Она была бела как снег в пурпурном шелковом белье, и я понял, что пропал. Она села рядом со мной и медленно начала снимать мою одежду, все, кроме галстука.
— Так, и что же мы теперь будем делать?-игриво притянула она меня к себе. Я до сих пор помню ее запах: густой мускатный аромат, немного-джин и ее собственный запах кожи. И я погрузился в этот запах, в ее тепло, чудесную женственную мягкость. И не мог больше ждать.
В этот первый раз я взорвался почти мгновенно, но потом она научила меня, как заниматься любовью с женщиной.
— Ты способный ученик, Джонни, -сказала она. — Я буду помнить тебя. Хотя до сих пор не знаю твоего полного имени.
Сознание мое было затуманено алкоголем, ее запахом и моим первым сексом в жизни, и я вдруг промямлил мое полное имя: «Джонни Леконте».
Она смотрела на меня широко открытыми глазами. Потом вдруг засмеялась, закинув голову. Я смотрел на нее с изумлением.
— Вот это потеха!-наконец сказала она.-Это просто невероятное совпадение. Так ты Леконте? Я знаю, что Арчер Кейн даже поменял фамилию, когда женился на этой француженке, а потом у него родился сын. Так это ты? Джонни Леконте?
Мое сердце упало, но я смотрел на нее все еще не понимая.
— Ну, конечно, -воскликнула она со смехом, -ты же не знаешь, кто я. Мой юный буйвол, я-Шанталь 0'Хиггинс. Я была второй женой Арчера. И матерью этого проклятого выродка Джека.
Я схватил мои вещи и бросился к двери, даже не оглянувшись на нее. Она все еще смеялась, словно это была самая лучшая в мире шутка.
Той же ночью я ушел из отеля и утром, соврав о моем возрасте, благополучно записался в Морской флот. Но каким-то образом я чувствовал, что история с Шанталь О 'Хиггинс для меня не закончилась.
Глава 30
Я многое узнал за то время, пока служил в Военно-Морском флоте, но познания мои касались в первую очередь премудростей ведения боя, людей на войне, жизни и смерти, -далеко не книжные знания.
Я прослужил два с половиной года на эскадренном миноносце в южной части Тихого океана. К сожалению, мне пришлось отказаться от мечты о Средиземноморье.
Мне было несложно привыкнуть к военным условиям. Ведь я провел большую часть жизни, защищаясь от нападений. Во мне все еще было прекрасно развито чувство опасности. Кроме того, годы, проведенные на Гавайях, сделали из меня первоклассного моряка. Я знал океан, его особенности.
Но это не означает, что я ничего не боялся. Я был бы дураком. Когда я наводил орудие на врага, который был в нескольких сотнях ярдов от меня, знакомый металлический привкус страха неизменно появлялся во рту. Война-это тяжелое занятие, но я познал, что такое дружба моих товарищей по оружию в этом страшном деле. Я научился, как нужно жить с людьми, как принимать дружбу и платить тем же. Я, наконец, стал более цивилизованным человеком, хотя еще и не гражданином мира, конечно. Я сомневался в том, что вообще способен на это. Психологи говорят, что характер человека формируется до наступления половой зрелости. Значит, моя жизнь была безнадежно испорчена.
Но здесь, живя на лезвии ножа, на войне, где торпедирование сменялось воздушным нападением, бомбардировками, я все же был почти счастлив. Ведь между мной и Кейнами лежали многие мили водного пространства. Наступил и прошел мой восемнадцатый день рождения, и я понимал, что, если бы все еще жил на Калани, уже погиб бы в каком-нибудь «несчастном случае», конечно, запланированном. Умереть за свою страну было более предпочтительно. Это было почетно.
Я собирался продолжать свою карьеру военного моряка, когда в 1945 году закончилась война. Мне недоставало образования, чтобы стать офицером, и мои перспективы 'были ограничены. Кроме того, во мне проснулась старая тяга к рисованию. Я делал наброски моряков, играющих в карты в тельняшках и форменных беретах, или растянувшихся без сил на койках после долгой ночи на вахте, 'или читающих письма из дома. Я пытался изобразить то тоскливое выражение, с которым они говорят о женах и детях. По памяти я восстанавливал сцены боя военных кораблей, превращающих друг друга в прах, или огонь и окровавленные, растерзанные тела.
Или то, как спокойно шли конвои вдали, на горизонте, пока мы, стражи Южного Пасифика, несли свою службу.
Капитан видел мои эскизы. Он отметил их и повесил в кают-компании. Когда эта долгая война наконец окончилась, он передал часть из них шефу военно-морских операций. А некоторые из них в рамках висят сейчас в коридорах высоких учреждений в Вашингтоне.
В тот день, когда я во второй раз в своей жизни получил свободу, я почувствовал печаль. В Военно-Морские силы я пришел несмышленышем, а вышел взрослым мужчиной. Мне не хватало моих товарищей, нашего порядка и дисциплины. Я снова должен был все решать за себя сам.
Я был уверен только в одном: я хочу рисовать. У меня было немного денег, которые я ухитрился скопить, плюс финансовая помощь, которая должна была помочь нам адаптироваться к мирной жизни. Но я понимал, что этого надолго не хватит. Я знал также, что не могу вернуться на Западное побережье или на Гавайи.
Моя жизнь превратилась в постоянную смену мест работы. Летом я работал официантом в горных ресторанчиках на Востоке, чтобы скопить деньги и рисовать всю зиму. Я не знал, хорошо ли у меня получается. Просто это было необходимостью, единственной движущей силой в моей жизни.
Конечно же, у меня были девушки, милые юные создания, которые без ума влюблялись в романтичного молодого художника, «живущего прямо на крыше». Вообще говоря, это был чердак над складом скобяных товаров в маленьком пригороде Мета. Я влюблялся и разочаровывался каждый сезон, но настоящей любовью оставались только море и мое искусство.
Медленно шли годы. Иногда я продавал свои работы, но только в случае крайней нужды. Я хотел сохранить их все до одной, потому что это была моя память о людях, с которыми я встречался, местах, где я побывал, и девушках, которых я любил. Я, как всегда, рисовал мою собственную жизнь. Но никогда больше я не пытался рисовать Калани или что-нибудь связанное с моим детством. Они исчезли в глубинах моей памяти, как неразорвавшаяся торпеда.
В начале 50-х мои работы заметили. Мне предложили сделать небольшую выставку в частной нью-йоркской галлерее. Я долго перебирал свои картины, не желая расставаться с теми, что считал лучшими. Я купил по этому случаю новый костюм и сбрил бороду. Я чувствовал себя довольно глупо, торча там посреди галлереи, зажав в руке бокал с шампанским и выслушивая комментарии посетителей. К моему удивлению, они были большей частью похвальными, и вскоре в газетах появились крохотные заметки обо мне. Это был не великий успех, но все же я стал художником, устроившим свою персональную выставку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
