По утрам бывший разбойник, втягивая голову в плечи и боязливо озираясь, уходил на плац, обучать рубке бестолковых королевских рекрутов. Его загнанный, затравленный взгляд метался из стороны в сторону. Вместе со своими товарищами он пытал и убивал людей – то корысти ради, то просто для забавы, – а потом на его товарищей нежданно-негаданно обрушилась божья кара… Сасхан Живодер не верил, что его пощадили. Дворцовая челядь поговаривала о том, что зверя не раз и не два видели в окрестностях Суамы, и Сасхан знал, кого поджидает за городскими стенами сия адская тварь.
В отличие от раскаявшегося разбойника, Титус спал на кровати, застланной тощим тюфяком (ему приносили тюфяк получше, да он, как истинный афарий, отказался). По утрам и по вечерам возносил молитвы Создателю, а днем наблюдал, изучал, делал выводы, суммировал информацию… Дошли до него слухи о том, что в Суаме нередко появляются трое иноземцев («Кожа у них необычного цвета, вроде вашей, смиренный брат!») – то гостят у Бирвота-чернокнижника, то куда-то уезжают. Никого, однако, не задирают, въездную пошлину платят исправно. Зрелый муж и с ним двое мальчишек.
Титус велел одному из соглядатаев Малевота понаблюдать за ними и запомнить, как выглядят. Отчет не на шутку встревожил его. Судя по описанию – панадарцы. И словесный портрет старшего один к одному совпадает с обликом небезызвестного Арсения Шертона! Его спутники, черноглазый паренек лет восемнадцати-двадцати (похоже, медолиец) и молчаливый подросток, который, чтобы показать свою крутость, все время ходит в низко нахлобученной шляпе, не вызвали у афария интереса. Другое дело – сам Шертон. Титус не горел желанием с ним встретиться. Он уже принял решение осесть в Облачном мире, у него были кое-какие планы насчет Халгаты, и ему не хотелось, чтобы в Панадаре о том проведали.
Никогда раньше халгатийцы не видали людей с такой кожей… Что ж, сие позволяло надеяться, что у Панадара нет регулярных контактов с Облачным миром. Нужно дождаться, когда Шертон закончит свои дела в Суаме и исчезнет, а пока что Титус сменил рясу афария на местную невзрачную одежду и взял в привычку перед выходом из дворцовых покоев надевать перчатки. Его изуродованное лицо скрывал глубоко надвинутый капюшон плаща. Ну и, кроме того, он избегал посещать ту часть города, где жил Бирвот-чернокнижник.
Всю остальную Суаму Титус исходил вдоль и поперек. Присматривался. Заговаривал с людьми. Завязывал знакомства. Его внешность вначале отталкивала халгатийцев, но объяснения насчет того, что лицо ему изувечило разъяренное потустороннее существо, неизменно вызывали сочувствие. В Облачном мире в изобилии водилась нежить, которая с наступлением темноты вылезала из потаенных нор и принималась бесчинствовать, так что здешний народ знал, каково это – столкнуться с «разъяренным потусторонним существом»! О том, что затрещину ему влепила обманутая великая богиня, а не какой-нибудь там обиженный на весь белый свет упырь, Титус рассудительно умалчивал.
Как и все афарии, прошедшие школу Ордена, он владел целым арсеналом приемов, позволяющих располагать к себе людей, завоевывать доверие, провоцировать на откровенность, и сейчас постоянно этим пользовался, дабы завязать побольше контактов с суамской беднотой, и особенно – с нищими. Сообщество последних было настоящим государством в государстве, со своей иерархией, со своими неписаными законами. Титус поставил перед собой цель: поскорее стать почетным гражданином этого государства, не отказываясь в то же время от роли протеже Малевота и гостя в королевском дворце.
Простые халгатийцы, недовольные властями, все чаще проявляли неповиновение. На улицах и в трактирах распевали едкие куплеты про короля-дурака, оказавшегося под каблуком у тещи, и про капризы старой стервы Лусиллы. Титус, обученный в школе Ордена рифмосложению, тоже сочинил несколько сатирических катренов и спустя два дня с тайной авторской гордостью слушал, как их исполняют оборванцы на городских площадях.
Произошел массовый побег заключенных из королевской тюрьмы – по старинке, через подкоп. Уличные мальчишки забрасывали грязью проезжающие кареты, швыряли камни в окна дворцов (то есть трехэтажных кирпичных зданий незамысловатой архитектуры, называемых в Облачном мире дворцами, с чем Титус до сих пор не мог свыкнуться). Зильды, подражая людям, бросали с мостиков всякую дрянь на головы прохожим. Слуги воровали у своих господ, почти не таясь. В глухих переулках некие личности в масках избивали богатых (а нередко – и не богатых) лавочников. Продовольствие поступало в столицу нерегулярно, ибо, с одной стороны, крестьян разоряли разбойники, а с другой – у сборщиков налогов больше не было вооруженного подкрепления в лице королевских солдат. Цены на продукты ежедневно росли. В целом же народ продолжал подчиняться властям скорее по привычке, нежели из необходимости.
В Суаме назревал мятеж.
– Если можно сэкономить, надо сэкономить.
– На чем ты предлагаешь сэкономить, великая?
– На свинье, которую ты вознамерился для меня купить.
– Ты обойдешься без ужина? – удивился Шертон; аппетит у богини был воистину зверский, до сих пор она от пищи не отказывалась.
– Нет, обойдусь одними разбойниками. Тоже еда, не хуже любой другой.
– Опять будешь есть людей? – ужаснулась Роми. – Так нельзя, это же каннибализм!
Лаймо отодвинулся подальше от Нэрренират.
– Никоим образом, – возразила богиня. – Это можно было бы назвать каннибализмом, если б я пожирала себе подобных – то есть других богов, чьи физические воплощения аналогичны моему. Однако мое тело уникально, существует в единственном экземпляре, и посему твое определение неверно. Я всего лишь добываю себе пропитание, как умею.
Пока Роми пыталась найти в этой казуистике слабое место, Шертон оглянулся на деревню, где сторговал свинью, и спросил:
– А чем тебе мой вариант плох?
– Он нерационален. Скажи, что ты собираешься делать после ужина?
– Оставить вас тут и еще раз туда сходить. Ненадолго.
Они прятались в орешнике на опушке леса. В стороне щипали траву привязанные гувлы. Деревня виднелась вдали, за светло-зеленым полем с недавно проклюнувшимися ростками. За свинью там заломили тройную цену, глядели испуганно, и понемногу Шертон выяснил, что сегодня вечером деревня ждет на постой шайку Шамрота Ухореза. Утром был посыльный от Шамрота, загодя предупредил. Деревня покорно приготовилась к разорению и насилию: чему быть, того не миновать, хорошо еще, ежели наутро все живы будем…
– Так я и думала, – насмешливо хмыкнула Нэрренират. – Ты сходишь туда ненадолго и перебьешь разбойников. И оставишь бедным крестьянам кучу трупов. Если коллеги покойников нагрянут и потребуют объяснений, им дадут твой словесный портрет, и за нами начнут гоняться. Ничего не имею против, это по-своему увлекательная игра, но мне бы не хотелось, чтоб Роми пострадала. Твои ученики еле-еле осваивают азы, им еще рано проверять себя в деле. Согласись, Шертон, мой вариант намного изящней! Я устраиваю засаду около деревни и наедаюсь до отвала. К тебе после этого – никаких претензий, а на сэкономленные деньги поставишь мне выпивку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
