силясь посмотреть в другую сторону.
— Судимир забрал его.
Должно быть, Ивар насупился, потому что она поспешила добавить скороговоркой:
— Он в добром здравии, не тревожься.
— Пить, — только и ответил княжич и тут же почувствовал у своих губ прохладную глиняную кромку чаши. Никакое заморское вино не шло в сравнение с простой водой, чистой и сладкой.
Утолив жажду, Ивар отстранился и встретился с глазами девушки, блестящими и перепуганными, как у важенки. Всё это странным образом соединялось между собой — щиты на стенах, Кучук и глупая девчонка. Казалось, ещё немного, и Ивар поймёт что-то важное, ухватит нить, связующую всё вместе, но ничего не получалось. Будто бы он искал слово, выскочившее из головы и вертящееся на языке, но оно никак не приходило на ум.
Ивар ощутил, как всё перед ним закружилось, и упал на подушки, закрывая глаза. Позже. Он подумает обо всём позже.
Когда княжич распахнул очи, было светло и через изумрудно-зелёную слюду в гридницу впрыгивали весёлые солнечные блики. В голове было ясно и легко, и Ивар вдруг задохнулся от радостного ощущения, распиравшего грудь. Он был жив. Он пришёл с победой. Он продержался до прихода помощи и спас город.
Тепло разливалось по всему телу. Ивар глубоко вдохнул и почувствовал отголоски незнакомой боли. Верно, он ведь получил удар копьём в бок, смявший броню. Ивар нахмурился, припоминая падение с лошади, бой врукопашную, а потом лицо сарынского воина перед собой, зовущего его домашним именем.
Княжич повёл глазами, оглядывая гридницу. Людей было порядком, но многие лежанки уже пустовали. Тут и там мелькали скорбные лица вдов, ходивших за ранеными. Лекарь сидел у стола, склонившись над парящим котлом со снадобьем. Взгляд Ивара наткнулся на хрупкую тень возле окна, и сердце сделало неожиданный скачок. Княжич вспомнил тёмные тревожные очи и мягкие прикосновения. Девушка стояла, обняв себя руками, и в задумчивости разглядывала оружие, висевшее на стене.
Наверное, Бьярки можно было понять. В ней что-то было. Внутренняя сила и в то же время беззащитность. Смелость и одновременно уязвимость. Строгая, скупая красота. Как горный вереск, она терялась со своей простотой и безыскусностью в сравнении с изящными цветами, но лишь вереск мог пробиться из-под снега и пронести свои незамысловатые искорки сквозь лютые морозы.
— Вижу, тебе, наконец, надоело спать, — раздался рядом хрипловатый голос.
— Кучук! — радостно воскликнул Ивар, резко поворачиваясь к побратиму и тут же наказанный за свою поспешность пронзительной болью.
— Не зови меня больше так, — засмеялся кочевник, и улыбка разом превратила незнакомого степного воина в его маленького побратима. Казалось, только она не изменилась под влиянием минувших зим. — Я давно уже не щенок.
— Сонкур, — исправился Ивар. — Я в долгу перед тобой, брат мой.
— Ты сам знаешь, что это не так, — покачал головой сарын. — Когда-то ты дал мне больше, чем жизнь. Ты вернул мне свободу.
— Зачем ты пошёл на Залесье? — с упрёком спросил княжич.
Сонкур горько усмехнулся, сложив руки на груди.
— Много лун назад твой отец и его люди убили моего брата, схватили за косы мою мать, связали нас и как скот пригнали в этот деревянный город, где даже звёзды чужие. Я был совсем мальчишкой, но до сих пор помню свои сны о степи, виденные в плену. — Сонкур помрачнел и отвернулся. — Наши люди издревле воевали друг друга. Не мы с тобой это начали, не нам и заканчивать. Я собрался жениться, мне были нужны лошади и рабы, и я отправился с Тарсуком. Я бы сделал это вновь.
— Оставайся у меня, — горячо воскликнул княжич. — Живи в моём доме! Я дам тебе рабов и всего, что пожелаешь. Иначе однажды мы убьём друг друга. Я не хочу этого.
— Нет, Ивар, — возразил сарын. — Если над моей головой нет тундука, я не могу назвать это место домом. И потом, — он улыбнулся, — я хочу вернуться в степь, к моей невесте.
Ивар усмехнулся. Он всегда считал привязанность неподобающей слабостью. На свете существовали незыблемые вещи, но это явно не относилось к женщинам. Сам не зная, отчего, он посмотрел на Гнеду, которая склонилась над одним из раненых, и взгляд княжича не укрылся от побратима.
— Берегись, её руки пахнут евшаном, — шутливо заметил Сонкур, и Ивар наморщил лоб, собираясь спросить, что тот имеет в виду, когда двери распахнулись и на пороге возник Судимир. Отрывистыми быстрыми шагами он уверенно направился к княжичу, и Ивар понял, что кормилич не в первый раз навещает его.
— Хвала Небесам! — с облегчением воскликнул боярин, останавливаясь возле Ивара и обдавая его знакомым с детства и защемившим грудь запахом усадьбы. — Ты, наконец, пришёл в себя! Князь будет счастлив получить добрые вести.
Ивар хмыкнул, приподняв одну бровь.
— Князь предпочитает получать вести из вторых рук?
Он намеревался скрыть свою боль ядом, но вместо этого прозвучал как жалкий обиженный мальчишка.
— Не будь несправедлив к отцу, — сурово возразил Судимир и понизил голос. — Он совсем нездоров и не покидает своих покоев. — Боярин наклонился к самому уху княжича, так, чтобы их не могли услышать посторонние. — Это случится скоро, Ивар. Ты должен быть готов.
30. Мёд и полынь.
Гнеда медленно ехала по опушке леса, напряжённо вглядываясь в заросли и время от времени издавая призывный свист, но тщетно. Она не видела Злого с конца зимы, а нынче на исходе был уже берёзозол. Должно быть, он улетел или того хуже, вовсе не пережил морозов. Девушка безуспешно искала птицу уже несколько дней, не желая признавать, что её маленький друг потерян безвозвратно.
Душа полнилась смятением и неизвестностью, и Гнеда отчаянно цеплялась за то последнее, что связывало её с порой, когда жизнь была проста, понятна и честна. Девушке чудилось, что стоит отыскать пустельгу, и она приблизится, хотя бы в мыслях, к Айфэ, по чьему надёжному верному плечу Гнеда так тосковала, и всё сразу встанет на свои места.
Наверное, стоило радоваться, ведь последние седмицы, полные страшных испытаний, наконец минули. Город, там, где он пострадал, отстраивался заново, и на месте звучавшего плача нынче раздавался весёлый смех и стук топоров. Павшие были упокоены, раны залечены. Но вместо того, чтобы испытывать облегчение, Гнеда чувствовала, что завязла, будто птица в кляпцах.
Месть, приведшая девушку в Стародуб, теперь была окончательно
