На длинном столе посреди комнаты Шенкт увидел все необходимое для карточной игры. Деньги и фишки, стаканы и бутылки, трубки и свечи. Вокруг сидело шестеро мужчин. По правую руку от Шенкта – толстяк, по левую – хиляк, который досказывал, заикаясь, своему соседу какую-то историю.
– И он ее тра… тра… трахнул!
Грубый смех, грубые лица. Дешевое воодушевление от дешевого дыма, дешевая выпивка, дешевая жестокость. Проводник Шенкта, обойдя стол, заговорил с сидевшим во главе его широкоплечим мужчиной – темнокожим, седоволосым, с морщинистым лицом, на котором светилась уверенная хозяйская улыбка. Он небрежно поигрывал золотой монеткой, подбрасывая ее на тыльной стороне руки.
– Ты – Саджам? – спросил Шенкт.
Тот непринужденно кивнул.
– Я тебя знаю?
– Нет.
– Незнакомец, стало быть. Мы не часто принимаем их здесь, верно, друзья? – Ответом ему было несколько натянутых улыбок. – Большинство клиентов – наши хорошие знакомые. И что же, незнакомец, может сделать для тебя Саджам?
– Где Монцкарро Меркатто?
В комнате разом воцарилось тягостное, нехорошее молчание. Затишье, предшествующее буре. Спокойствие, чреватое взрывом.
– Змея Талина умерла, – проворчал Саджам, сощурив глаза.
Шенкт ощутил медленное, едва заметное движение вокруг. Таяли улыбки на лицах, ноги нащупывали точку опоры для броска, руки потянулись к оружию.
– Жива, и ты знаешь, где она. Мне нужно всего лишь поговорить с ней.
– Де… дерьмо, что этот урод о себе во… воображает? – спросил хиляк. Кое-кто засмеялся. Фальшиво и натужно, скрывая напряжение.
– Скажи просто, где она. Пожалуйста. И ничья совесть сегодня не будет обременена лишней тяжестью.
Просить Шенкт не стеснялся. Он давно покончил с гордостью. Поэтому заглянул сейчас каждому в глаза, каждому предоставил возможность дать ему то, о чем он просит. Поскольку старался предоставлять такую возможность всем и всегда. И хотел бы, чтобы ею почаще пользовались.
Но эти люди лишь улыбнулись ему и друг другу. И самой широкой была улыбка Саджама.
– Я свою совесть поднимаю без труда.
Точно так же мог бы ответить старый учитель Шенкта.
– Некоторым удается. Это – дар.
– Но вот что я скажу… кинем жребий. – Саджам поднес монетку, с которой играл, к свету. Сверкнуло золото. – Решка – мы тебя убьем. Орел – я скажу тебе, где Меркатто… – Сверкнули зубы на темном лице. – Потом мы тебя убьем.
Чуть слышно звякнул металл, когда он щелчком послал монетку в воздух.
Шенкт сделал вдох через нос. Медленно, медленно.
Монетка плавно полетела вверх. Переворачиваясь в движении.
Часы затикали, замедляя ход, словно шлепали по воде огромные весла.
Тик… Так… Тик…
Кулак Шенкта вошел в брюхо толстяка, сидевшего справа, рука погрузилась почти по локоть. Лишенный возможности вздохнуть, тот только выпучил глаза. Мгновеньем позже в его изумленное лицо врезалось ребро ладони и раскололо голову, смяв кости, как бумагу. Кровь брызнула на стол, растеклась по нему темными лужицами. И лишь тогда злоба на лицах остальных начала сменяться потрясением.
Шенкт сдернул со стула сидевшего ближе всех игрока и швырнул в потолок. Крик того оборвался при ударе о балку, которая треснула, и искалеченное тело вместе с градом щепок и сбитой штукатурки упало на пол. Но задолго до того, как тело успело коснуться пола, Шенкт головой следующего игрока пробил стол и пол под столом, и во все стороны полетели карты, осколки посуды, обломки дерева и куски плоти. Выхватив из его сжатой руки нож, метнул его через комнату в грудь татуированному громиле, начавшему подниматься с подушки с боевым кличем на устах. Перевернувшись на лету, нож ударил громилу лишь рукоятью, но с такой силой, что значения это не имело. Тот завертелся на месте, подобно детскому волчку, и кровь из раны на груди хлестала вслед за движением по кругу.
