18 февраля 1944 года немецкая политическая разведка была объединена с армейской. Некоторые агенты Канариса оказались явными предателями, они были разоблачены как двойные агенты, сам он был отправлен в отставку. Однако Кейтель сделал адмирала начальником специального штаба по «делам хозяйственной войны», располагавшегося в Эйхе вблизи Потсдама. Шелленберг, остававшийся руководителем VI управления РСХА, получил в наследство Абвер. Его переименовали в Amt Мил.[198]
Лицо Шелленберга было зеленоватого цвета. На его письменном столе лежал револьвер. В апокрифических «Мемуарах» он написал, что у него в письменном столе был установлен пулемет, приводимый в действие педалью. Одно нажатие — и посетитель падает как подкошенный. Я никогда не видел этого механизма у Шелленберга, но не это главное.
— Если они сюда придут, — сказал он, — я смогу защититься. Легко им меня не взять.
— До такой степени вам кто-то угрожает?
— Скорцени, ситуация очень серьезная. Я приказал раздать автоматы всему мужскому персоналу. Мы будем защищаться до конца.
— Послушайте меня, — сказал я. — Ваш приказ мне кажется очень неосторожным. Эти люди не умеют пользоваться огнестрельным оружием и в экстренной ситуации поубивают друг друга. Я только что отослал в подвал одного из ваших унтер-офицеров, державшего автомат, как зонтик.
Тогда Шелленберг сказал мне, что центр заговора находится в резиденции руководства войсками запаса на Бендлер-штрассе. Он спросил, могу ли я вызвать одну из моих рот с целью «обеспечения нашей защиты».
— Ну, конечно же! У меня действительно диссоциация, ведь я должен был сразу же об этом подумать. Мой батальон уже готов к выдвижению. Я хотел бы только знать, кто наш противник?
— Я вам говорю, что козни строят на Бендлерштрассе. Это заговор. Их ничто не остановит!
— О ком речь? Кто строит козни против кого?
— Мне кажется, что они готовятся к путчу, по улицам снуют танки. Танки, Скорцени, вы отдаете себе отчет?!
— Пожалуйста, успокойтесь, оберфюрер. До появления моих людей я наведу справки.
Было примерно 19.00. По телефону я приказал Фелкерсаму немедленно прислать одну роту под командованием хауптштурмфюрера Фукера на Беркерштрассе. Командир роты должен был выполнять только мои приказы. Сам Фелкерсам и оберюнкер (прапорщик) Остафель должны были прибыть ко мне, что они и выполнили за рекордно короткое время. Фелкерсам остался на Беркерштрассе, а я вышел с Остафелем, чтобы обойти правительственный квартал. Везде царила тишина.
— Пока что это опереточный путч, — сказал я Остафелю. — Поехали в танковую часть.
У меня было много друзей среди офицеров бронетанковых войск. Я также знал начальника штаба инспектората бронетанковых войск из Фербеллинер Плац, полковника Эрнста Больбринкера. Там у меня сразу же возникло чувство, что происходит что-то подозрительное. Танки из танковой школы в Вюнсдорфе, что под Берлином, были расставлены по всей ширине аллеи. Я отдал честь офицерам. Мне разрешили пройти; Больбринкер немедленно принял меня, и я заметил, что он очень взволнован. По приказу, поступившему с Бендлерштрассе, он должен был послать танки на разведку в сторону Ланквиц и казарм Лихтерфельде, где была расквартирована часть лейб-штандарте «Адольф Гитлер».
— Я ничего не понимаю, — сказал полковник. — Вы слушали радио? Покушение на нашего фюрера! […] Это неслыханно! […] Полковник Глеземер, комендант школы бронетанковых войск из Крампниц, не вернулся с Бендлерштрассе. Мне кажется, что части СС запланировали путч и произошли столкновения. Что вы об этом думаете?
— Господин полковник, — ответил я, — я имею честь принадлежать к войскам СС. Мне не верится в какой-либо заговор моих товарищей против фюрера. Я допускаю, что кто-то специально распускает эти слухи, чтобы развязать гражданскую войну и противопоставить сухопутные войска частям СС.
Полковник был удивлен.
— Гражданскую войну? Это как?
Я сказал ему, что если танковые части, оставившие Вюнсдорф для того, чтобы двинуться на Берлин, повернут в сторону Лихтерфельде, лейб-штандарте может отреагировать на это открытием огня. А этого нельзя допустить любой ценой. Полученный приказ был бессмысленным. Полковник согласился со мной и сказал, что его танки еще не выдвигались; они были сконцентрированы вблизи Фербеллинер Плац. Я предложил съездить вместе с двумя его офицерами в Лихтерфельде. Мы немедленно отправились в путь, отдав по дороге приказ командирам танков, чтобы они не трогались с места без получения нового приказа. Немного позже Больбринкер приказал танковым частям выполнять приказы только генерального инспектора бронетанковых войск, генерала Гудериана.
