— Разве это неправильно?
— В этом есть смысл, — согласился отец Бокильва, — однако это попахивает и тем, что, когда милорд аббат велит их величествам совершить деяние, которое, на его взгляд, будет правым; король и королева будут обязаны выполнить его требования.
— А тут что дурного? — вопросил отец Фома.
— Дурно то, что тем самым господин наш аббат испытает искус власти, — отвечал отец Бокильва. — Его поприще духовное, а не мирское.
— Однако мир должен жить по духовным законам!
— Верно, но люди должны иметь возможность выбора, а не жить по принуждению. Когда правые дела насаждаются силой, они перестают быть правыми.
— Ты хочешь сказать, что наш аббат ошибается? — проворчал невысокий широкоплечий монах.
— Я хочу сказать, что он близок к прегрешению, — невозмутимо ответил ему отец Бокильва.
— Изменник! — Монах резко поднялся и выхватил из-под плаща кинжал.
В следующее мгновение трапезный стол был перевернут. Монахи вскочили и схватили куотерстафы.
— Нет, брат Эндрю! — Отец Фома поднял руку, чтобы предотвратить удар.
За считанные мгновения хаос прекратился. Монахи разбились на два вооруженных отряда. Гости гневно смотрели на своих противников, а хозяева столь же гневно — на своих былых собратьев. Отец Фома сумел унять свою ярость и сказал отцу Бокильве:
— Я довольно хорошо знаю тебя, отец Матфей, чтобы уважать твою веру. Ты почитаешь себя правым, хотя на самом деле ошибаешься. Однако не забывай о том, отец Матфей, что и твой собственный дар, и дарования твоих собратьев стали столь могущественными только потому, что все вы возросли под опекой и в заботах нашего ордена.
Отец Бокильва не дрогнул и молчал так долго, что в конце концов ответил отцу Фоме седовласый отец Арнольд:
— Мы безмерно благодарны ордену за заботу — о нет, лучше сказать: обязаны ему самой жизнью своею, ибо любого из нас могли сжечь на костре обезумевшие толпы, если бы мы не обрели приют за стенами монастыря.
— Так вернитесь же туда! Вы не имеете права выказывать свои дарования на миру, ибо большая часть вашей силы принадлежит ордену!
— Мы не покинули орден, — медленно, старательно выговаривая каждое слово, возразил отец Бокильва. — И не желаем его покидать. Мы просто начали строительство новой обители.
— Монашеская обитель в Грамерае должна быть одна-единственная, отец Матфей! Тебе прекрасно известно, сколь важна в нашем деле тайна!
— Нисколько в этом не сомневаюсь. Однако вам не следует опасаться: мы не станем упражняться в наших способностях нигде, кроме как за стенами этого дома, где нас никто не будет видеть, кроме нас самих.
— А если какой-нибудь крестьянин заглянет сюда через щелочку в стене? А если он расскажет об увиденном всем своим соседям? Что тогда станется со всем духовенством в этой стране?
— Мы стараемся изо всех сил, чтобы такого не случилось. Потому мы с таким тщанием и обмазываем стены нашего дома глиной, — отвечал отец Бокильва. — Следим мы также и за тем, чтобы каждый из нас сохранял свой Щит, и наблюдаем за сознанием приближающихся к нашей обители крестьян. Не могу поверить, чтобы ты, отец Фома, заподозрил нас в подобной неосмотрительности.
— В чем только я не могу вас заподозрить — при том, что вы покинули пределы монастыря? — в отчаянии вскричал отец Фома. — Разве вы не понимаете, что наша обитель, как Тело Христово, слабеет от потери хотя бы одного из членов своих?
— Ах вот оно что, — негромко проговорил отец Бокильва. — Стало быть, тревожит вас не наш уход сам по себе, и не то, насколько он прав или не прав, и даже не возможность того, что миряне обнаружат нашу сущность. Вас пугает ослабление обители аббата.
Отец Фома промолчал, но его лицо потемнело от гнева.
— И где же тут, спрашивается, честность и праведность? — пробормотал отец Арнольд.
— Довольно слов, — буркнул отец Фома и извлек из складок своего облачения дубинку. — Что праведно, а что нет — это решать отцу нашему аббату, а не тебе, отец Матфей, ибо ты не умнее меня. И ты поступишь так, как тебе велено. И все остальные тоже.
— Мы не отвернемся от его святейшества Папы, — решительно отозвался отец Бокильва.
— Ну так получай же! — прокричал отец Фома и замахнулся дубинкой.
Отец Бокильва мгновенно выхватил палку и парировал удар отца Фомы, но в это же мгновение получил по макушке дубинкой от отца Эндрю. Настоятель новой обители пошатнулся, хотя голова его была покрыта стальным шлемом, и попятился, но отец Арнольд успел подхватить его левой рукой и поддержать, а правой рукой, в которой он сжимал куотерстаф, блокировал новый удар отца Эндрю. Отец Фома предназначил ему очередной удар, но этот удар на свой куотерстаф принял брат Орто, после чего развернулся и парировал удар брата Виллема. Отец Фома снова размахнулся, но к этому времени отец Бокильва пришел в себя и заслонился от удара куотерстафом — пусть чуть запоздало, но верно. Брат Феннель ухватился за дубинку брата Эндрю сзади, когда тот взметнул ее, и коротышка с ревом развернулся, чтобы нанести Феннелю сокрушительный удар, но его более рослый соперник закрылся и нанес ответный удар.
По всей просторной трапезной монахи дрались, пытаясь сразить друг друга. Прочное дерево ударялось о стальные шлемы. Несколько монахов упали на пол. Их собратья спотыкались о безжизненные тела.
Неожиданно с грохотом распахнулась дверь, и в трапезную вбежал мужчина в дублете и лосинах, а за ним — десяток вооруженных людей, которые проворно разбежались по комнате и выстроились вдоль стен. Послышалось гулкое пение рога. Человек, стоявший рядом с незнакомцем, оглушительно проревел:
— Всем стоять! Перед вами — бейлиф его величества короля!
Монахи замерли, опустили оружие, оглянулись.
— Что это за безобразие! — вскричал бейлиф. — Что я вижу перед собой! Бывает ли нечто более противоестественное, нежели зрелище того, как люди Божьи заняты дьявольскими деяниями!
Отец Фома выпрямился, его лицо уподобилось высеченному из камня.
— Не смей поучать священников праведности, мирянин!
Один из воинов шагнул вперед и нацелил на отца Фому пику, но бейлиф остановил его, предостерегающе подняв руку.
— Не будем пускать в ход оружие. Неужто, брат, вам и дела нет до того, какое бесчинство вы затеяли?
Отец Фома побагровел, но ответил:
— О да, воистину это бесчинство, ежели нам, облаченным в монашеские одеяния, приходится действовать так, коли мирская власть бездействует!
— Что ж, раз так, позвольте нам приступить к делу, — ответствовал бейлиф и кивнул, дав знак своим людям. — Арестуйте их, во имя короля!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
