С этим она не стала спорить.
— Тогда что мешает тебе почувствовать такое же облегчение, какое чувствую я? — спросил Генри.
— Мне мешает то, что я видела ночью, — ответила Агнес. — Когда мы вернулись к этой теме, уже переговорив с очевидцами, ты упрекнул меня в том, что я впадаю в суеверие, как ты изволил выразиться. Это далеко не так, хотя, выкажи это суеверие кто-нибудь другой, я бы ему поверила. Памятуя, что значили в прошлом друг для друга твой брат и я, я могу понять, почему призрак явился мне: просить милости христианского погребения — и возмездия для преступников. Я даже допускаю некоторую долю истины в том, что ты назвал месмеризмом: что будто бы я видела это под магнетическим воздействием, оказавшись между останками убитого мужа над моей головой и виновницей-женой, буквально у меня под боком мучившейся раскаяньем. Но я не могу понять, чего ради я должна была пережить это страшное испытание, если совсем не знала убитого при жизни, то есть знала постольку, поскольку принимала участие в его жене. Это к тому, что, как ты считаешь, я видела Феррари. Я не буду с тобой спорить, Генри, но в глубине души я уверена, что ты ошибаешься. Ничто не разубедит меня в том, что мы по-прежнему далеки от страшной правды.
Генри и не стал ее разубеждать. Скрепя сердце, приходилось уважать ее собственное мнение.
— А каким-нибудь другим способом выяснить истину ты не думала? — спросил он. — Кто нам может помочь? Несомненно, графиня — ключ к тайне в ее руках. Но, имея в виду ее нынешнее состояние, можно ли доверять ее свидетельству, если, конечно, она захочет говорить? По моему впечатлению — нельзя…
— Ты был у нее? — перебила его Агнес.
— Был. Опять помешал нескончаемой писанине, зато потребовал высказаться начистоту.
— Значит, ты ей сказал, что ты обнаружил в тайнике?
— Конечно, — ответил Генри. — Я сказал, что она несет ответственность за эту находку, хотя властям я будто бы пока не сообщил, что она связана с ней. И как об стену горох: продолжает себе писать. Но я тоже настырный человек. Сказал, что головой теперь занимается полиция, а мы с управляющим подписали протокол и дали показания. И снова она не обращает на меня никакого внимания. Чтобы ее разговорить, я добавил, что расследование будет вестись тайно и что она может рассчитывать на мое благоразумие. На миг показалось, что уловка моя удалась. Оторвавшись от писания, она глянула на меня с проблеском любопытства. «Что с ней сделают?» — спросила она, имея в виду, очевидно, голову. Я ответил, что сначала ее сфотографируют, а потом тайно, без шума похоронят. Я даже решился сообщить ей заключение хирурга, с которым консультировались: что будто бы применялись — и не вполне успешно — химические препараты, задерживающие разложение, и я прямо спросил, прав ли хирург. Недурная была западня, только она в нее не попалась. С самым безучастным видом она вдруг говорит мне: «Раз вы здесь, я хочу посоветоваться с вами относительно моей пьесы; никак не могу придумать некоторые эпизоды». Имей в виду, это говорилось без тени иронии! Ей в самом деле не терпится прочесть мне свой замечательный труд — на том, видимо, основании, что я должен всем этим чрезвычайно интересоваться, коль скоро мой брат — директор театра. Под первым же подвернувшимся предлогом я ее оставил. Так что у меня с ней ничего не получается. Зато твое влияние на нее может возыметь действие, как это уже было. Может, попробуешь — и развеешь свои сомнения? Она наверху, я охотно провожу тебя к ней.
Сама мысль о новой встрече с графиней вызвала у Агнес содрогание.
— Не могу! Жутко даже подумать! — воскликнула она. — После того, что произошло в той ужасной комнате, она стала мне еще неприятнее. Не проси, Генри! Потрогай мою руку — я обмираю от одного твоего рассказа.
Она не преувеличивала. Генри поспешил перевести разговор на другое.
— Давай поговорим о чем-нибудь поинтереснее, — сказал он. — У меня есть вопрос касательно тебя самой. Я прав, что чем скорее ты уедешь из Венеции, тем легче у тебя будет на душе?
— «Прав»?! — возбужденно переспросила она. — Мало сказать «прав». У меня слов нет, как я мечтаю убраться из этого ужасного места. Но ты знаешь мое положение — ты сам слышал, что сказал за обедом лорд Монтбарри.
— А вдруг после обеда его планы переменились? — предположил Генри.
Агнес удивленно поглядела на него.
— Мне кажется, он получил письма из Англии и завтра утром вынужден уехать из Венеции, — сказала она.
— Совершенно верно, — подтвердил Генри. — Он уже совсем решил завтра ехать в Англию, а тебя и леди Монтбарри с детьми оставить догуливать каникулы в Венеции — под моим присмотром. Но вмешались обстоятельства, и он вынужден переменить свои планы. Ему придется забрать вас всех с собою завтра, потому что я не смогу опекать вас. Мне тоже надо прервать свои каникулы в Венеции и возвращаться в Англию.
Агнес смотрела в некоторой растерянности, не совсем уверенная в том, что правильно поняла его.
— Тебе в самом деле надо возвращаться? — спросила она.
Он улыбался, отвечая:
— Не выдай мой секрет, не то Монтбарри меня не простит.
Остальное она прочла на его лице.
— Не из-за меня ли, — воскликнула она, заливаясь краской, — ты прерываешь свои итальянские каникулы?
— Просто мне надо вернуться с тобой в Англию, Агнес. Это и будут мои каникулы.
В порыве благодарности она схватила его за руку.
— Как бы я справилась с моими напастями, если бы ты меня не жалел? Не могу высказать, как много значит для меня твоя доброта, Генри.
Она безотчетно потянула его руку к губам. Он мягко остановил ее.
— Агнес, — сказал он, — ты начинаешь понимать, как я тебя люблю?
Этот простой вопрос дошел до самого ее сердца. Она призналась ему без слов — просто взглянула и снова отвела глаза.
Он привлек ее к себе.
— Милая моя, — шепнул он, целуя ее.
Ее губы, помедлив, мягко и трепетно коснулись его губ. Обняв его за шею, она спрятала лицо у него на груди. Больше они не говорили.
Волшебная тишина длилась недолго: стук в дверь грубо ее прервал.
Агнес вскочила с места. Она села за рояль: инструмент стоял против двери и вошедшему не будет видно ее лицо. Генри раздраженно отозвался:
— Войдите!
Дверь не отворялась. Стучавший задал из-за двери странный вопрос:
— Мистер Генри Уэствик, вы один?
Агнес тотчас узнала голос графини. Она отбежала ко второй двери, ведущей в спальню.
— Не подпускайте ее ко мне, — растерянно прошептала она. — Спокойной ночи, Генри.
Будь это в его силах, Генри употребил бы их все на то, чтобы, не задумываясь, отправить графиню в самые дальние пределы земли. Не имея такой возможности, он еще раздраженнее повторил:
