— Нет, никогда. Уж слишком он меня запугал. К тому времени Гордон стал весьма влиятельным и могущественным человеком. Куда более влиятельным и могущественным, чем я. Ну так вот, я ничего ему тогда не сказал. Просто отказался от участия в выборах. Сложил, образно говоря, свою палатку и уехал. После этого я ушел из политики и не перемолвился больше с Миттелем ни единым словом. С тех пор прошло уже больше четверти века.
— Потом вы занялись частной практикой.
— Да. Я стал общественным защитником и делал свою работу бесплатно, наложив на себя за свои прегрешения своего рода епитимью. Мне очень хотелось бы сейчас сказать, что покаяние помогло залечить мои душевные раны, но этого, к сожалению, не произошло. Теперь я совершенно безвредный и беспомощный человек, Иероним Босх. Скажите, вы пришли, чтобы меня убить? Я это к тому, что, если у вас и впрямь было такое намерение, пусть мои жалкие слова вас не остановят. Я этого заслуживаю.
После подобного откровения Босх долго молчал. Наконец, покачав головой, он произнес:
— А что вы можете сказать о Джонни Фоксе? Если не ошибаюсь, после той роковой ночи ему удалось-таки подцепить вас на крючок.
— Да, это так. Он оказался способным парнем во всем, что касалось шантажа и вымогательства.
— И что же приключилось с ним?
— Я был вынужден взять его на работу в свой избирательный штаб и согласился платить по пятьсот долларов в неделю за те ничтожные услуги, которые он мне оказывал и которые этих денег не стоили. Видите, в какой ужасный фарс превратилось мое существование? Впрочем, Джонни Фокс погиб во время дорожного инцидента, так и не успев получить причитающееся ему жалованье.
— Фатальный наезд подстроил Миттель?
— Было бы логично предположить, что он так или иначе участвовал в его устранении, хотя может сложиться впечатление, что Миттель — чрезвычайно удобный козел отпущения, когда дело касается моей персоны и моих собственных прегрешений.
— Неужели вы допускаете, что этот наезд мог оказаться обыкновенным совпадением?
— Такие вещи лучше исследовать в ретроспективе, — печально покачал головой Конклин. — Удача в делах буквально меня заворожила. Мне представлялось, что само провидение вырвало тогда единственную колючку, торчавшую у меня в боку. Как вы понимаете, в то время у меня и мысли не было, что смерть Марджери хоть как-то связана со мной. Поэтому я рассматривал Фокса просто как присосавшегося ко мне злостного вымогателя. Когда он исчез с моего горизонта благодаря столь своевременному наезду, я был только рад. Репортер, который освещал это событие, обязался не упоминать в своей статье о криминальном прошлом Фокса, и моя жизнь, казалось, снова вошла в привычную колею… Но это была только иллюзия. Моя жизнь уже никогда не стала прежней. Каким бы гениальным Гордон ни был, он не учел, что мне не удастся оправиться после смерти Марджери. Я до сих пор от этого не оправился.
— А что вы можете сказать о «Маккэг, инк.»?
— О чем?
— О компании «Маккэг, инкорпорейтед». Другими словами, о ваших выплатах копу по имени Клод Эно?
Конклин замешкался, подбирая нужные слова.
— Конечно, я знал Клода Эно. Но он был мне неинтересен, и я никогда ничего ему не платил.
— Компания «Маккэг» зарегистрирована в штате Невада. Она была записана на Эно. Вы же и Миттель числились ее сотрудниками. Это была схема, по которой осуществлялись выплаты. Эно от кого-то получал тысячу в месяц на протяжении двадцати пяти лет. Судя по всему, от вас с Миттелем.
— Нет! — вскричал, вернее, хрипло прокашлял Конклин. — О компании «Маккэг, инкорпорейтед» я ничего не знаю. Но ее мог создать Гордон. Он и расписаться за меня мог — или подсунуть мне обманным путем на подпись необходимые документы. Как мой помощник он ведал многими делами от моего имени. И если предлагал мне подписать какую-то бумагу, я подписывал.
Конклин произнес это, глядя Босху в глаза, и тот ему поверил. Старик признался в куда худших деяниях. С какой стати ему лгать о выплатах Эно?
— Как повел себя Миттель, когда вы сообщили, что уходите из политики?
— Как я уже говорил, к тому времени он обзавелся связями и стал весьма влиятельным человеком. Его юридическая фирма представляла интересы городской верхушки, а поле общественной деятельности постоянно расширялось. Тем не менее в тот момент он занимался в основном моим продвижением и я кое-что для него значил. У него были планы проникнуть с моей помощью в офис генерального прокурора, а потом и в губернаторский особняк. Кто знает, куда он нацелился после этого? Короче говоря, Гордон при этом известии радости не выказал. Хотя я отказался встречаться, поговорить с ним по телефону мне все-таки пришлось. Поскольку ему не удалось переубедить меня, он начал угрожать.
