Сравнение говорит само за себя, причем список китайских антивоенных стихов можно еще умножить. Например, Ду Фу прямо заявляет: «И я, старик, позволю усомниться, что странам надо расширять границы»[1195]. Это отнюдь не миролюбие, так как победы над варварами ему весьма импонируют, и, наконец, не мог же он не понимать, что единственный способ избавиться от набегов кочевников — выдвинуть как можно дальше пограничные войска. Нет, ему важно осудить династию и двор, пирующие на золотых блюдах, увезенных из Алого дворца, т. е. дворца династии Суй[1196]. При этом нужно отметить, что сами танские монархи искали компромисса со своими китайскими подданными и, как мы уже видели, становились жертвами своей доверчивости. Однако отпадение тюрок сделало степную опору трона столь неустойчивой, что достижение внутреннего мира стало насущной задачей принявшего престол императора Сюаньцзуна.
Постепенно, но неуклонно китайцы забирали власть при дворе. В 739 г. Конфуцию был присвоен титул принца и соответственно изменены церемонии, посвященные его памяти[1197]. Затем для получения чина стало необходимо гуманитарное образование, причем на этом поприще китайцы легко обгоняли тюрок и монголов; в 754 г. была основана академия Ханьлинь для подготовки чиновников. Началась борьба между «аристократами» и «учеными». Последние, искусно составляя доносы, одолели, и главой правительства оказался их ставленник Ли Лин-фу[1198]. Все это принесло Китаю гражданский мир и позволило Сюаньцзуну сосредоточить внимание на степной политике.
Глава XXIII. ПОТРЯСЕНИЕ
Перелом. Все перенесенные Империей неудачи не заставили нового императора, Сюаньцзуна, отказаться от борьбы за гегемонию в Азии. У него появился весьма полезный помощник — сам Капаган-хан. Со свойственным китайцам прагматизмом «Таншу» объясняет изменение ситуации личными особенностями хана: «бесчеловечно поступал с подданными, а когда состарился, стал глупее и неистовее. Аймаки возроптали и начали отлагаться»[1199]. Действительно, в конце 714 г. карлуки, хулуву (кит. хуву) и шуниши[1200], воевавшие против Кюль-тегина, предложили Империи принять их в свое лоно. Западные тюрки в Семиречье и Притяньшанье восстали против каганата в пользу Империи. На сторону Империи перешли татабы и вслед за ними кидани[1201]. Но хуже всего для хана было то, что токуз-огузы, «его собственный народ», присоединенные, а не покоренные, тоже восстали, а три тюркских наместника — в Гоби, Иньшане и на Алтае — перешли на сторону врага.
Попытка тюрок разрушить опорный пункт имперцев в Джунгарии — Бишбалык — закончилась полным разгромом тюрок[1202]. При этом один из тюркских полководцев попал в плен и был обезглавлен перед городскими воротами, а другой, не смея вернуться к хану, бежал в Китай. К началу 715 г. верные тюркскому хану войска казались островами среди моря восстания.
В Онгинской надписи отражена вся серьезность создавшегося положения, не допускающего отступления. «Снова токуз-огузские беги стали нам врагами. Они были могущественны. Хан пошел… Мы не более чем отребье; мы видели, что нас мало, а их много. Нападем… Я сказал моим бегам: «Мало нас»»[1203]. В довершение беды третий сын хана, бывший послом в Китае, умер, и, хотя его прилично похоронили, это было слабым утешением.
Возникает вопрос: чем объяснить такой резкий перелом в настроениях кочевников? Ведь для того, чтобы поднять народ на восстание, недостаточно появления иноземного эмиссара. Очевидно, власть каганата в степи была не так уж популярна. Попробуем разобраться в причинах внутренней розни и взаимного ожесточения.
Китайская версия, объясняющая взрыв восстания поглупением хана, явно несостоятельна. Более глубокое понимание вопроса мы находим в орхонских надписях. Правда, там тоже приводится как причина восстания непонимание народом своей пользы и «низость», но наряду с этим излагается идеал государства, который мало кому из подданных и соседей мог нравиться. Лучшее, по мнению автора надписи — Йоллыг-тегина, — это покорить все народы, живущие по четырем углам, склонить их головы и заставить преклонить колени. Так делали предки, но и Капаган-хан от них не отстал. В его правление расширились пределы тюркских поселений, так как тюрки занимали чужие пастбища и увеличили богатства: «В то время наши рабы стали рабовладельцами»[1204].
Тюрки второго каганата еще в большей степени, чем в период первого, находились в состоянии военной демократии. Внутри дружины иерархия не исключала равенства, но для окружающих это была не демократия, а живодерня. Поэтому основным противоречием в таком обществе было противоречие между господствующими и покоренными племенами.