Дзинькнул арбалет, тетива вытолкнула стрелу, которая медленно, трепеща древком, поплыла к Шенкту сквозь клубы пыли, как сквозь патоку. Он поймал ее, разрезал наконечником надвое лицо очередному игроку, затем ударом под подбородок и легким поворотом запястья отправил его в полет по комнате. Игрок влепился в стрелка, оба их тела – в стену, пробили ее и вылетели в переулок за домом, оставив в деревянной обшивке рваную дыру.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Охранник, который привел сюда Шенкта, поднял булаву, разинул рот, собираясь закричать, втянул в грудь воздух. Перепрыгнув через обломки стола, Шенкт ударом ребра ладони разворотил ему грудь и подкинул завертевшееся штопором тело вверх. Булава выпала из мертвой руки. А Шенкт сделал шаг вперед и выхватил в воздухе монетку Саджама, которая, вращаясь, падала вниз. Металл шлепнул по ладони.
Шенкт выдохнул, и время пошло с обычной скоростью.
По полу еще катились последние два трупа. Сыпалась с потолка штукатурка. Дернулась несколько раз, стуча по половицам, левая нога татуированного громилы и застыла. Еще стонал кто-то, но длилось это столь же недолго. Сеялась сверху кровь, оседая росой на осколках стекла, обломках дерева, изувеченных телах. Кружились белым облаком в воздухе перья из лопнувшей подушки.
Шенкт поднес к лицу Саджама трясущийся кулак. Оттуда с шипением исходил пар. Затем меж пальцев просочилось расплавленное золото и побежало тонкими струйками вниз по измазанной кровью руке. Разжав кулак, он показал Саджаму пустую ладонь, покрытую кровавыми пятнами и золотыми.
– Ни орла, ни решки.
– Дья… дья… дья… – Где был некогда стол, по-прежнему сидел на месте, сжимая в окостеневшей руке карты, заикающийся хиляк, заляпанный кровью сверху донизу.
– Эй, – сказал Шенкт, – заика. Ты будешь жить.
– Дья… дья…
– Только ты и спасешься. Проваливай, пока я не передумал.
Заика бросил карты, кинулся, подвывая, к выходу, нырнул под занавесь. Шенкт смотрел ему вслед. Спасти хотя бы одного – уже благо.
Когда он повернулся к Саджаму, на него обрушился стул, который разлетелся, ударившись о плечо Шенкта, на куски, с грохотом посыпавшиеся на пол. Напрасный труд – Шенкт даже не почувствовал удара. Ребром ладони он рубанул по руке хозяина притона, сломал ее, как сухую ветку, отчего Саджам завертелся на месте. После чего, не устояв на ногах, упал и покатился по полу.
Шенкт двинулся следом, ступая среди обломков разношенными сапогами без единого шороха. Саджам закашлялся, потряс головой, начал отползать от него на спине, бессильно волоча сломанную, торчавшую под углом вверх руку. Он отталкивался от пола каблуками вышитых гуркских домашних туфель, оставлявших неровные дорожки среди месива из крови, пыли, перьев и щепок, усеявших комнату, как опавшая листва – цвета осеннего леса.
– Большую часть своей жизни человек спит, даже когда бодрствует. У него так мало времени, но и его он тратит совершенно бездумно – гневаясь, печалясь, страдая из-за бессмысленных пустяков. Что делать с переполненным ящиком, который не закрывается… Какие карты достались моему противнику и сколько денег я могу выиграть… Быть бы мне выше ростом… Чем пообедать, если я не люблю зелень… – Носком сапога Шенкт отпихнул с дороги изувеченный труп. – И только в такие вот моменты мы вспоминаем о своих истинных чувствах, поднимаем взор от земли к небу, начинаем жить настоящим. Вот и ты сейчас сознаешь, насколько драгоценно каждое мгновенье. Это мой подарок тебе.
Саджам дополз до стены, держась за нее, с трудом поднялся на ноги. Сломанная рука беспомощно повисла.
– Я не люблю жестокости. – Шенкт остановился в шаге от него. – Поэтому впредь давай обойдемся без глупостей. Где Монцкарро Меркатто?
Саджам, надобно отдать должное его храбрости, схватился за нож на поясе.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Указательный палец Шенкта ткнулся во впадину у него под ключицей. Пробил рубашку, кожу, плоть, и, когда груди коснулся весь сжатый кулак и уперся в нее костяшками, с силой прижав Саджама спиной к стене, ногтем этого пальца Шенкт уже скреб плечевую кость. Саджам взвыл, выпустил нож из ослабевшей руки. Тот стукнулся об пол.
– Обойдемся без глупостей, я сказал. Где Меркатто?
