Потом он сидел на большом камне у арыка и жадно ловил ртом чистый воздух. Через каждую минуту старший лейтенант поправлял на плече свой автомат. Как он умудрился его не потерять в такой обстановке, оставалось загадкой. Но ощущение оружия придавало силу. Все тело трясло, постоянно хотелось прилечь и свернуться калачиком. Мысли текли вяло. Даже воспоминания о погибших больше не внушало ужаса. Что было — то было, и все тут. Наверное, когда телу грозит смертельная опасность, природа погружает мозг в анестезию.
Совершенно неожиданно вспомнились давние рассказы прадедушки о войне (так получилось, что своих дедушек он не застал живыми, а прадедушка был). В Первую Мировую войну он был капралом. Они трое суток стояли в окопах, по пояс залитых водой, под яростным артиллеристским обстрелом. Голодные, измученные, оглушенные грохотом снарядов люди на второй день начали засыпать и погружаться в воду. Григорий (так звали прадеда) сначала пытался спасти тонущих рядом товарищей, но через некоторое время впал в транс. К концу третьего дня он тупо смотрел, как на расстоянии вытянутой руки от него погружается в мутную воду его лучший друг. Прадед вспоминал, как смотрел на редеющие пузыри, а когда на поверхность всплыла выпавшая из кармана друга пачка сигарет, пожалел, что курево промокло. Только через месяц, в отпуске, его ударило сознание того, что лучший друг утонул в канаве у него на глазах. Невский догадывался, что с ним сейчас происходит то же самое. Вероятно, так действует инстинкт самосохранения. Что бы ни творилось кругом, неважно — ты делаешь только то, что необходимо для твоего выживания…
10
Невский пришел в себя, когда его крепко начали трясти за плечи, а потом бить по щекам со всей силы. Странно, это подействовало. Мозг начал «включаться в работу». Он смотрел на шевелящиеся губы возбужденного лица и пытался понять смысл речи. Как из-под воды, наконец, прорвался голос:
— Док, как ты? Как ты? С тобой все в порядке? — продолжала кричать голова, приблизившись максимально к лицу Невского.
Наконец, Александр узнал в этом человеке командира роты, с которым познакомился прямо перед рейдом. «Шашков Петр, — лениво вспомнил доктор его имя. — Странно, что он тут делает? И почему он кричит мне прямо в лицо?»
Он хотел ответить ему, но язык разбух до невероятных размеров и совершенно не хотел двигаться во рту. Получилось какое-то мычание.
— Контузия, — сказал Шашков, обращаясь к кому-то с ним рядом. — Вон и кровь из правого уха течет.
Только теперь Невский увидел множество людей, которые сновали вокруг. Он узнал своих санитаров, которые перевязывали раненых. «Андрей Чиков, Валк Влад, оба Валерия, — мозг старательно подавал ему информацию, — они ведь делают мою работу. Почему я сижу? Надо немедленно взяться за свою работу! А где санинструктор Фадис?»
Это неотступная мысль начала биться в его голове. Он даже застонал, когда вспомнил все. Прежняя картина молнией пролетела в голове. «Он спас мне жизнь! Он закрыл меня своим телом! Он совершил геройский поступок! А как же его дембель?! Он же мечтал о скором возвращении в Ташкент!» — Эти быстрые мысли, как вспышки сварки, появлялись в его сознании.
Неожиданно одно и тоже слово стало всплывать в его памяти — «лопатка». Он вновь и вновь «обсасывал» это слово, даже пытался попробовать его «на вкус». Что оно означает? И почему оно лезет в мою голову?
«Лопатка не перекрыла ствол миномета, взорвались обе мины в стволе, а потом и другой боекомплект рванул», — эта мысль вдруг отчетливо сложилась в голове. «Но почему это произошло?!» Ответа на этот вопрос он в своей голове так и не дождался.
Невский поднялся и побрел в сторону взрыва. Пыль уже окончательно осела. Убитых собирали и укладывали рядком. Многие фрагменты тел отсутствовали. Перед оторванной головой полковника Трубинера сидел на корточках майор и плакал, приговаривая: «Яков Семенович, Яков Семенович! Что я теперь скажу в штабе армии?!» Видимо, он прилетел с ним сегодня на вертолете, его подчиненный.
Тело полковника нашли позже и приложили ему голову в общей скорбной шеренге. Эти погибшие лежали одинаково, сложив руки на груди. Эту последнюю дань уважения выразили им живые.
Невский тихо побрел вдоль этого неподвижного строя. В одном из лежащих он узнал старшего лейтенанта Сергея Монастырлы. Верхняя волосистая часть его головы была аккуратно срезана, в глазах застыло удивление. И ничего более. Александр опустился перед ним на колени и закрыл ему веки. Через два тела от командира минометной батареи он увидел, наконец, санинструктора Ахадуллаева Фадиса и тут понял, что искал именно его. Металлический штырь из груди погибшего уже извлекли. Пришлось и ему тоже закрыть навеки глаза. Этого показалось Невскому мало. Он осторожно застегнул его куртку хэбэ на все пуговицы, внимательно вгляделся в лицо, стараясь получше запомнить черты. Затем достал из кармана расческу и осторожно привел в порядок спутавшиеся, взлохмаченные волосы Фадиса.
За этим занятием доктора и застал командир батальона. Он постоял рядом с минуту, но Невский его не замечал.
— Ну, слава Богу, док! Ты жив. А мне доложили, что и ты погиб в этой мясорубке. Что ты вообще делаешь? Ты весь в крови, тоже ранен?
Врач осторожно поднялся, покачал отрицательно головой и, открыв рот, показал на свой язык. Странно, но комбат понял его сразу. Он отстегнул от пояса фляжку и вложил ее в руки старшего лейтенанта. Только после нескольких крупных глотков, Невский понял, что пьет не воду. У этой водки был сильный привкус бензина (все ясно, везли контрабандным путем через границу в цистернах с горючим). Но сейчас она подействовала, как «живая вода». Язык вдруг опять мог свободно помещаться во рту, можно было даже говорить. Сделал «пробный пуск» своего «речевого аппарата»:
— Спасибо, товарищ капитан! — Сам не узнал своего голоса. Но вернулась речь! — Я не ранен, это кровь Ахадуллаева. Он закрыл меня своим телом. А что здесь случилось?
— Хрен знает, док! Будем разбираться. Похоже, мины в стволе взорвались. Ты можешь сам идти? Тогда ступай к своему БТР, не заблудишься, туда сейчас все будут двигаться. Вертушки я вызвал. Будем раненых и «двухсотых» отправлять. Около десятка здесь положили, а раненых и того больше. Слов нет! — Он в сердцах длинно и «заковыристо» выругался. Потом похлопал Невского по плечу и добавил: «А Ахадуллаева я запомню. Буду на него оформлять «Красное Знамя». Он еще раз крепко сжал плечо врача и стремительно пошел в гущу завалов. Его некогда блестящие хромовые сапоги были покрыты толстым слоем пыли.
11
Санитары добросовестно выполнили свою работу: каждая рана была перевязана, каждый раненый и контуженный получил свою первую медицинскую помощь. К счастью явно тяжелораненых не было — многих сильно посекло осколками, а получившие сотрясения мозга просто нуждались в покое и отдыхе. Их всех сложили в тенечке под большими деревьями.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
