И когда Амалия позвонила в дверь в десять минут четвертого, я чуть не запрыгал от радости, в надежде, что она принесла с собой кларнет – она не принесла – или книгу по искусству, набитую Вермеером и Рембрандтом. Но и книгу она не прихватила.
– У меня только пять минут, Иона. Я пропылесосила ковры, вымыла пол на кухне, протерла пыль с мебели, поменяла газету в клетке Твити, отразив все яростные попытки выклевать мне глаза. Мне приходится готовить обед для всей семьи, тогда как на вечернем балу внимание принца привлекут платья моих отвратительных сводных сестер, а чтобы лишить меня возможности подкатиться к его величеству, они разбили мои хрустальные туфельки. Ты как-то странно выглядишь, Иона. Тебе нездоровится?
– Нет, все хорошо. Просто скучно, ничего больше. – Я прошел к роялю, сел за него, поднял крышку, открывая клавиши, подумав, что она задержится, если я поиграю для нее.
Она подошла к роялю, встала рядом, но заговорила, прежде чем я начал играть.
– Ты не знаешь, что такое скука, если не побывал на ланче у тети Джуди. Бедный Малколм. Муж Джуди, Дункан, гораздо старше нее. Когда Диккенс писал «Рождественскую песнь», в качестве прототипа для Скруджа он взял именно дядю Дункана, который ко всем Померанцам относится с нескрываемым пренебрежением. Но недавно он перенес два инфаркта, так что в нашем мире он не задержится. Тетя Джуди никого родить не смогла, и мама надеется, что она привяжется к своему социально неадаптированному племяннику, раз уж я не вызвала у нее никаких теплых чувств. Мама рассчитывает, что после смерти Дункана тетя Джуди осыплет деньгами и племянника, и всю его семью. Как бы не так. Тетя Джуди далеко не дура. Если дядя Дункан не откинется к следующему ланчу у тети Джуди моих ближайших родственников, мама отвлечет тетю Джуди, а Малколму велит найти дядю Дункана и задушить подушкой или сбросить через перила балкона. Лететь-то до улицы каких-то сорок этажей. Иона, ты действительно в порядке?
– Да. Все отлично. Почему ты снова спрашиваешь?
– А почему ты прижимаешь руку к груди?
– Какую руку?
– Эту руку, свою руку, ты только что снова это сделал, словно у тебя несварение желудка, или боль, или что-то еще.
Я посмотрел на руку, прижатую к груди, и понял, что подсознательно, непроизвольно проверяю, на месте ли люситовое сердечко, висящее на цепочке под рубашкой.
– У меня просто непорядок с кожей.
– С кожей?
– Какое-то раздражение в одном месте. Немного зудит. И прижимаю к этому месту руку, вместо того чтобы расчесывать, потому что не хочу, чтобы оно распространялось.
Не знаю, почему мне не хотелось показывать ей медальон. Может, я опасался, что она засыплет меня вопросами, едва я начну говорить. И я мог многое рассказать. Лжецом стал отменным.
– Позволь взглянуть, – потребовала Амалия.
– Ты шутишь? Никогда! Я не позволяю девушкам смотреть на раздражение на моей коже.
– Не говори глупостей. Ты еще ребенок, и я не девушка. Я – это я.
– А я не нытик, знаешь ли. Не собираюсь поднимать шум из-за какого-то раздражения.
Амалия закатила глаза.
– Мужская гордыня. Ладно, пусть кожный грибок или что-то там еще сожрет тебя живьем.
– Это не кожный грибок. Такого вообще нет.
– Между прочим, есть. Но я пришла сюда не для того, чтобы говорить о грибке. Я думаю, ты, я и Малколм должны в понедельник поехать в центр города на еще одну экскурсию. Думаю, бедняжка этого заслуживает после визита к тете Джуди, да и лето заканчивается.
Следующий день мама и дедушка собирались провести дома, так что мы могли найти какое-то общее занятие. Но в понедельник они оба отправлялись на работу, и если я не поеду с Амалией и Малколмом, мне предстояло провести день в одиночестве. Мистер Иошиока мог позвонить, чтобы сообщить новости, полученные от мистера Отани, только ближе к вечеру. Оставшись дома, я бы с каждым часом все больше сходил с ума, проверяя и перепроверяя оконные экраны и ножи на кухне.
– А чем займемся? – спросил я.
– Чем-нибудь подешевле. Без входных билетов. Деньги потребуются только на проезд и на ланч. Тебе вроде бы понравилась экскурсия по зданию суда, и я подумала, что мы можем устроить день архитектуры. Осмотрим все знаменитые старинные общественные здания в том районе. Малколм любит архитектуру.
– Ладно, – кивнул я. – По мне, клевая идея.
– В то же время, что и в прошлый раз.
– Я буду готов.
– «Кортейд».
– Что?
– Мазь от раздражения кожи, – ответила она.
71
К восьми вечера субботы, как потом показал доктор Мейс-Маскил, он пришел к выводу, что оптимальный вариант – не сообщать Лукасу Дрэкмену, что им интересовалась миссис Нозава. Может, она говорила правду, и Лукас оказал им какую-то услугу из любви к ближнему, пусть такое и представлялось весьма маловероятным. В этом случае, он не примчался бы в Иллинойс, чтобы убить эту любопытную женщину, а заодно и профессора, и тогда правда о смерти Норин никогда не выплыла бы наружу. Черт, а может быть, Лукас убил кого-то и для них. Как знать, а вдруг, спрашивал профессор себя, эта сука Нозава хочет вовсе и не поблагодарить Лукаса, а нанять его для совершения нового убийства? Она, в конце концов, деловая женщина, королева химчисток и автомобильных моек, а по твердому убеждению профессора, самыми безжалостными людьми на этой планете были именно бизнесмены.
Довольный элегантной логикой своих рассуждений, успокоенный тем, что нашел оптимальный выход из очень непростой ситуации, доктор Мейс-Маскил смешал себе графин мартини.
В воскресенье утром, мастерски победив похмелье комплексом витаминов В и гидроксидом магния, он пребывал в тревоге, и не потому, что вечером позволил себе расслабиться. Нет, его интуиция настаивала, что он принял неправильное решение. Какой бы ни была причина, по которой Сецуко Нозава хотела связаться с Лукасом, если она упомянет Мейс-Маскила, ее вариант их встречи будет первым, услышанным Лукасом, и потом возникнут определенные трудности при попытке втюхать ему версию, выставляющую профессора в положительном свете.
Добив похмелье тремя сырыми яйцами и ложкой соуса «Табаско», смешанными со стаканом апельсинового сока, доктор Мейс-Маскил провел утро и немалую часть второй половины дня, сочиняя историю своей встречи с Сецуко Нозавой, которая могла произойти в параллельном пространстве.
72
В эти выходные мистер Накама Отани смог взять под наблюдение только два дома из трех, принадлежавших «Семейному фонду Дрэкменов» в Чикаго: девятиэтажное офисное здание в районе, известном как «Треугольник», в котором обосновались, главным образом, частнопрактикующие врачи – офтальмологи, дерматологи, гастроэнтерологи и другие, а также восьмиэтажный многоквартирный дом класса «люкс» в Бингмен-Хайтс всего с восемью квартирами: по одной на этаж. Второй адрес представлялся более многообещающим, чем первый, хотя нигде он не засек хотя бы одну из пяти подозрительных личностей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});