Молли украдкой потрогала живот, но лицо ее светилось.
– Что ж, неплохо для Стеллы! Кто бы мог подумать, что она способна вернуться с небес на землю?
– Молли, я тебя люблю. Спасибо, что ты такая бесстрашная.
– И глупая. Ты уверен насчет ребенка? Ну, то есть… это же получилось случайно.
При виде его глаз Молли чуть не умерла от счастья.
– Считай, что вполне осознанно. Иди сюда, я тебе это докажу.
Эдди как раз уснул и был отправлен на любимый меховой коврик, а красный диван был использован по незапланированному дизайнером назначению.
Беатрис Мэннерз из окна своей кухни следила, как дерутся над яблоками-паданцами дрозды, и с удивлением увидела подкатившее к дому такси с лондонскими номерами. Из машины вышла Стелла с двумя огромными чемоданами.
– Я отправила Джозефа домой к Молли, – торжественно объявила она. – И по-моему, мы с тобой заслужили небольшую передышку. Как насчет неспешного средиземноморского круиза? Или вверх и вниз по Нилу? Надо выбрать что-то подлиннее, чтобы тут все улеглось.
– И как надолго ты собираешься уехать?
– Месяца три меня бы устроили.
– А кто будет платить? – недоверчиво поинтересовалась Би.
– Я, конечно, старая ты скряга.
– Я думала, ты терпеть не можешь круизы, – улыбнулась Би. – Там одни старухи.
– Научишь меня играть в бридж.
– Стелла, – улыбка не сходила с лица пожилой актрисы, – мне кажется, эта твоя новая роль не по мне. Ты самая красивая женщина среди своих сверстниц, а не какая-нибудь пенсионерка, пытающаяся на всем сэкономить.
– Так куда поедем?
– Вообще-то, я всегда мечтала побывать в Лас-Вегасе.
– Стало быть, в Лас-Вегас. Только скажу своему турагенту, чтобы все устроил.
Чемоданы они поставили в оранжерею, и Стелла пошла звонить.
– Стелла? – Би следила за дочерью с тихим удовлетворением.
– Да?
– Хорошо, что ты так решила.
– Да ладно тебе. Мне нужен отдых.
– Я не об этом.
– Я знаю. Слушай, давай-ка собирайся, пока я не передумала. А пока ты ищешь свой паспорт, схожу-ка я к Энтони.
– То-то он удивится!
– Давно надо было это сделать. Я не очень хорошо с ним обошлась.
Из окна спальни второго этажа Би смотрела, как дочь идет по улице, а небо над ее головой все темнеет.
Уже конец октября. Би любила здешнюю зиму: к ней в сад забредают фазаны с пустых полей, чтобы что-нибудь поклевать в холодном утреннем тумане; где-то вдалеке курлычут канадские казарки; растения с летних клумб дожидаются весны в заботливом укрытии оранжереи. Значит, на этот раз ничего этого не будет, но зато по причине, вызывавшей у нее ликование.
Посреди сборов Би сделала один короткий звонок, после чего закончила упаковывать чемоданы, напевая веселый мотивчик и размышляя о теплой зиме в Неваде. Может быть, она даже немного подрумянится на солнце, чтобы не отставать от других старушек.
Стелла прочла записку на дверях лавки – «Буду через пять минут» – и решительно толкнула дверь. Просто не хочет, чтобы покупатели надоедали.
Дверь подалась легко, но внутри магазина было холодно и сумрачно, почти как на кладбище.
– Ау! – покричала она, заглядывая в едва освещенный коридор, ведущий в подсобку. Все было заставлено мебелью: комоды, лакированные шкафы с зеркалами, теряющими блеск, массивный французский гардероб из дерева, украшенный инкрустацией из бамбука.
Из темноты вышел Энтони Льюис с шлифовальной машиной в руках. Он подстригся. По сравнению с его прежней неряшливой прической нынешний бобрик был большим достижением.
– Привет, Энтони.
– Господи! – ахнул тот, едва не выронив свой агрегат. – Стелла!
Она, как всегда, выглядела нелепо в этой обстановке. Сплошная позолота и блеск. И, конечно, неистребимый налет превосходства.
– Насколько я понимаю, ты явилась уговорить меня не болтать газетчикам?
– Не подвергаю сомнению твои аналитические способности по части моей натуры – тут тебе равных нет. Но ты ошибся. Благословляю тебя на интервью. Может, даже почувствуешь себя отомщенным за мое безобразное поведение. Я, вообще-то, пришла попросить прощения. После того как в моей жизни появился Джозеф, я пребывала в каком-то трансе, все боялась, как бы он не узнал правду. Поэтому и несла всю эту чушь. Тебе, должно быть, это причинило боль – в такой истории о тебе и позабыли!
– Стелла, как я тебя порой ненавижу!
– Могу понять. Я и сама-то себя не всегда люблю.
– Все еще пользуешься успехом? – спросил он помимо своей воли.
– Быстро увядаю. Но мне плевать. Воспринимаю это как прогресс.
– Ты все так же красива.
– Спасибо, Энтони. Но, увы, не на экране. Моя красота лучше смотрится с задних рядов партера, и еще лучше – через подслеповатый театральный бинокль.
Энтони улыбнулся:
– Раньше я за тобой чувства юмора не замечал!
Она взяла в руки фарфоровую пастушку – единственную, оставшуюся от пары.
– Какая прелесть!
– Их было две. Одна осталась.
– Как и в жизни. – Она наклонилась поближе рассмотреть тонкую работу.
– Да у тебя седой волос! – Он был поражен.
– У меня их полно. Не забывай, мне сорок пять. – Она поймала его взгляд и засмеялась. – Ну хорошо, хорошо. Сорок семь.
– Ну и как он? Наш сын?
– Замечательный! Но не без комплексов. Думаю, теперь дела пойдут на лад. По крайней мере, у него есть жена, которая любит его больше всего на свете.
– Счастливый Джозеф!
– Да. Счастливый Джозеф. Прощай, Энтони. Прости, что я была плохой женой.
– Вообще-то ты была ужасной женой. Но незабываемой.
– Пусть это будет мне эпитафией.
– Это как? Ты что, умирать собралась?
– Нет. Всего лишь еду в Лас-Вегас.
Энтони глядел ей вслед и страстно желал возненавидеть ее по-настоящему. Он был так близок к возмездию – но Стелла не была бы собой, если бы не опередила его. А он и не против.
После ее ухода Энтони взял статуэтку, которую она только что держала в руках. Он подумал, что было бы символично лишиться обеих. И больше никаких Стелл! Но вместо того чтобы разбить пастушку, он поставил ее обратно на полку, освещенную вечерним солнцем.
А потом набрал номер редакции «Дейли пост».
Клэр укладывала пожитки в пластмассовый контейнер. В «Дейли пост» был запас таких ярких коробок – журналисты окрестили их «выходным пособием», поскольку их выдавали только тем, кто уволен.
Справедливости ради надо сказать, что Клэр не очень возражала против такого развития событий. Сыта она по горло этим Тони с его нищенским воображением, будь то в постели или на работе. А история со Стеллой Милтон и вовсе заставила ее по-новому взглянуть на журналистику. Она получила редкую возможность вникнуть в ситуацию со всех сторон и в полной мере убедилась, что жизнь куда сложнее, чем ее дозволено рисовать репортерам.
