Если бы я заранее смекнула, куда он клонит, то уж как-нибудь совладала бы с мимикой и не позволила страху исказить мои черты. Но я была слишком занята выявлением недочетов в туалете инспектора, поэтому кульминация настигла меня внезапно.
— Эге, а вы помните ту историю, мисс Фариваль! По глазам вижу, что помните, — подмечает Локвуд. — В своей статье мистер Тэтли называл убийство «происшествием, превосходящим всякое понимание своей поистине дьявольской жестокостью». Быть может, вы уточните, что скрывалось за этой обтекаемой формулировкой?
Шепчу:
— Я стараюсь лишний раз не вспоминать… о той ночи.
— Разумное решение. В статье невозможно было привести подробности убийства. Иные господа, знаете ли, читают прессу поутру, за тостами с чашечкой кофе, и не следует отбивать им аппетит. Но мистер Тэтли сообщил мне все, что узнал из своих источников — от коронера и сослуживцев убитых. Братья были буквально растерзаны. У Гийома — вскрыта брюшная полость и нанесены многочисленные колотые раны в области груди. Его старшему брату располосовали горло от уха до уха. И, что немаловажно, у обоих не хватало различных… анатомических органов. У Гийома кое-чего по мужской части, но это еще объяснимо — могла быть месть за распутный образ жизни. Но вот то, что убийца сделал с Жераром, просто в голове не укладывается.
Согнувшись так, что скрипнул корсет, я вытаскиваю из-под манжеты скомканный платочек и торопливо прикладываю к губам. Рот наполняется кислой слюной, но я не могу ее сглотнуть — иначе меня вытошнит прямо на прикаминный коврик.
— Вам дурно, мисс Фариваль? — Голос инспектора звучит гулко, как будто из другого конца каменного коридора. — Позвоните служанке, пусть принесет воды. Пользуйтесь моментом, ведь в Ньюгейте, где вы вскоре окажетесь, вам ничего не принесут по звонку.
Выпрямляю спину, но платок не убираю — на всякий случай. Помимо крови там был еще и запах. Зловоние, как будто опрокинули ночной горшок. Ушло не меньше трех дней, чтобы зловоние выветрилось с моей кожи, а на то, чтобы оно покинуло мою память, понадобились годы.
…А кровь с платья так и не удалось отстирать…
— Занятно, не правда ли — повсюду, где бы вы ни появлялись, вам сопутствует смерть. Как вы можете объяснить сей факт, мисс Фариваль?
— Простым совпадением.
— Не многовато ли совпадений?
— Смерть правит повсюду, мистер Локвуд. Даже там, куда не ступала моя нога.
— Будь я ирландцем, как наш драгоценный мистер Эверетт, я счел бы вас баньши — призрачной плакальщицей, чьи стоны предвещают погибель.
— А кем вы сами меня считаете? — продолжаю я эту странную беседу.
— Той, кем вы являетесь на самом деле. Особой, чье безумие не является помехой ее изворотливости. Поверьте, на своем веку я повидал немало помешанных, которые могли бы обвести вокруг пальца всех оксфордских донов вместе взятых.
— Говорите, что хотите, — ответила я, резко пожимая плечами, словно стряхивая с себя невидимую сеть. — Но я не убивала тетю Иветт. А Жерара с Гийомом убили дезертиры, которыми тогда кишмя кишели луизианские болота.
— Ну что вы! Я не утверждаю, что братьев Мерсье убили именно вы. Даже в состоянии аффекта вы не смогли бы справиться с двумя мужчинами, да к тому же бывшими военными. Но то, что вы были чьей-то сообщницей, не подлежит сомнению. Кому вы держали плащ, о милая мисс?
Прищурившись, мистер Локвуд наклоняется ко мне поближе. Его колкий, цепкий взгляд обшаривает мой лоб, словно выискивая бугорки, которые отвечают за разные черты характера. В моем случае за лживость и склонность к насилию. Как пес, натасканный на запах хищного зверя, он нутром чует, что со мной что-то не так. Но не может истолковать, что именно. Мешают предрассудки.
— Пока мы говорим, мои люди проверяют списки всех жителей Луизианы, прибывших в Ливерпуль одновременно с вами. Работенка трудная, неблагодарная. Но вы можете облегчить нам задачу, мисс Фариваль, — и заслужить прощение. Дело в том, что наше судопроизводство включает один казус. Так называемое «свидетельство короны». Если один из преступников дает показания против подельника, тем самым он становится свидетелем со стороны обвинения. Подельника вешают, а доносителя отпускают с миром. То же самое я предлагаю и вам, милая мисс Фариваль. Назовите имя убийцы.
Внезапно я испытываю нечто сродни уважению к этому жестокому и бескомпромиссному сыщику. Джулиан был неправ, упрекая его в некомпетентности. И то, увы, было не единственное заблуждение моего жениха.
Мистер Локвуд знает свое дело и, скорее всего, сможет нам помочь. Самое время рассказать ему про все то, что мы услышали в таверне Луи. Если он возьмет след Габриэля, то оставит в покое меня и уже не будет ворошить мою память так же настойчиво, как угли в камине.
Я приоткрываю рот — и вновь захлопываю. Мои утренние страхи поулеглись, и ко мне вернулась уверенность, что Джулиан не только жив, но рано или поздно приедет похвастаться результатами своего расследования. Предательства он мне не простит. Нащупав предел его снисходительности, впредь я намерена быть более осторожной и не раздражать его понапрасну. Если, конечно, не хочу рискнуть своим счастьем — и благополучием Дезире.
— Мне нечего вам сказать, — рублю я с плеча и демонстративно встаю, вынуждая Локвуда последовать моему примеру.
— Как вам угодно, — говорит он и берет со столика свою шляпу. Я приняла ее за грязную тряпку, которую забыла в гостиной Августа. — Но поверьте, упрямство не доведет вас до добра. В конце концов, мы сами найдем вашего сообщника. Того, кто убил миссис Ланжерон, а прежде — братьев Мерсье. И возможно, «свидетельством короны» захочет воспользоваться уже он.
По его отбытии я возвращаюсь в спальню и вновь забираюсь на кровать. Вокруг меня топорщатся жесткие черные юбки траурного туалета, и я нахохливаюсь, как ворона в гнезде. Задача мне предстоит не из легких. Пора вспомнить ту ночь, когда погибли братья Мерсье. Для того хотя бы, чтобы избежать ступора, если на скамье свидетелей появится мистер Септимус Тэтли и начнет делиться подробностями убийства. А если приведут к присяге мою сестру? Что поведает она? Я даже этого не могу предугадать, потому что не помню вообще ничего. Кроме тех слов Жерара и стука пуговиц о деревянный настил, когда треснула блузка Дезире.
Слой за слоем мне придется стереть из памяти черноту, которая пропитала не только ту ночь, но и предшествовавшие ей дни, а затем запеклась коростой, надежно скрыв от меня и события, и лица. Надежно и милосердно.
Но я должна вспомнить, я должна, должна…
* * *
— Фло-о-о! — гаркает сестра мне в ухо, рывком выдергивая меня из оцепенения.
