Даже в притоне он свято блюдет манеры, поэтому сразу же вскочил на ноги, стоило мне встать. К груди прижимает мой свернутый плащ. Бросив взгляд на плотную ткань, я вздрагиваю при мысли о холоде, что подкарауливает меня за дверью, точно грабитель с удавкой. Протягиваю руки к камину, чтобы напитать их теплом. Брошка вспыхивает алым. Она до того похожа на тлеющий уголек, что я трогаю ее, проверяя, не раскалилась ли она и не прожжет ли ткань, введя меня в убыток.
И только тут замечаю, что Джулиан смотрит на меня во все глаза. Смотрит, вероятно, уже долго, потому что крупные черты его лица закаменели в гримасе удивления.
Затем он делает рывок вперед так неожиданно, что я вскрикиваю и едва не падаю навзничь на завалы угля. Удержать баланс мне удается потому лишь, что левой рукой Джулиан крепко хватает меня за локоть. А правая рука тянется к моей груди.
Воздух становится таким вязким, словно я пытаюсь вдохнуть патоку. Боже всемилостивый! Правду говорят — чем выше дерево, тем громче звук от падения.
Неужели злачные пары так ударили Джулиану в голову, что он напрочь забыл о приличиях? Или после той выходки он считает меня девкой, с которой можно не церемониться?
Одним пальцем Джулиан нажимает на брошь, точно так же, как я мгновением ранее. И отступает в сторону, разглядывая меня на расстоянии.
— Свет, — бормочет он, — так вот в чем дело! На вас падал свет. А я-то, олух несчастный, ломал голову!
Когда он обращается ко мне, его голос так дрожит от волнения, что невозможно разобрать, обрадован ли мой жених или, напротив, не владеет собой от испуга.
— Флора, мне нужно одолжить вашу брошь, — просит мистер Эверетт.
Глава 16
Он отвозит меня домой — и исчезает. А вместе с ним исчезает моя брошь. Неужели она понадобилась ему для того же, для чего я похитила у Луи волос? Не колдовать же он над нею собрался! Нет, только не Джулиан! Ему чужд оккультизм, а его интерес к волшебству ограничивается разве что волшебным фонарем.
Проходит день, другой, а я не получаю от жениха ни весточки. Смутное беспокойство перерастает в тревогу, а утром третьего дня я едва справляюсь с паникой. Никогда прежде Джулиан не отмалчивался более суток. Даже в разгар парламентских дебатов он находил время, чтобы прислать ко мне нарочного с запиской, а иногда и букетиком цветов. Что же означает его молчание?
Быть может, он дает мне понять, что ему не нужна невеста, которая имела наглость спасти ему жизнь? Мужчины такого не прощают. Щелчок по самолюбию ранит их больнее, чем ножевая рана. Господи, что же я натворила?
Я готова без устали корить себя за то, что принимала заботу Джулиана как должное и даже не задумывалась, сколь важен для меня этот брак. Моя удачная партия обеспечит будущее Дезире — дом, где она будет хозяйкой, а не очередной метрессой, законных детей вместо бастардов… У нее будет все, но сначала мне нужно пробиться наверх и протянуть ей руку. Ума не приложу, почему она этого не понимает? Почему так низко ценит себя? Хотя возможно, она права, не ожидая от мира ничего хорошего. Грань, отделяющая благополучие от кромешной нужды, тоньше волоса, и мы идем по ней, как канатоходцы, завязав глаза и вцепившись в надежду вместо шеста. Если Джулиан разорвет помолвку, я все равно что погибла. Мы обе погибли. С клеймом брошеной невесты я никому не буду нужна. А Дезире пойдет по рукам.
Усмирив гордыню, я берусь за перо. Расспрашиваю, как у него дела, приглашаю на чай. Не обязательно к пяти часам, а когда появится время, ведь я отлично понимаю, что он занятой человек, который не покладая рук трудится на благо Британии. Отправив мальчишку-посыльного в Олбани, где снимает квартиру мистер Эверетт, я с ногами забираюсь на кровать. Оттаскала бы себя за волосы, если б имела на то силы, а так заплетаю и вновь распускаю косу, чтобы хоть как-то занять пальцы.
Запыхавшийся мальчуган прибегает через час. При нем записка, но не от мистера Эверетта, а от Фелтона, его камердинера. У меня падает сердце.
Сдержанный как в жизни, так и на бумаге, Фелтон уведомляет меня, что хозяин не может ответить на мое приглашение ввиду своего отсутствия. Мистер Эверетт уехал столь внезапно, что не оставил ни адреса, по которому его можно отыскать, ни каких-либо распоряжений для домашней прислуги. Про свою невесту он тоже ничего не говорил.
Признаться, я решила бы, что записка написана под хозяйскую диктовку и таким образом Джулиан дает мне знать, что не желает иметь со мной ничего общего, но постскриптум сбивает с толку. Фелтон просит уведомить его, если мистер Эверетт нанесет мне визит. За три дня скопилось немало корреспонденции, в том числе от мистера Гладстона, и некоторые письма требуют срочного ответа. А мистер Эверетт даже не сказал, когда вернется. Это на него совсем не похоже.
Теперь меня одолевают новые страхи. Что, если Джулиан решил самолично отыскать Габриэля? Или того хуже — Габриэль нашел его первым? Учитывая, что излюбленное оружие Джулиана — авторучка, матерый головорез совладает с ним в два счета. Добавить сюда непоколебимое самодовольство англичанина, его презрение к полиции, у которой он ни за что не попросит защиты, и замечательное умение лезть на рожон — и пред глазами восстает картина последних часов его жизни. Что ж, вполне вероятно, что я вновь числюсь невестой мертвеца.
Дверь приоткрывается, и в детской показывается голова Нэнси в кружевной наколке вместо утреннего рабочего чепчика. Я готовлюсь сразу же отослать служанку прочь. Нет, мисс Флора не спустится к ланчу. Уже третий день, как у мисс Флоры пропал аппетит. Но горничная произносит слова, от которых я едва не подпрыгиваю:
— К вам джентльмен, мисс Флора, в гостиной дожидается.
Чуть не сбив бедную девушку с ног, я бросаюсь вниз и только на втором этаже перевожу дыхание. Не следует показываться ему на глаза раскрасневшейся, с растрепанным узлом волос. Механическим жестом касаюсь груди, чтобы поправить брошь, и вспоминаю, что ее забрал Джулиан.
Ну, наконец-то все прояснится!
К камину, в котором едва теплится огонь, придвинуто кресло, и с порога я вижу только обтянутую бежевым плюшем спинку. Лишь когда визитер встает, чтобы отвесить мне насмешливый полупоклон, я понимаю, что радость была преждевременной. И что худшее еще впереди.
— Мое почтение, мисс Фариваль.
Взгляд у инспектора, по обыкновению, едкий. С такой миной надсмотрщики сообщали рабам о недовесе собранного хлопка.
— Мистер Локвуд? — От огорчения забываю о хороших манерах и почти кричу: — Вы-то что здесь делаете?
— Тише, тише, мисс, что же вы так встрепенулись? Намерения у меня благие. Я пришел, чтобы раскурить с вами трубку мира. Кажется, так говорят в ваших краях?
