– Сам удивился, сеньорита.
– Очень хотелось бы посмотреть, как вы бросаете своё оружие. Покажите!
– Я вовсе не уверен, что у меня получится, сеньорита.
Её глаза улыбались чуть насмешливо, презрительно, но с интересом. Черные блестящие волосы гладко зачёсаны, локоны слегка виднелись из-под лёгкой шляпки с лентами и кружевами.
Хуану вдруг сильно захотелось ощутить её в своих объятиях, сжать, почувствовать биение её юного сердца, вдохнуть чудесный запах духов и чистой кожи и одежды, такой необычной для него и такой притягательной, как и недостижимой.
Видимо, она заметила нечто подобное, улыбка покинула её лицо, оно приобрело жёсткое выражение надменности, и голос, уже требовательный и решительный проник в уши и сознание юноши:
– Не вздумайте перечить мне, юноша. Я этого терпеть не могу. Извольте немедленно показать, что вы умеете со своим кинжалом. Прошу!
Хуан едва заметно скривил губы, вытащил кинжал из ножен, оглянулся.
– Куда метить, сеньорита?
– Хотя бы в это дерево, – указала она пальцем на пальму шагах в десяти. – Или оно слишком далеко?
– Может, и так, сеньорита, – ответил Хуан, начиная немного нервничать. – Я ведь говорил, что не уверен в успехе, сеньорита.
– Хватит болтать! Мне надоело ждать! Бросайте!
Хуан сосредоточился, напустил серьёзность на лицо, метнул. Кинжал мелькнул в воздухе, ударился почти плашмя о твёрдую кору дерева, упал, а Хуан с виноватым видом посмотрел в недовольные глаза девушки.
– Видите, я говорил, сеньорита! И далековато...
– Сама вижу. Не слепая! Ничего интересного.
И, не прощаясь, вильнула задом, удалилась в дом, не удостоив Ивася взглядом своих тёмных глаз.
Хуан проводил девицу напряжённым взглядом. Отметил, что недовольное лицо выглядит непривлекательно, подумал, что она способна на жестокость. И неожиданно юноше представился случай убедиться в этом.
Не прошло и недели, как его возлюбленная негритянка Хавита пожаловалась на очередном свидании, что её подругу должны утром сильно наказать.
– За какие же грехи? – спросил Хуан без особого интереса.
– Разбила любимую чашку сеньориты Габриэлы, когда несла ей молоко.
– Как же её накажут, Хавита? – уже заинтересованно спросил юноша.
– Привяжут голую к столбу на солнцепёке и обмажут патокой. Представляешь, сколько пчёл и всего остального налетит? А муравьи? Их будут толпы!
– Что так здесь положено поступать? Или чашка из алмаза вырезана и пропала целиком?
– Обычная чашка, Хуанито! Только сеньорита привыкла из неё пить молоко.
– Твоя подруга ведь и умереть может!
– А ты думаешь! Я так переживаю, Хуанито! А её друг, мечтающий взять её в жены, может от горя и отчаяния выкинуть самое худшее.
– Кто у неё такой желающий, Хавита?
– Раб в подчинении Ромуло. Венансио зовут. Вот кому позавидовать трудно. А он отчаянный и иногда просто сумасшедший. Я и подруге говорила, что связываться с ним опасно. Да куда там! Любовь!
– Завтра же воскресенье и праздник, Хавита! Какое наказание может быть в такой день?
– Сеньорите особенно такие дни нравятся, Хуан, – строго ответила девушка.
– Такая жестокая? А по виду не скажешь.
– Такая, Хуанито! Ты просто её не знаешь. Правда, бывает и доброй, когда возвращается из города. А она туда ездит каждый месяц. Иногда и чаще. Тогда, по возвращении, дарит нам вещи и по паре мараведи. И два дня ни на кого не обрушивает своего гнева.
– Что ж такого для неё в том городе, Хавита? – заинтересованно спросил Хуан. Хавита с подозрением посмотрела на юношу, усмехнулась, ответила с коварной усмешкой:
– Жених, Хуанито! И она от него без ума. Сохнет уже почти год, да он не очень спешит. Ждёт, когда приедет её брат. Старший. Дон Рассио. Что-то от него зависит, но что, я не знаю.
– Где же он пропадает, Хавита?
– Он лейтенант королевского флота, Хуан. Красивый! Жуть! Не то, что сеньорита. Все от него без ума. И обходительный. Никогда не обругает, не накричит, только с улыбкой со всеми разговаривает.
