Обирайну перехитрить нельзя. Особенно, когда она кинула свои карты и расставила руны в нужном для неё порядке.
Он поднялся на ноги, погладил рукою мягкие вислые уши Савра, потрепал по серому боку Ушана. Не думать. Когда не думаешь, всё становится проще.
На выходе из грота ветер бросил ему в лицо колючие снежинки. Погода испортилась за считанные минуты: небо потемнело до черноты и щедро сыпало мелкой крупой, солнце спряталось; день походил на ранние сумерки и сулил превратиться в белую круговерть, приправленную сшибающим с ног ветром.
Покинуть в непогоду это место мог только самоубийца или безумец. Придётся переждать.
- Надвигается буря, - сказал он, покрепче закрывая за собой узкую дверь.
Келлабуму его слова не удивили.
- Натопим камин пожарче, - спокойно говорит она и подбрасывает поленья. Пламя колышется тенями на её лице, рисуя воображаемые морщины. Молодое лицо с древними глазами. Сколько ей лет?.. Сто? Двести? А может, много больше?..
- Ты знала, что так будет, - озвучивает Дара свои мысли.
Келлабума смотри на неё с легкой иронией:
- Знала. Непогода или что-то другое. Вам суждено было застрять здесь. Но как только случаются временные провалы, обычно портится погода.
Сильвэй у камина потянулся всеми шестью лапами и перевернулся с бока на бок. Он урчал громко, заглушая все остальные звуки. Геллан покосился на коша и поспешно сжал пальцы в кулаки, чтобы унять зуд: хотелось прижать мохнатое тельце к груди и забыться. Сильвэй зыркнул хитрющим голубым глазом, Геллан отвернулся.
- Но ещё не было никакого провала, а ты уже знала! - запротестовала Дара, вскинувшись, как задиристый щенок.
Келлабума не ответила, лишь ямочка на щеке проступила явственнее. Она улыбалась каким-то своим мыслям и не выдавала секретов, если ей этого не хотелось. Совсем как Иранна.
- Это не первое видение, ведь так? - спросила целительница, не отрываясь от своего занятия.
- Да нет... - Дара растерялась, но свела брови, пытаясь вспомнить.
- Не первое, - тихо сказал Геллан и поймал острый взгляд муйбы, быстрый, как стрела, пущенная твёрдой рукой охотника.
От любопытства у Дары заостряется носик. Она вытягивает шею, как зверёк, принюхивающийся к воздуху.
- И что же ты видел, сынок? - в голосе Келлабумы любопытства нет. Таким тоном спрашивают, не подгорели ли пироги в печи...
Геллан до онемения стискивает пальцы:
- Я видел мать и...
Он нервно повел плечом, желая смять слова и не отвечать, но все же, выдохнув, спокойно заканчивает:
- Наверное, это был мой отец.
- Нулай...
Келлабума произносит имя тихо, но он слышит. Он слышит, даже когда едва шевелят губами, не издавая ни звука... Он умеет слышать как зверь, как птица, как острая мысль, черпающая знак в небесах.
- Ты знала его?
Носик Дары становится тоньше, шея длиннее. Струна, готовая лопнуть и рассыпаться вопросами.
- Конечно, знала. Незавершенный виток, слишком долго бывший спиралью. Но скоро спираль закончится - и замкнётся круг...
Спрашивать, что это значит - бесполезно. Поэтому он смотрит на огонь; может, само по себе всплывёт что-то, если не нарушать ход мыслей муйбы. Но Дара не столь терпелива.
- А можно то же, но попроще. Так сказать, со скидкой на возраст и мою эээ... чужестранность?
Келлабума отрывается от чаши и вглядывается в Дарино лицо, словно хочет найти неизвестное.
- Скоро ты поймёшь. Незачем торопить события. Это всё равно, что читать книгу с конца.
Дара фыркает:
- Всегда любила заглядывать в конец, чтобы не терзаться ожиданиями.
- Но зато не так интересно, - возражает муйба.
- Интересно, - упрямится Дара.
Момент упущен, и теперь он никогда не узнает, что могла бы сказать Келл об его отце, но всё же пытается поймать ускользнувшую нить.
- Я ничего не знаю о нём. О... Нулае.
- Ты никогда не спрашивал, - улыбается Келлабума.
- Спрашиваю. Сейчас.
Муйба качает головой:
- Я не та, кто поведает тайны. Ама любила Нулая. Нулай любил Аму - это всё, что тебе нужно знать сейчас.
- Очень содержательно, - бормочет, фыркая, Дара. - Как будто могло быть по-другому.
- Могло, девочка. Ама никогда не любила Пора, однако вышла за него замуж.
- Я бы не вышла, - сердито сопит Дара.
- На то были... обстоятельства. Ей казалось, что она спасает свои земли.
- Как Геллан сейчас. - Дара хмурит брови и грызёт большой палец. - Ничего, это вопрос решённый. Скоро мы едем на ярмарку, и никакие блуждающие бури нам нипочём. Димон сказал, она больше не вернется.
У неё засияло лицо. Девчонка.
- Я бы не стал доверять словам драко, - холодно обрывает её Геллан. - Он не может знать.
- А я думаю, может. И верю ему.
Геллан сцепляет зубы, чтобы не бросить что-то резкое или обидное. Ему не нравится, что Дара верит во всякую чепуху, хотя, видят дикие боги, спокойная зима для долины - спасение.
- Даже если он прав, я сделаю по-своему, как и задумывалось раньше.
- Ну, одно другому не мешает, - соглашается Дара, - тебе - перестраховаться, мне - верить Димону. К тому же, всё равно нужны деньги и вещи.
- Тихо! - прерывает их спор Келлабума, прислушиваясь к чему-то.
Геллан невольно вскакивает: он слышит лучше, а потому через мгновение меч с тихим шелестом ложится ему в ладонь.
- Я бы не стала делать этого, сынок. Тут важно переждать. Переждать важно. Сидеть тихо важно...
- Геллан... - Дара тихонько дёргает его за рукав. - Что это с ней?..
Но он и так видит: Келлабума окаменела, застыла, смотрит в никуда и раскачивается в такт своим негромким словам.
- Важно переждать... Переждать важно... - бормочет еле слышно, почти беззвучно, как заведённая.
Затем, двигаясь деревянно, как кукла, одним движением ладони тушит очаг и садится кулем на пол.
Глаза Дары блестят. Непонятно как, но он видит блеск испуга, почти слёз. Ей хочется говорить, задавать бесполезные вопросы, спрашивать, чтобы скрыть страх. Как и в первую встречу, он прижимает ладонь к её рту. Она может тяпнуть его зубами, как тогда... Но губы дрожат - он чувствует это - и Геллан осторожно прижимает Дарину голову к груди: пусть лучше ничего не видит.
Не видит деревянную Келл на полу, погасший очаг. Не видит, как крепко сжимает рука меч, как, скаля безмолвно клыки, жмётся к ногам Сильвэй: даже кош понимает, что нельзя проронить ни звука.
Ветер воет со свистом, словно заблудился в узком горле кувшина. Ветер ощупывает стены, двери и маленькие окна. Мейхон умный и прочный - выдержит жадное любопытство непогоды... Но спасёт ли от другого натиска, пока неслышного, но уже ощутимого?..
Тихий звук не слышит обычное ухо. Он похож на позванивание обледеневших веточек: тринь-тиннь, тринь-тиннь.. Грустные ноты печальной песни, далёкие аккорды странного инструмента без названия. Звуки ближе... ещё ближе... совсем близко... В них меньше ледяной грусти, больше хрипа, скрипа, морозного дыхания...
