— Но как быть, милорд, если заболевает душа?
— Тогда она должна обратиться к Церкви, дабы исцелиться!
Что ж, некоторые из средневековых церковников были великими психологами-практиками. Некоторые. Но от Рода не укрылось то, что аббат вел спор по кругу, упорно отказываясь рассматривать прикладные моменты собственных аналогий.
— Однако покуда душа хворает, милорд, она способна посеять смятение в теле, не так ли? — спросил Род, живо Представив одного шизофреника, которого когда-то знавал, — неопрятного, небритого, нечесаного.
Вероятно, аббату припомнилось что-то подобное, поскольку вид у него сразу стал печальным.
— О да, но ведь мы с вами говорим о теле государственном, а не человеческом!
Аналогии перестали работать на него — и он резво от них отказался.
— Верно, и мы говорим обо всей Церкви, а не о чьей-то конкретной душе. Однако бывали времена, когда Церковь, в некотором смысле, хворала: она распадалась на части, верования которых противоречили друг другу.
— О да, ереси пускали корни, и до тех пор, пока они не были искоренены, успевали наделать немало вреда. — Аббат нахмурился. — Тем более причин для того, чтобы искоренять их — огнем и мечом, если потребуется!
Вот так аббат переступил черту.
— Однако заповедь гласит: «Не убий».
— Заповедь говорит не о злобных совратителях, которые уводят чад Господних с пути истинного! — резко бросил аббат. — И наверняка вы не желаете быть одним из таких!
— Нет, милорд аббат, я не имею ни малейшего желания уводить людей от истинной Церкви.
Лицо аббата уподобилось камню.
— Любое разделение внутри Церкви способно только создать хаос и принести страдания простым людям, которые составляют большинство прихожан, — негромко проговорил Род. — И я умоляю вас, милорд аббат, сделать все, что в ваших силах, ради того, чтобы предотвратить подобный раскол.
Стоявший позади аббата секретарь наблюдал за ходом беседы, дрожа и сверкая глазами, уподобившимися раскаленным угольям.
— Не для нас эти речи — что-либо делать или чего-либо не делать, — ледяным тоном отозвался аббат. — Единство Грамерая зависит от Великих Лордов и от их величеств.
От мысли о том, что аббат имеет в виду гражданскую войну, у Рода препротивно засосало под ложечкой.
— Но вы — целитель души, лорд аббат. Разве вы не можете найти способ снова сделать тело Грамерая целым?
Секретарь шагнул вперед, наклонился, но вовремя спохватился.
— Мы не затеваем ничего такого, что повредило бы интересам простого народа, — сдержанно ответил аббат. — И ничего такого, что повредило бы королю и королеве.
При том условии, само собой разумеется, что их величества будут вести себя праведно.
А сие означало, что Церковь не станет выступать против Туана и Катарины, покуда те будут слушаться Церковь. Нет, это никуда не годилось.
— Хочет ли милорд аббат сказать, что Грамерай может быть единым только при том условии, что их величества откажутся от Римской Церкви и признают Церковь Грамерая единственной Церковью в королевстве?
Аббат недовольно скривился.
— У вас недостает тонкости и совсем мало тактичности. Я бы предпочел сказать, что не могу дать благословение никакой власти, которая придерживается веры, нами почитаемой лживой.
— Даже при том, что мораль и вера — одно и то же и все зависит только от того, кто отдает тебе приказы. — Род всеми силами старался унять закипающий гнев. — Но разве не сказали бы вы, милорд аббат, что людям крайне важно иметь в лице церковных властей прибежище, если, не дай Бог, власть станет тиранической?
На сей раз лицо аббата утратило каменную бесстрастность. По взгляду было видно, что он насторожился, но сдерживается.
— Важно, это верно сказано. Церковь во все времена противостояла злоупотреблениям власти со стороны лордов и короля. Но вынужден признаться, мне странно слышать от вас подобные речи.
— Не было бы странно, если бы вы знали меня лучше — тем более что из сказанного мною следует и противоположное: светские власти обязаны предоставить прибежище своим подданным, если тиранической станет Церковь.
Лицо аббата приобрело лиловый оттенок.
— Такого не случится никогда! Только духовенство имеет надежду остаться неприкосновенным для духа тирании!
— Верно, но священнослужители — тоже люди, — не удержавшись от улыбки, заметил Род. — И даже священник может быть подвержен искушению.
— Гораздо менее, нежели лорд или король!
Род развел руками:
— Не спорю. Но если бы все же такое произошло, милорд, разве не важно, чтобы король и королева обладали правом защитить своих подданных.
Аббат прищурился и одарил его гневным взглядом.
— Церковь должна быть отделена от государства, — негромко проговорил Род, — так же как государство должно быть отделено от Церкви. В этом залог безопасности народа.
— Я бы попросил вас не наставлять меня в том, как необходимо заботиться о народе, — проворчал аббат. — Попечение о пастве всегда было предметом нашей заботы.
— Да будет так во веки веков, — набожно произнес Род.
— Так и будет, — заявил аббат и поднялся — гордый и неприступный, словно айсберг. — В этом я вам клянусь. Желаете ли вы от меня чего-либо еще?
Это был вызов, а Род хорошо знал, когда пора остановиться.
— Благодарю вас, милорд. Вы дали мне все, чего я только мог ожидать.
И в этом он не солгал: он получил крайне неприятное ощущение дурных предчувствий, но постарался не выказать этого, когда кланялся аббату. Тот ответил ему отрывистым кивком, а брат Альфонсо поспешил открыть для гостя дверь. Выходя, Род бросил взгляд на секретаря аббата и похолодел при виде едва заметной победной улыбки, игравшей на его губах. Род медленно опустил голову.
— Было на редкость приятно познакомиться с вами, брат Альфонсо.
— А мне — еще приятнее, — мурлыкнул монах-секретарь.
Рода эти слова почему-то не слишком убедили — тем более что когда он шагал вслед за одним из иноков к надвратной башне, он вдруг вспомнил о том, что аббат ни разу не назвал его не только «лордом Чародеем», но даже «милордом».
Виконт д’Огюст вошел в зал в сопровождении отряда охотников-аристократов — раскрасневшийся, улыбающийся… но с пустыми руками.
— Эй, домоседы! — вскричал он. — Вы пропустили славную охоту!
Четверо остававшихся в замке благородных заложников оторвались от игры.
— Ничего мы не пропустили, — проворчал виконт Гибелли и одарил д’Огюста завистливым взглядом. — Мы тут тоже не скучали.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