Мы неслись на автомобиле к моим бывшим казармам в Лихтерфельде, и вскоре я уже беседовал с оберфюрером — вскоре бригаденфюрером и генерал-майором в «Лейбштанфербе» Вильгельмом Монке. Мы оказались для него посланцами Провидения. Геббельс объявил тревогу его части примерно в 19.00, предупредив, что, вероятно, какие-то элементы в армии, убежденные в смерти фюрера, стараются захватить власть и издать соответствующие приказы. Путчисты утверждали при этом, что якобы СС — а именно, войска СС — совершили государственный переворот. Поэтому оберфюрер подготовил к бою орудия и пулеметы, а его люди заняли боевые позиции… Мы обсудили ситуацию.
— Дорогие коллеги, — сказал Монке, — это счастье, что вы приехали, потому что если бы подъехали танки, пролилась бы кровь!
Я настаивал, чтобы он не поддавался на провокации. Могло случиться так, что один или два заблудившихся танка появятся перед казармами. Войска СС не должны отвечать огнем. Мы пришли к согласию. Я оставил у Монке одного из связных офицеров Больбринкера, второй вернулся в свою часть, чтобы доложить обстановку командиру. Было примерно 21.00.
Позже мне стало известно, что полковнику Глеземеру, которого заговорщики удерживали силой, удалось покинуть Бендлерштрассе и также предупредить инспекторат бронетанковых войск, который не поддался на провокации.
Из казармы лейб-штандарте я позвонил Фелкерсаму. Первая моторизованная рота уже прибыла из Фриденталя. Я приказал Фелкерсаму быть наготове у здания на Беркерштрассе. Мой адъютант сообщил, что примерно в 16.00 штабом войск запаса, по всей вероятности, была объявлена тревога. 15 июня такие учения уже проводились штабом III военного округа в Берлине. Речь шла о принятии решительных мер на случай предполагаемой интервенции в столице воздушно-десантных войск. Однако приказы, приходившие с Бендлерштрассе начиная с 17.00, никоим образом не касались учений. Дело было в тайной внутренней мобилизации, проводившейся с целью совершения путча. Чья это инициатива? Мне представлялось очевидным, что покушение на Гитлера связано с замешательством в Берлине. Ночью мне стало известно, что заговорщики пытались замаскировать свою операцию, издавая приказы по выполнению плана «Валькирия», предусматривавшего использование больших средств на случай неожиданного вторжения неприятеля или же возникновения угрозы безопасности государства — мятежа иностранных рабочих. Мне сказали позже, что «учения», проводившиеся 15 июля, были результатом ошибки части заговорщиков, предполагавших, что покушение произойдет в этот день.
После разговора с Фелкерсамом я принял решение поехать в Ванзее, в штаб генерала Штудента[199], еще не получившего ни одного приказа.
По телефону мне сообщили, что генерал находится у себя и ждет меня.
Был уже десятый час, когда я доложил о своем прибытии у дома Штудента — маленькой вилле в Лихтерфельде. Одетый в домашний халат генерал просматривал документы на террасе при тщательно затемненном свете лампы. С ним была жена, которая что-то шила. Генерал принял меня очень вежливо. Я объяснил, что прибыл по службе, и хозяйка дома сразу же исчезла. Я кратко сообщил генералу о происходящих событиях. Он с недоверием покрутил головой: «Но, мой дорогой Скорцени, это звучит, как приключенческая повесть! Попытка путча? Заговор военных? Это невозможно! Просто произошло недоразумение, и это все!»
В этот момент раздался телефонный звонок, звонил маршал Третьего рейха Герман Геринг. Он сообщил Штуденту, что покушение на Гитлера совершил офицер из штаба войск запаса, поверивший, что фюрер погиб. В результате этого на Бендлерштрассе были изданы соответствующие приказы, и некоторые из них начали выполняться. С этого времени необходимо выполнять приказы, приходящие только из ставки фюрера и Верховного главнокомандования вермахта. Геринг приказал «сохранять хладнокровие», чтобы избежать ненужных столкновений. Гитлер не получил телесных повреждений. Ночью он лично обратился к немецкому народу.
— В это действительно трудно поверить! В общем, ситуация очень серьезная. Я немедленно привожу свои подразделения в состояние повышенной готовности с запретом выполнять любые неясные приказы.
