— У меня с собой готовая шифровка,
— Что там? В двух словах!
Самарин рассказал.
— Да, это надо отправить — отдадите Рудзиту. А теперь нам с вами предстоит очень серьезное дело. Как ваши клиенты?
— Очевидно, ждут развития сделки.
— Очевидно — не ответ. Сегодня же надо узнать точно.
— Сегодня я могу позвонить только Фольксштайну.
— Это тот интендант, который свел вас с Граве?
— Да.
— Позвоните ему, скажите, что сюда едет ваш отец, чтобы завершить сделку. И хорошо бы уже сегодня мне знать, как там дела. Придете сюда часам к девяти вечера. Дальнейший наш разговор о деле будет зависеть от положения с клиентами.
Самарин вернулся домой и, не откладывая, позвонил Фольксштайну.
— Раух, куда вы пропали? — строго спросил интендант.
— Я все объясню Граве... — сухо ответил Самарин, ставя Фольксштайна на место. — Судя по тому, что вы заметили мою пропажу, вы меня разыскивали. Зачем?
— Был такой приказ Граве, — простодушно ответил интендант.
— Значит, я могу надеяться на завершение нашего дела?
— По-моему, да... вполне. Но я должен сообщить о вашем появлении.
— Да, сделайте это, пожалуйста, и сообщите, что сюда едет мой отец специально для завершения дела. Вы поняли меня?
— Отлично понял! — весело ответил интендант.
— Можете вы это сделать сейчас?
— Конечно. Куда вам позвонить?
— Сейчас я буду дома.
— Я обязательно позвоню.
Ждать его звонка пришлось недолго.
— Все в полном порядке и в намеченном вами масштабе.
— Когда мы можем увидеться?
— Мне приказано сказать вам только это.
— Хорошо...
И на этот раз, как только Самарин пришел, Рудзит отправился смотреть улицу. Самарин и незнакомец сели за самодельный столик, на котором стояла лампа. Только сейчас Самарин разглядел лицо незнакомца — иссеченный морщинами высокий лоб, редкие седые волосы зачесаны назад, крупные голубые глаза, приспущенные уголки рта придавали его лицу несколько брезгливое выражение.
— Подхожу я вам в качестве отца? — вдруг с улыбкой спросил он, и эта улыбка сразу оживила его лицо, сделала красивым. Видя недоумение Самарина, он сказал, продолжая улыбаться: — Так или иначе, придется примириться — я ваш отец, Раух-старший. Сделку мы будем завершать вместе. Масштаб сделки заставил меня приехать сюда. Против моего немецкого языка можете что-нибудь сказать?
— Вы говорите, как немец.
— Почему «как»? Я и есть немец, причем, в отличие от вас, подлинный житель Гамбурга, где я действовал вместе с Тельманом. А с тридцать пятого года я живу и работаю в Советском Союзе, в той же конторе, что и Иван Николаевич и вы. Но давайте все же о деле. Что выяснили с клиентами?
— Все в полном порядке — ждут. И согласны на предложенное нами расширение сделки.
— Как они приняли ваши подарки?
— По-моему, с радостью и благодарностью, во всяком случае, тут же раздался звонок, что они хотят развития сделки.
— Чем кончилась ваша последняя встреча с ними?
— Я оставил им половину суммы как бы в залог и в знак доверия, получил, однако, расписку, и договорились ждать отца, который привезет вторую половину суммы, и с ним обговорить расширение сделки.
— Покажите расписку.
Взяв ее у Самарина, Незнакомец долго и тщательно ее рассматривал, придвинув к себе лампу.
— Поразительная наглость, — тихо произнес он, возвращая расписку. — Он писал ее при вас?
— Да. И вручил в обмен на ту половину валюты.
— Но почему все-таки он не побоялся ее дать?
— Я думал об этом. Мне кажется, они безоговорочно в меня поверили, особенно после того как узнали, что я и отец являемся национал-социалистами. Даже при разговоре о ценах на товар они напоминали мне, что мы — товарищи по партии.
— А как же они вам, товарищу по партии, объясняли саму сделку?
— Сочинили наивную сказочку, будто у них решено, учитывая каторжный труд работников гестапо, особо отличившимся выдать что-то вроде премии. Даже уточняли, что эти их сотрудники особо проявили себя при решении тяжелейшей проблемы с евреями, мол, и товар этот — их трофеи.
— Ну публика... Еще тогда наш Тельман пророчил, что Гитлер в своих фашистских инкубаторах вырастит племя людоедов, умеющих носить фраки! — Незнакомец протяжно вздохнул и тихо, точно про себя, сказал с яростью: — Мы сдерем с них фраки... сдерем! — Помолчал и спросил: — Значит, вы, Самарин, думаете, что они безоговорочно в вас поверили.
— Да.
— Не переоцениваете себя? — строго спросил Незнакомец.
— Во всяком случае, они имели возможность убрать меня, но этого не сделали.
— А что, если они тянут вас в петлю, а вы думаете, что все происходит наоборот?
Самарин молчал, ощущая, как кровь отхлынула от его лица.
— Дорогой товарищ Самарин! — уже мягче продолжал Незнакомец. — И Иван Николаевич, и я очень хотели бы разделить вашу уверенность, но здесь ошибка может стоить слишком дорого, и речь идет не о долларах, тем более что эти доллары их собственного великолепного производства. Я послан сюда, чтобы вместе с вами завершить эту операцию. Решено ваших клиентов взять по возможности вместе с товаром или ликвидировать при помощи подарков, в которые будут заложены мины. Что предпочли бы вы?
— Мины! — твердо ответил Самарин.
— Почему?
— Вдвоем мы их не возьмем.
— А если для этого местные товарищи выделят боевую группу? Конечно, в центре города это делать безрассудно, там, например, где живет один из ваших клиентов, весь дом набит нацистскими чинами, а вот в Межа-парке у Граве это сделать удобно.
— Я за мины еще и потому, что здесь будут совершенно исключены наши потери и эффект от мин будет более громким — о взрывах узнает вся их братия. А какой толк брать их живьем, возиться с ними, чтобы потом все равно расстрелять! А мины — казнь, что называется, публичная. О ней узнает город, наше подполье, о ней можно будет широко сообщить по Московскому радио, в печати.
Незнакомец, вглядываясь в Самарина, сказал:
— Иван Николаевич тоже за мины, но все-таки окончательно мы это решим после нашего свидания или даже во время свидания. — Незнакомец улыбнулся уголками рта: — Очень мне хочется на них посмотреть.
— Что решено в любом случае в отношении меня? — спросил Самарин.
— Все так продумано, что вы должны остаться и продолжать свою работу. Ведь о вашем существовании знают только ваши клиенты, а их, так или иначе, не станет.
— А Фольксштайн?
— Его местные товарищи берут на себя, они уже за ним наблюдают и уверяют, что убрать его проще простого.
