— Что же произошло? В вашем городе детей и стариков гораздо больше, чем мужчин и женщин, способных нести воинскую службу, и для нас нашлись свободная казарма и конюшня.
Фрейя помрачнела и тяжело вздохнула, уперевшись на минуту лбом в холодный камень парапета, а потом подняла голову.
— Последний одван собрал самое большое войско, какое только могла дать Астера, и выступил, чтобы сразиться с викосийцами. Он не знал, что Викоса заключила временный союз с Теласой, чьи земли лежат южнее, вплоть до большого залива. Как только наше войско потеснило викосийцев, теласийцы ударили с тыла. — Она печально покачала головой. — Кому-то удалось удержать строй, пробиться и уйти под покровом темноты — если бы не спасительница ночь, все мы остались бы там, как многие наши товарищи. Теперь понимаете, почему мы так рады союзу с вами?
Беннету подумалось, что эта битва, пожалуй, не уступает самым известным сражениям янки с мятежниками-южанами.
— Союз выгоден и нам. Сколько у вас конницы?
— Половина десира. Все храбрецы, но с вами им, конечно, не сравниться, даже если бы у вас не было карабинов.
Капитан мысленно согласился с градоправительницей. Но меньше сотни кавалеристов армии США, считая с офицерами, против тысячи пятисот вражеских воинов…
— Мы можем драться и в конном, и в пешем строю, на стенах или снаружи, смотря что лучше.
— Не следует строить планы, пока мы не узнаем о противнике побольше. — Фрейя говорила решительным тоном, но вид у нее при этом был несчастный. Она повернулась лицом к Бентону. — Кое в чем я обманула вас. Вернее, я не говорила неправды, просто не сказала всю правду.
Глядя на Фрейю, капитан нахмурился, дивясь тому, как сильно его удивило услышанное.
— Не должно быть полуправды между нами, если мы хотим сражаться как одно целое, — продолжала Фрейя. — И сейчас, под этим небом, я даю полный ответ на давний вопрос. Вы спрашивали, почему викосийцы напали на ваш отряд без предупреждения, не попытавшись узнать, кто вы. Это случилось из-за меня.
Уж чего-чего, а подобного признания Бентон никак не ожидал.
— Это вы посоветовали викосийцам напасть на нас? И они послушались?
— Нет-нет! Все не так. От меня они бы не приняли никаких советов. Просто мы сверху заметили ваше появление. Но издали не смогли разобраться, кто вы и какова ваша цель. Терять нам было нечего, и я велела всем, кто на стенах, радостно кричать и показывать на вас, как будто к осажденным пришли на выручку свои.
Бентон от такой откровенности едва не утратил дар речи.
— Вы одурачили викосийцев, притворившись, что рады нам, своим спасителям?
— Мы и были вам рады, — с еле заметной улыбкой ответила Фрейя, — и вы действительно стали спасителями. Просто тогда мы не знали об этом. — Улыбка сделалась озорной, но тут же на смену веселью пришло сожаление. — Надо было раньше признаться. Но я боялась вас разгневать, ведь Астера так нуждается в вашей коннице.
Следовало бы рассердиться — ведь она спровоцировала викосийцев на атаку против роты, — но Бентон лишь рассмеялся.
— Тактика, достойная самого У.С.Гранта. Сержант Тиндалл был прав. Когда мы с вами впервые встретились, он посоветовал остерегаться вашего коварства. — Сказав это, капитан спохватился: что он наделал!
Но Фрейя, похоже, нисколько не обиделась. Она снова улыбнулась.
— Поблагодарите от меня сержанта за столь высокую похвалу.
Похвала? И в чем же ее усмотрела одван? Пожалуй, мужчина, одолевший противника с помощью военной хитрости или тактического приема, был бы рад столь лестному отзыву о своих командирских способностях. Но может ли женщина в такой ситуации испытывать схожие чувства?
— Счастлив буду известить его о вашей признательности.
— Кто такой У.С.Грант. Ваш вождь?
— Да. Это генерал, военачальник, а недавно мы его избрали президентом. То есть жители моей страны решили, что он будет нами управлять.
— А-а, одван, как и я.
— Как и вы? — Бентон снова не удержался от пристального взгляда на Фрейю. — Я думал, вы что-то вроде принцессы.
Изучение здешней истории и языка, а также служебные заботы не оставили ему времени на знакомство с принципами управления городом. Просто это казалось ненужным, ведь он имел дело напрямую с одваном Фрейей.
— Прин-цессой? — переспросила она.
— Да. Я о наследственной передаче власти. Ваша семья правит сейчас, потому что правила всегда?
С лица Фрейи сошла улыбка.
— Вам не верится, что этот пост я заслужила сама? Что меня избрали как лучшую?
Он почувствовал прилив горячей крови к лицу. Ведь именно такими были его мысли — угадав их, Фрейя лишний раз продемонстрировала свой недюжинный ум, свой талант лидера.
— Прошу простить меня, одван. Я сказал, не подумав.
Похоже, принять извинение от капитана ей было непросто.
— Наш народ разделен на группы, в зависимости от того, где они проживают, какую выполняют работу. Группа выбирает предводителя, совет предводителей решает, кому быть одваном.
Оказывается, здесь своего рода демократия, а вовсе не монархия, как полагал Бентон.
— Еще раз прошу меня извинить.
Фрейя посмотрела ему прямо в глаза.
— А почему вы решили, что это не так? Я же заметила, с каким удивлением ваши люди смотрели на здешних женщин. Не хотела показаться излишне любопытной, но раз уж пошел такой разговор, прошу ответить.
— Потому что у нас женщины не воюют наравне с мужчинами и не занимают высоких должностей.
Ее взгляд стал жестким.
— Если только они не принцессы?
— Да.
— Похоже, вы пришли из очень отсталой страны…
С великим трудом Бентон удержался от гневной отповеди. «Отсталая страна? Тогда почему у нас карабины и револьверы, а у вас луки и стрелы? Но ведь она говорит не об оружии, не о технике. Она говорит… о культуре».
Когда Бентону было двенадцать, его мать предложила несколько поправок к городским законам. Она была умна и начитана, и ее мысли восхищали юного Улисса. Однако поправки были отвергнуты даже без обсуждения, зато власть предержащие не поскупились на насмешки: мол, не женское это дело. Больше мать никогда не пыталась заниматься законотворчеством, но не могла скрыть досаду, когда при ней обсуждались политические вопросы. Зачастую Бентон недоумевал, почему дураки и невежды мужского пола имеют право голосовать на городских выборах, а его умница-мама — нет.
Теперь ему по-другому виделся американский Запад, и он думал о тамошних женщинах, избравших себе — кто по необходимости, а кто и по желанию — профессии, которые в культуре американского Востока считались неженскими. Культура эта еще не до конца подчинила себе территорию между рекой Миссури и хребтом Сьерра-Невада. Только сейчас Бентон понял, что произошло: женщины его страны были заточены кто в корсет, кто в четыре кухонные стены, и страна, допустив эту несправедливость, сама себя лишила чего-то очень важного, очень ценного. На ум пришли слова, сказанные им сержанту Тиндаллу: «Может, и не такая уж это плохая мысль — изменить свое отношение к жизни».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
