Тилтон сказал, что не следовало им использовать квартиру 6-В для изготовления бомб, и Фиона могла бы сделать все это прямо здесь. Его слова вызвали негодование Лукаса, который напомнил Тилтону, что дом, который стоит два миллиона, не место для изготовления бомб и горючих веществ. Если бы такая бомба взорвалась в руках Фионы и разнесла ее в клочья, это была бы трагедия, но ничего больше. Взрыв в этом доме стал бы еще и потерей капитала. Кроме того, такой взрыв вызвал бы интерес ФБР к «Семейному фонду Дрэкменов» и к самому Лукасу. Даже тупые медведи знают, что нельзя гадить в собственной берлоге.
В итоге им пришлось выбирать из двух вариантов. Первый – отменить запланированную на это утро операцию, в надежде провести ее позже, а вместо этого выкрасть Иошиоку и пыткой вытащить из него правду. Второй – действовать, как планировалось, вместо того чтобы бросаться врассыпную, уподобляясь жалким трусам, а потом разбираться с Иошиокой.
Даже если этот парень в парке следит за ними, они могли уйти из дома через черный ход, отшагать пару кварталов по проулку, прежде чем выйти на главную улицу, остановить такси и добраться до арендованного металлического ангара в промышленной зоне, когда-то бывшего авторемонтной мастерской, а теперь ставшего их оперативной базой.
– Послушайте, появление всех этих японцев – история странная, – подвел итог Лукас, – но кто они такие? Портной, хозяйка химчистки, какой-то чувак на скамье, занятия которого мы не знаем. В любом случае мы имеем дело не с Элиотом Нессом[53]. Я считаю, что мы должны реализовать наши планы, чтобы этот день запомнили все, а потом мы выжмем всю информацию из Иошиоки.
Лукас практически всегда добивался желаемого и не только потому, что знал, как манипулировать людьми и мотивировать их. Просто от одного его вида по коже бежали мурашки: чувствовалось, что он на грани безумия и может перейти эту грань в любой момент. Все четверо соратников с ним согласились: операция не отменяется.
75
Пару часов спустя, в десять утра того же понедельника, Амалия, Малколм и я вышли из городского автобуса на углу Национальной авеню и Пятьдесят второй улицы, как было и в прошлую среду. Напротив находилась «Пинакотека Каломиракиса», где в воскресенье закончила работу выставка «Европа в эпоху монархии». Тридцатиэтажный финансовый центр с Первым национальным банком на нижнем этаже высился позади, а на два квартала в каждом направлении тянулись захватывающие взгляд богатой отделкой исторические здания.
По дороге из нашего района я узнал, что Амалия знает об архитектуре ничуть не меньше, чем о живописи, и может многое рассказать и о зданиях, и о людях, которые их проектировали. Но при этом она не показывала себя всезнайкой, не давала понять, что рядом с ней я – полный неуч. Знания расходились от нее, как прохладный воздух – от электрического вентилятора. Чем дольше ты слушал, тем больше тебе хотелось услышать, потому что от ее знаний и слов, которые она использовала, чтобы донести их до тебя, окружающий мир становился чище и ярче.
– С чего мы начнем? – спросил я.
– Отсюда, – ответил Малколм. – С банка. Там красиво. Тебе понравится.
Мне не доводилось бывать в банке, и я подумал, что они подшучивают надо мной.
– Но у нас нет денег, чтобы положить их или снять.
– Вестибюль – общественное место, – объяснила Амалия. – И одно из самых красивых. Любой может войти. Любой. В свое время, не так и давно, люди заходили туда, чтобы полюбоваться красотой. Этот финансовый центр открыли в тридцать первом году. Прекрасный образец арт-деко. Когда я захожу туда, у меня просто мурашки бегут по коже.
Фасад банка поднимался над нами на сорок футов и уходил в каждую сторону не меньше чем на восемьдесят. Прямоугольный фриз покрывал сложный рисунок переплетающихся геометрических фигур, в основном – кругов и треугольников. Ступени вели к восьми двустворчатым дверям из бронзы и стекла, и мы вошли через самую северную.
Я знаю, что Амалия много чего рассказала об огромном, удивительном вестибюле, но ничего не помню. Все растворилось в случившемся позже. Ее последние оставшиеся в памяти слова она произнесла, когда я следом за ней миновал тяжелую дверь и уставился на массивные колонны, поддерживающие купол-потолок. Примерно в сорока футах над головой, подвешенные к вершине купола, куда-то мчались стилизованные лошади, отлитые из нержавеющей стали.
– Великолепно, Иона, ты согласен? – Я перевел взгляд с потолка на ее очаровательное лицо, и она выглядела такой счастливой, когда добавила: – Просто удивительно, что могут сделать люди, когда чувствуют себя свободными и верят, что все важно, все имеет значение, когда они думают, что даже вестибюль банка должен радовать глаз и поднимать настроение.
Несколько десятков людей пришли в банк по своим делам. Двадцать кассиров сидели за длинной балюстрадой из нержавеющей стали. Далее стояло несметное количество столов, за которыми работали различные банковские сотрудники, они просматривали документы, говорили по телефону или обслуживали клиентов, сидевших перед ними. Учитывая размеры вестибюля, стальные и каменные поверхности, могло создаться представление, что помещение это шумное, каждое слово отлетает от пола, потолка, колонн. Но благодаря удивительному таланту архитекторов в вестибюле стояла удивительная тишина, казалось, что все говорят шепотом, хотя на самом деле голоса никто не понижал.
Того, что Амалия говорила мне и Малколму, я не помню, зато помню другое: как шел по вестибюлю, словно попав в веселый, завораживающий фантастический фильм. Всякий раз, когда думал, что увидел самое красивое, замечал новую, еще более удивительную деталь интерьера. Каждое окошко кассира окаймляли стальные дуги, которые покоились на полукруглом стальном пьедестале, центр которого украшал барельеф в виде головы статуи Свободы. Лучи короны упирались в стилизованные звезды. По светло-золотистому гранитному полу разбросали черно-сине-зеленые мраморные медальоны со сложным рисунком. Четыре большущие люстры висели над залом, все из той же нержавеющей стали, каждая со множеством лампочек на шести лучах, каждый из которых заканчивался фигуркой мисс Свободы.
Центр вестибюля занимали высокие столы из зеленого мрамора, за которыми стояли люди, заполнявшие приходные ордера или чеки для получения наличных, с которыми потом они шли к окошкам кассиров. Когда я проходил мимо одного из столов, маленькое золотое перышко вдруг зависло в воздухе на уровне моего лица, на расстоянии вытянутой руки, словно легкий ветерок подогнал его ко мне, а теперь стих, давая мне возможность полюбоваться перышком.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
