. С таким тобой и все-му люду становится воќльней. Ты ведь ему как бы несешь что-то свое. И отдаешь бескоры-стно. Нетворящий только берет, ему нечего отдать, а ты одариваешь других в радости сделанном. А это — жажда чем-то обновлять мир. Такое начинается с малого, даже вот и с умения солить капусту.
За этой работой Дмитрию Даниловичу особенно легко думалось. Разгоќворы со Стариком Соколовым под дубом не выходили из головы. И уводиќли в какую-то неозримую даль, подымали над обыденностью. И ты вот как бы уже не теперешний, а завтрашний. Взвивался яко птица над самим собой. С выси небесной и глядел на себя, угнетенного заботами в мало значимой и для тебя самого суете… Как вот во сне человек копит сиќлы для дневного дела, так и крестьянин в своем деле, кое ему важно для жизни, настраивается на сотворение чуда, которое может быть на дарованной ему ниве. Старику Соколову, Коммунисту во Христе, провидчески и увиделось грядущее рода Кориных. И это вселяло в Дмитрия Даниловича уверование, что мечта, оставленная ему отцом дедушкой Данилом, исполнится. И сон Светланы как бы утверждал веру в это.
И вдруг за этими благостными раздумьями напали иные мысли. Будто лукавый те-бе их подсунул. И кочан капусты, которым он водил по шинќковке, представился чем-то живым, целым. И не так ли вот нас, "раб-отничков", водят по своей "шинковке", демиур-гыны?.. В чане и квасят, чтобы "не испортились". Как-то разом отемнилось настроение. Вроде себя увидел в капустном чане, которого сам же вот и уминает толкачем, пестом. И как бы уже спокойно подсказал рассудок: под демиургынами ты живешь, как вот и предки твои жили под помещиками. Они искали свое счастье, и тебе вот надо искать свое, то, что можно назвать счастьем. Из себя не выскочишь… Из глуби сознания и повторился разговор с Марфой Ручейной. И сумрак мысли постепенно стал развеиваться, как туман ночи светом утра.
Наполнив чан. Дмитрий Данилович выложил сверху слой капустных лиќстьев, на них выпаренные с можжевельником ольховые полуќкружья. Прижал их двумя тяжелыми камнями, накрыл чан клеенкой.
Прошел в сарайчик-мастерскую, чтобы в привычном уюте высвободиќться от на-плыва нахлынувших мечтаний. Марфа Ручейная как бы высвоќбодила его от самозапретов — дум о Татьяне. И она без зова и по его уже охоте входила в его дом. И это не только радовало, но больше пугало Дмитрия Даниловича. Когда уезжал из Казенной, Марфа снова подошла к нему. Не намереќнно, а вроде как он сам, выезжая из лесу, остановился возле нее. И она, окинув его взглядом, сказала:
