что я видел, это как ауб кричал на Фердинанда, а тот отмахивался от него, — рассказал Хартмут. — Основываясь на обрывках фраз, которые я услышал, полагаю, что был получен королевский приказ, от которого не получилось отказаться.
После Хартмут начал доклад о встрече с Дункельфельгером. Переговоры о гонорарах и разрешении на копировние книг прошли в основном именно так, как мы и планировали.
— Первая жена ауба Дункельфельгера — действительно пугающая женщина, — заметил Хартмут. — Хотя она не смогла узнать подробности, но она, похоже, сделала вывод о существовании технологии печати.
— Как она поняла?
— Она изучила книгу, которую одалживала леди Ханнелора, и заметила, что буквы были настолько аккуратны, что написать их вручную было бы невозможно. Так же она изучила чернила и заметила, что они отличаются от тех, которые обычно используются в рукописях. И самым впечатляющим было то, что сопоставив наше желание продавать книги, она сделала вывод о том, что мы создали технологию позволяющую производить по несколько копий одной книги за раз.
Э-э…. Первые жены из великих герцогств действительно пугают.
Это было действительно пугающим, когда Древанхель так быстро изучил и сумел повторить риншам на основе того пробника, что я дала им на чаепитии. Но первая жена ауба Дункельфельгера, которая смогла вычислить существование технологии печати просто взглянув на книгу, которую одолжила ее дочь, была еще более ужасающей.
— Теперь, если вы позволите мне продолжить. Нужно отметить, что чиновники Дункельфельгера куда быстрее пришли к пониманию “авторского гонорара”, чем наши, — продолжил Хартмут. — Разрыв в навыках людей из наших герцогств крайне заметен.
Понять совершенно новые идеи и концепции далеко не простая задача. В мире, где книги, написанные от руки, были не то чтобы нормой, а просто единственно существующим вариантом, люди просто не могли понять, как они могут получить отчисления за каждый новый экземпляр одной и той же книги.
Дворянам, задействованным в печатной промышленности, требовалось много времени для того, чтобы осознать эту информацию.
Хотя Эльвира ухватила эту идею довольно быстро, но тут сказалось то, что она сама была автором.
— В целом это была довольно напряженная встреча. С меня не сводила взгляда одна зоркая пара глаз, пытаясь определить, достойная ли я кандидатура в качестве партнера для Клариссы.
Отец Клариссы был среди рыцарей-стражей, которые сопровождали ауба Дункельфельгера, и все собрание он смотрел прямо на Хартмута, сверля его тяжелым взглядом. Это было настолько нервирующим, что Хартмут начал беспокоиться о том, не попытается ли мужчина убить его прямо там.
— Щит ветра, который вы создали во время нападения на церемонии награждения, тоже привлек к себе немало внимания, — продолжил молодой чиновник. — Его упоминали даже на конференции.
— Ты не прикладывал к этому руку, верно?
— Я пересказывал только те легенды, которые уже стали достоянием общественности. Я понимаю, когда мне стоит держать язык за зубами, — ответил он. Ему хотелось распространять новые легенды обо мне, такие как история об охоте на падшего терниса и о восстановлении места сбора нашего герцогства, но к счастью он все же умел контролировать свои желания.
— Я бы попросила тебя контролировать себя еще лучше и совсем прекратить свои попытки выдать эти преувеличенные небылицы за легенды о святости, — сказала я.
— Это бы означало ограничиться еще более сдержанными рассказами, которые совсем не доставят мне удовольствия… но если таково ваше желание, леди Розмайн, то я подчинюсь.
Наше собрание, посвященное конференции эрцгерцогов, состоялось на следующий день после того, как все вернулись обратно в замок. Присутствовала семья ауба и их вассалы, рыцарский орден и большая часть чиновников из числа высших дворян. Вилфрид, Шарлотта и я тоже пришли и заняли предназначенные для нас места.
— Кажется, дядя в кой то веки в хорошем настроении. Как вы думаете, это как то связано с Конференцией? — спросил Вилфрид. Он сидел рядом со мной и комментировал внешний вид Фердинанда, чье место было напротив.
Я старалась даже не смотреть на мужчину, но в конце концов сдалась, и хватило одного взгляда, чтобы моя кровь словно застыла в жилах. Его улыбка была еще более фальшивой, чем когда либо прежде. И именно поэтому она была настолько пугающей. Я понятия не имела, о чем он думает, и из-за чего он так зол.
— Не позволяй себя одурачить, Вилфрид. Он делает такое выражение лица, когда крайне недоволен.
— Как так? — удивленно спросила Шарлотта. Она сидела по другую сторону от меня.
— Если подумать, я никогда раньше не видел, чтобы он так улыбался… — пробормотал Вилфрид с подозрением переводя взгляд с Фердинанда на меня.
— Он способен скрывать большую часть своих эмоций за обычным равнодушным выражением лица, но когда он очень злится или испытывает особенно сильную боль, то скрывает их за вот такой преувеличенно радостной улыбкой. Таким образом, окружающие не могут понять его настоящих чувств.
— Розмайн, — одернул меня Фердинанд, улыбаясь еще шире, а после он медленно поднял руку и прикрыл ей свои губы. Я поняла, что это знак для меня, чтобы я заткнулась, поэтому я спешно зажала рот обеими руками и часто закивала.
Он всегда страшный, когда улыбается.
— Как я вижу, все уже здесь, — сказал Сильвестр. Он вместе с Флоренсией вошел в зал, когда все уже расселись, и с его приходом, как и в прошлом году, началось наше собрание. — В этом году многое изменилось, поэтому встреча может затянуться. Не позволяйте себе отвлекаться, иначе вы можете упустить много важной информации.
После этого вступления один из чиновников Сильвестра начал собрание с объявления нашего места в рейтинге герцогств в этом году. Теперь Эренфест занимал восьмое место, а это означало, что в следующем году мы будем попадать в общежитие через двери с номером восемь.
— Метод сжатия маны Розмайн дает отличные результаты у детей, которые еще находятся в периоде роста, — сказал Сильвестр. — Более того, дети сообща работают над улучшением не только своих оценок, но и общей успеваемости всего герцогства. Об их успехах можно судить
