ехал туда с особенным воодушевлением.
Кормилич умел устраивать застолье, и всего было вдоволь — мёда, кушаний, смеха и бесед, кубков, поднятых во славу витязей, павших и выстоявших. Были здесь и песни, и нарядные красавицы, и добрый огонь, и потешные игрища. Всякому гостю было весело, и Ивар жалел лишь, что отец отбыл сразу после первой здравницы, да Сонкур, умчавшийся в свою степь, как только оправился от ран, не мог разделить с ним это торжество.
Сердце каждой девушки в Стародубе принадлежало Ивару, стоило ему лишь улыбнуться, и княжич беззастенчиво пользовался своим оружием, заставляя славниц рдеть и мечтать о несбыточном. Впрочем, была одна, к которой его взгляд возвращался чаще других. Возможно, причиной тому была незримая связь, что установилась между ними во время его болезни. Но скорее дело было в том, что Гнеда, в отличие от всех остальных, не только не пыталась поймать случайный взор Ивара, но и, напротив, избегала его. Это раздражало и подстёгивало одновременно.
Он вдругорядь взглянул туда, где сидела Судимирова чадь, и в этот раз, наконец, успел поймать её вороватый взгляд, который девушка тут же поспешила опустить вниз.
Где же твоя хвалёная смелость? Не прячь глаза, ведь я и так всё знаю! Ты выбрала меня, а не его!
Ивар нахмурился. Нет, эти думы не принадлежали ему. Брага хозяйничала в голове. Княжич взглянул на Бьярки, который был непривычно молчалив и задумчив. В отличие от побратима, который едва успевал поставить кубок, как его снова наполняли до краёв, он почти не притрагивался к своей чарке. Было ясно как день, что здесь опять замешана девчонка, и мысль об этом злила Ивара.
Княжич отодвинул от себя чашу и поднялся. Он вышел на стемневший двор, где каждый камешек под ногой был знаком. Он вырос здесь. Отцом Ивара был воспитавший его Судимир, а не чужой постаревший человек, умиравший теперь в своей одинокой ложнице. Ивар всегда был для князя лишь сыном постылой жены, ненужным и нежеланным.
Почему он думал об этом? Должно быть, потому что размышлять о своих обидах было проще, чем признать, что сам он нынче поступал подло.
Подло?
А как иначе можно назвать то, что он делал? Пообещав Бьярки оставить девушку в покое, он вновь смотрел на неё, мучая брата и даря ей ненужные надежды.
Начавшись как игра, эта забава становилась всё менее смешной. Если б не Бьярки, Ивар никогда в жизни не взглянул бы на угловатую девчонку второй раз. Ему всегда нравилась яркая, нарочитая красота. Ивар обратил на Гнеду внимание лишь потому, что его друг неожиданно сильно увлёкся ей. Потому что на сей раз названный брат не собирался делиться или добровольно отходить в сторону, как он всегда делал в детстве, стоило Ивару положить глаз на его новый плащ или нож.
Хмель взбаламутил рассудок княжича, поднимая со дна самые потаённые мысли. В глубине души Ивар знал, что, пытаясь присвоить себе то, что принадлежало Бьярки, он думал получить нечто совсем иное. Ведь ни оружие, ни безделушки, ни женщины не могли дать того единственного, чего он в действительности алкал. Отца и мать. Любовь и уважение. Семью. Дом.
Что же до самой Гнеды, то Ивар не простил ей унижения, которое испытал, будучи отвергнутым. Не забыл того, что она когда-то предпочла Бьярки ему. И даже теперь, когда сердце девушки, казалось, было вывернуто наизнанку, Ивар чувствовал, что эта любовь не настоящая. Ему вновь досталось что-то внешнее и незначительное, тогда как истинное содержимое по-прежнему принадлежало его брату.
Бьярки был прав, говоря, что девчонка принесёт беду. Разве уже не пролегла между ними трещина? Разве сохранилось былое доверие? Ведь он стоит здесь, тогда как Бьярки сидит над нетронутой чашей, мрачный и погружённый в собственные, не поверенные побратиму думы.
— Ивар, — раздалось вдруг за спиной, и княжич вздрогнул. — Мне нужно поговорить с тобой.
Ивар уже не помнил, когда в последний раз был в покоях Бьярки, но, казалось, здесь ничего не менялось годами. Наверное, отпрыск одного из самых влиятельных семейств в Стародубе мог бы обставить свою горницу богаче, но Ивару даже нравилась эта строгость. Очаг, кувшин для умывания, узкая постель, убранная шкурой добытого Бьярки волка, который в память о себе оставил ему рубец на груди, щит, топор и лук на стене, старая облупленная скрыня в углу.
Открылась дверь, и мальчишка-слуга ловко водрузил на стол корчагу и кубки, так же расторопно исчезнув, оставляя побратимов наедине. Бьярки разлил вино и, сделав рассеянный глоток и явно не заботясь вкусом, тут же поставил чашу на место. Ивар знал, что друг выпил в силу привычки. Он с детства был обязан пробовать всё, чем потчевали княжича.
Ивар же с удовольствием откинулся в кресле, потягивая напиток мелкими глотками, и молча глядел на Бьярки, вставшего у окна. Он видел, что другу нелегко было начинать разговор, но помогать не собирался.
— Я решил жениться, — выпалил, наконец, юноша, поворачиваясь лицом к собеседнику.
Это было неожиданно и весело, и Ивар выразительно приподнял брови, ожидая продолжения. Но его не последовало, и княжич принуждённо рассмеялся:
— Что ж, отец будет рад, он давно мечтает тебя охомутать.
Бьярки смотрел на друга без тени улыбки.
– Гром тебя разрази, отчего ты такой трезвый? С тобой невозможно разговаривать! — досадливо воскликнул княжич.
— Он не будет рад, — мрачно возразил Бьярки, пропуская упрёк побратима мимо ушей.
— Почему? — нахмурился Ивар, начиная что-то подозревать.
— Я решил жениться на Гнеде.
— Что? Ты рехнулся? — изумился княжич, отставляя полупустой кубок. Опьянение мигом слетело с него.
— Может быть. Это дела не меняет.
— Девка вскружила голову, всякое бывает. Но не настолько же! Теперь я начинаю верить. Она и вправду ведьма, раз смогла свести тебя с ума!
— Ведьма или не ведьма, мне всё равно. Но я точно сойду с ума, если она не станет моей.
— Бьярки, послушай, — Ивар подошёл к другу и взял его за плечо. — Ты не можешь жениться на вахлачке без роду и племени!
Бьярки скривился словно от зубной боли и скинул его руку.
— Не называй её так.
— Давно ли ты сам её так величал! И так о ней будут
