Увы, XX век принес полное разочарование в человеческой природе. Великий режиссер Федерико Феллини говорил: «В нашей духовной жизни есть вертикаль, ведущая от животного к ангелу. Мы колеблемся то туда, то обратно. Каждый день и каждую минуту мы рискуем сорваться, скатиться к животному…» Таких дней и минут в XX веке было предостаточно, и это не только две мировые бойни.
Ну и где выход? В идеалах? Да. Леонид Лиходеев остроумно отмечал: «Люди задыхаются без идеалов. Без идеалов они начинают хрюкать».
Предвижу крик: «Были идеалы!» Да, были, но какие? Марксистско-ленинские? Партийно-советские? Коммунистические? Да, такие существовали, но они были основаны на… мазохизме. Да-да, не удивляйтесь, на мазохизме, но не сексуальном, а социальном. Вчитаемся еще раз в роман «Венера в мехах», героиня, она же госпожа, заключает:
«В моих руках вы — слепое орудие, которое беспрекословно выполняет все мои приказы… перед вами нет у меня никаких долгов, никаких обязательств… Мне позволена величайшая жестокость, и, даже если я вас изувечу, вы должны снести это безо всяких жалоб. Вы должны работать на меня, как раб, и, если я утопаю в роскоши, а вас заставляю прозябать, терпеть лишения и попираю ногами, вы должны безропотно целовать ногу, попирающую вас…»
Многие люди по натуре рабы. Они были рабами. Они хотят ими остаться. Так что «Венера в мехах» — это не только роман об эротике.
Два культовых человека — маркиз де Сад и Леопольд Захер-Мазох — заострили внимание общества на двух человеческих склонностях — к садизму и мазохизму. Две стороны одной и той же медали. Садизм палача и мазохизм жертвы сосуществуют вместе. Любое насилие — это проявление садистического начала в человеке. Последовавшие за де Садом и Захер-Мазохом писатели, ученые и философы, пытаясь проникнуть в природу насилия, неожиданно пришли к ее апологии. Проблематика насилия лежит в основании «философской рефлексии» Мишеля Фуко, Жиля Делеза, Жака Дерриды, Жоржа Батая и других таких последователей. Есть подобные интеллектуальные радикалы и в России. XX век стал веком страшных тоталитарных режимов, веком крови и насилия. XXI век принял эту эстафету и понесся дальше, увлеченный новым видом преступления — международным терроризмом. Вперед ко вселенской катастрофе?!..
А теперь о России. В недавние советские времена партийно-государственная номенклатура купалась в роскоши, а народу доставались крохи с барского стола. Государству дозволялось все: нещадно эксплуатировать и выжимать из своих граждан (почти рабов) кровь и пот. А еще плюс жестокость. Чуть поднял голову, пикнул — и все! Для этого был создан громадный репрессивный аппарат. Следственные пытки. Изоляторы, тюрьмы. Печально знаменитый ГУЛАГ. Психушки для инакомыслящих. Но всего этого было мало. Государство требовало, чтобы его любили, клялись ему в любви и верности! Помните эти массовые демонстрации на праздниках, портреты и транспаранты, крики радости и восторга? Разве это не социальный мазохизм?
Боль и наслаждение. Радость преодоления искусственно создаваемых трудностей. Унижение и счастье. Все было перемешано в том ушедшем от нас мире. Но разве он ушел окончательно? К сожалению, болезнь социального мазохизма еще не прошла, да и пройдет ли когда-либо?
Распался Советский Союз. Исчезла всесильная власть КПСС. В стране новые времена, новые властители, новая «вертикаль власти». На словах — свобода и рынок. На деле — беспредел сильных мира сего. И как реакция на него — жажда железного порядка. И не нужна ни демократия, ни свобода, ни права личности. Суть желаний людской массы: дайте минимум жизненных благ, но чтобы при этом страна была сильной и чтобы во всем мире ее боялись. Зачем «экономическое чудо», главное — имперское величие. И все с радостью ложатся под власть и требуют: бейте нас! насилуйте нас! Господи, как больно и как сладко!..
Зигмунд Фрейд утверждал: мазохизм составляет национальную черту русского характера. Мазохистско-садистский менталитет.
Можно сказать так: мы — идущие вместе с Захер-Мазохом. Вот только украинцы немного подвели: никак не хотят переименовывать улицу Коперника во Львове, где родился в доме № 22 Захер-Мазох, в улицу имени писателя. Украинские националисты резко против, считая, что Захер-Мазох писал на немецком, большую часть жизни прожил в Австрии, да к тому же в его жилах текла еврейская кровь… Короче, геть! Не нужен. Но геть не геть, а куда денешься от мазохизма: он и на Украине, только с национальной спецификой.
Чуден мазохизм при любой погоде…
«В поисках утраченного времени»
«Потом мы заговорили о Прусте, и она час целый излагала мне содержание романа „Альбертина скрылась“. Покончив с Альбертиной, Анна Андреевна вскочила и накинула черный халат (он порван по шву, от подмышки до колена)…»
Лидия Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. 20 июля 1939 год
Анна Ахматова обожала Марселя Пруста. Она считала, что вся мировая литература XX века держится на трех китах: на Прусте, Джойсе и Кафке. Так что Пруст — один из трех основополагающих китов. Но кит этот очень странный. Писателя Пруста знают почти все, но никто не читал всех его книг до конца.
Обозреватель английской газеты «Гардиан» Стивен Мосс писал в начале 2000 года: «Мы знаем, как его манера описывать время, проводя связь между прошлым и настоящим, и прослеживать работу ума навсегда изменила искусство сочинения романа; мы знаем, что его барочный стиль письма, эти бесконечные лирические рассуждения со сменяющими друг друга метафорами, переходящими со страницы на страницу и теряющимися в складках его безграничного воображения, подобны волнам, набегающим на берег под низким ноябрьским небом. Мы знаем, что его манера письма уникальна, что она завораживает, берет нас в плен. И все же мы не читаем его. Вернее, пытаемся читать и чаще всего капитулируем. Возможно, теперь все изменится. Пруст сегодня в большой моде. Задача лишь в том, чтобы найти время на чтение».
Де Боттон, автор книги «Как Пруст может изменить вашу жизнь», пишет: «Начался новый век, и кто-то, наверное, говорит себе: „Я наконец одолею Пруста. В прошлом веке мне это не удалось. Но теперь можно начать сначала“».
«Грустно, что для чтения Пруста надо или сильно заболеть, или сломать ногу», — признавался брат писателя Роберт Пруст.
«Я сам, — продолжает Стивен Мосс, — несколько раз пытался прочесть эпопею Пруста, но не далеко продвинулся. А в середине декабря, став жертвой лихорадки вокруг нового тысячелетия, снова взялся за чтение Пруста. Теперь я уже прочитал больше, чем когда-либо раньше, и с удовольствием продолжаю читать. Я все еще на опушке леса, но намереваюсь пройти внутрь его по этим странным петляющим тропинкам. Мне не только нравится само это путешествие как таковое. Меня также радует сознание того, что я получу своего рода литературное отпущение грехов…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