Академик В. В. Бартольд поставил вопрос о том, было ли тюркское общество аристократическим или демократическим? Вопрос этот не имеет смысла, так как рядовыми в тюркской армии были «або и тарханы», а беги были лишь командным составом, без коего вообще немыслимо никакое войско. Тогда, когда понятия «народ» и «войско» совпадают, для понятий аристократизма и демократизма нет места. Так как войско нуждается в пополнении, то токуз-огузов приняли, приравняв к собственно тюркам, а все прочие покоренные народы составляли эль, т. е. державу, и считались «невольниками» хана[1205]. Хотя от этих «невольников» личная свобода не отнималась, но обдирали их как липку. Казалось бы, что положение токуз-огузов было превосходным, но не о такой жизни мечтали вольнолюбивые уйгуры. Их политическим идеалом была конфедерация племен, основанная на добровольном союзе при слабой ханской власти. Уйгуры умели отстаивать свою свободу, героически сражаться под чужими знаменами «ради добычи», но никогда не составляли крепкого государства и даже не стремились к этому. Та доля награбленной добычи, которую тюрки им уделяли, не вознаграждала их за необходимость соблюдать тягостную дисциплину и хранить унизительную покорность.
Так глубоко различны были стремления двух соседних народов, сходных по языку, расе, быту и роду занятий. История Центральной Азии должна была пойти либо по тюркскому, либо по уйгурскому пути.
Кюль-тегин. Мудрый Тоньюкук был уже слишком стар, чтобы стать во главе тюркских дружин. В 716 г. ему было 70 лет[1206]. Спасать Каганат пришлось Кюль-тегину. Четыре года (711–715) он сражался с карлуками, и лишь в 716 г. при священной горе Тамаг он разбил их войско и заставил покориться Каганату[1207]. Но к этому времени держава уже была охвачена восстанием, и по дороге к родным кочевьям Кюль-тегин наткнулся на сопротивление азов. Азы были побеждены при Черном озере (оз. Тотоха-ранор в Западной Монголии) и перебиты.
Вернувшись домой, Кюль-тегин застал межплеменную войну в полном разгаре. Со своими ветеранами он обрушился на изгилей, разбил их и устроил такое, побоище, что даже имя изгилей было забыто. При г. Тогу[1208] произошел первый бой тюрок с токуз-огузами, но, несмотря на всю доблесть Кюль-тегина, победа не была одержана. При Кушгалаке были разбиты и истреблены начисто эдизы (кит. адйе). Затем при Бол… было разгромлено ополчение токуз-огузов, но, несмотря на то, что их эль был, согласно надписи, покорен, в следующей битве, при горе Чуш, они чуть было не разбили тюркское войско. Кюль-тегин отогнал противника и, преследуя, нанес ему урон. По-видимому, это было племя тонгра. Вслед за тем Кюль-тегин выиграл битву с токуз-огузами при Эзгенти Кадазе, «но на город не пошел»[1209]. По-видимому, успехи племянника обеспокоили хана и взять Кадаз было поручено полководцу Алп Эльэтмишу, который с этой задачей справился. «Простой народ он собрал», а беги убежали[1210]. Этим закончилась кампания 715 г., так как наступила зима.
Весной 716 г. Капаган-хан, ревнуя к славе племянника, сам повел войско на токуз-огузов. Кюль-тегин остался охранять ставку, т. е. женщин и детей.
Тогда карлуки решили[1211], что наступило время для отмщения. Они полагали, что у тюрок не хватит боевых коней для войны на два фронта. Воспользовавшись уходом основных тюркских сил на восток, они перебросили с Алтая два отряда, из которых один должен был сковать тюркский заслон, а второй — разграбить ставку. Но ставку оборонял Кюль-тегин, который снова покрыл себя славой. В неравном бою, прикрывая женщин, которым грозила смерть или рабство, он «заколол девять богатырей и не отдал орды». Тем временем Капаган-хан разбил мятежное ополчение по северную сторону песчаной степи. Остальные подробности кампании нам неизвестны.
Затем наступила очередь племени байырку, которое было разгромлено на р. Толе в 716 г. Но тут в историю вмешался случай: возвращаясь после победы, хан отдалился от своей стражи и задумчиво ехал один через лес. Надо же, чтобы именно в этом лесу скрывались разбитые байыркусцы. Увидев одинокого всадника, они напали на него, стащили с коня и убили. Голова хана была доставлена китайскому послу, который переправил ее в Чанъань. Так вскрывается связь между восстанием в каганате и империей Тан[1212].