– Интересно бы поглядеть на него, – в задумчивости проговорил Хуан.
– Слыхала, что его ожидают через два месяца. Его судно подойдёт к городу, и тогда тут все его увидят. Будет праздник. Хозяин его очень любит, но частенько поругивает. Только всё любя, Хуанито.
– Всё-то ты знаешь, Хавита! Вот что такое домашние слуги!
Уже лёжа на жёстком топчане, Ивась ещё долго вспоминал разговор с Хавитой. А утром поспешил почистить свой старыйкафтан, нацепил шпагу, надел шляпу и отправился к господскому дому, где должныпроисходить наказания,
Больше всего Хуана интересовала сеньорита Габриэла. Очень хотелось посмотреть в её лицо, понять, что она есть такое. Понимал, что любопытство его не имеет основания. И всё же его тянуло сюда что-то, что интересовало, занимало, хотя и немного раздражало.
Рабы уже возились у столба, готовили верёвки, принесли горшок с патокой. Десяток рабов поодаль ждали с горестными лицами, тихо переговариваясь и поглядывая на хозяйский дом с видимым страхом и ненавистью.
Хуан вспомнил, что говорила вчера Хавита, и подумал о старой донье де Риосеко. Вот в кого пошёл молодой сеньор! Донья, его мать, здесь пользовалась репутацией сердобольной и даже доброй женщины, но прав в доме никаких не имела. Вдобавок постоянно болела и редко появлялась на людях.
Про хозяина говорили, что он доволен положением жены и часто весело и разгульно проводит время в городе.
Ещё Хуан знал, что молодой хозяин очень любил мать, а у дочери с нею отношения всегда были натянутыми, не то, что с отцом.
– Хуан, – услышал юноша голос Ариаса, – что так рано пришёл?
– Хочу с самого начала понаблюдать за хозяйской дочкой.
– На чёрта она тебе сдалась? Нашёл, кем интересоваться! Она всё равно не для тебя, Хуанито.
– Я не по этой причине, Ар. Просто интересно, любопытно, что за девка эта хозяйская стерва.
– Тут ты верно заметил! Истинная стерва! Кровопийца! Хуже своего отца.
Скоро привели связанную по рукам молодую негритянку. Лицо её посерело от страха, она дрожала мелко, неудержимо.
Рабы сорвали с её тела одежду, и она предстала перед народом в чём мать родила. Никакого стыда она не испытывала. По-видимому, всё в ней сосредоточилось на предстоящем физическом мучении.
Ариас толкнул Хуана в бок, прошептав:
– Гляди! Вон она усаживается в кресло на веранде!
Хуан стоял не далее, как шагах в пятнадцати от девушки и её лицо хорошо было видно без шляпы.
Юноша обратил внимание на сильное напряжение, чувствующееся в нём. А в глазах блуждали искорки чего-то дьявольского, как казалось Хуану. И он никак не мог понять, что могла испытывать Габриэла от созерцания пытки.
Негритянку привязали к столбу так, чтобы она не могла сползти на землю и в молчании кистью обмазали тело тонким слоем патоки сахарного тростника. И только один голос прозвучал с издёвкой и чуть насмешливо:
– Какой товар пропадает! Лучше б дать нам позабавиться! Хоть удовольствие получат все, ха-ха!
Все головы повернулись к говорившему. То был высокий испанец, и Хуан вспомнил, что надсмотрщики именно о нём говорили, как о прежнем любовнике его Хавиты.
Он был довольно молод, но точно определить его возраст было невозможно. Ему можно было дать и тридцать и сорок лет. Слегка кучеряв, с очень маленькой бородкой и тонкими усами, отлично ухоженными. В лице можно прочитать наглость, самоуверенность и силу.
Это и был тот самый Амбросио, о котором так восторгались его товарищи надсмотрщики. В груди Хуана защемило чувстве ревности.
Солнце припекало всё сильнее, начали слетаться различные насекомые, и вскоре тело несчастной жертвы начало дёргаться, извиваться. Кричать она не могла – через рот была она привязана к столбу.
Уже прошло полчаса, а Габриэла продолжала внимательно наблюдать за мучениями жертвы. Её глаза неотрывно впились в лицо и тело негритянки. Хуану показалось, что она испытывает какое-то удовлетворение от созерцания человеческих мучений. Бледное лицо ничего, кроме напряжения, не выражало. Глаза широко раскрыты и словно застыли.