— Как он вам угрожал?
— Он сказал, что, если я попытаюсь поставить его репутацию под сомнение, мне предъявят обвинение в убийстве Марджери Лоув. И я не сомневаюсь, что он смог бы этого добиться.
— Значит, из вашего лучшего друга он превратился в худшего врага? Как ему вообще удалось подцепить вас на крючок?
— Я не замечал его истинного лица, пока не стало слишком поздно… Гордон не человек, а прямо какая-то концентрированная хитрость. Он очень опасен. Очень… Мне так жаль, что я познакомил с ним вашу мать.
Босх кивнул. Вопросов к Конклину у него больше не было, и о чем еще с ним говорить, он не знал. Несколько секунд длилось молчание. Конклин, казалось, с головой ушел в собственные мысли. Наконец он подал голос:
— Полагаю, что мужчине в этой жизни суждено только раз встретить спутницу, которая подходила бы ему во всех отношениях. И если вы повстречаете такого человека, держитесь за него обеими руками и никуда от себя не отпускайте. И не важно, что у него было в прошлом. Это не имеет ровно никакого значения. Значение имеет только то, что вы вместе.
Босх снова согласно кивнул. Сейчас он мог только кивать. И задавать простейшие вопросы. Ничего другого просто не приходило в голову.
— Где вы с ней познакомились?
— О, я познакомился с ней на танцах. Нас представили друг другу, и я тогда подумал, что у такой молодой женщины вряд ли возникнет ко мне интерес. Но я ошибся… Итак, мы с ней потанцевали, а потом начали встречаться. А потом я в нее влюбился.
— И вы не знали о ее прошлом?
— В тот момент нет. Но со временем она мне все рассказала. Но тогда мне уже было на это наплевать.
— А что в это время делал Фокс?
— Он выступал как связующее звено. Кстати, он нас и познакомил. Я не знал, кто он, поскольку Фокс отрекомендовался бизнесменом. Если разобраться, для него это и впрямь было частью бизнеса — познакомить одну из своих подопечных с влиятельным человеком, потом отойти в сторону и наблюдать, как будут развиваться отношения. Я никогда Марджери не платил, и она не просила у меня денег. Но все то время, пока мы встречались и влюблялись друг в друга, Фокс, должно быть, размышлял, как можно использовать наши отношения себе на пользу.
Босх хотел было вынуть из портфеля переданную ему Монти Кимом фотографию и показать ее Конклину, но по некотором размышлении решил этого не делать. Фото могло оказаться для старика слишком сильным испытанием. Пока он об этом думал, Конклин заговорил снова:
— Я очень устал, а между тем вы еще не ответили на мой вопрос.
— Какой вопрос?
— Вы приехали сюда, чтобы меня убить?
Босх посмотрел на старческое лицо Конклина, на его бессильные руки, лежавшие на покрывале, и неожиданно почувствовал симпатию к этому человеку.
— Я не знал, что сделаю, когда приду сюда. Думал только о том, что мне необходимо вас увидеть.
— Вы хотели бы что-нибудь о ней узнать?
— О матери?
— Да.
Босх подумал, что его воспоминания о матери, которые и в детстве были довольно расплывчатыми, с каждым прожитым годом все больше стираются из памяти. Он не знал, о чем спросить у Конклина. Наконец он произнес:
— Какой она была?
Конклин секунду обдумывал его вопрос.
— Мне трудно ее описать. Но я всегда испытывал к ней сильное влечение… У нее на губах часто мелькала эдакая загадочная полуулыбка. Я знал, что у нее есть тайны. Как, впрочем, и у большинства людей. Только ее казались более темными. Но несмотря на это, она была полна жизни. А во мне, когда мы встретились, ничего подобного не было. Именно это — полноту жизни — она мне и подарила.
Он допил воду. Босх предложил принести еще стакан, но Конклин слабым движением руки отмел это предложение.
— Когда я бывал с другими женщинами, они стремились выходить со мной в свет, демонстрировать меня, как некий трофей, — сказал он. — Но ваша мать была не такая. Она предпочитала сидеть дома или ездить на пикники в Гриффит-парк, вместо того чтобы посещать ночные клубы на Сансет-стрит.
— Как вы узнали о том… чем она занималась?
— Повторяю, она мне сама об этом сказала. В ту ночь, когда поведала о вас. Она хотела рассказать мне всю правду, поскольку ей требовалась моя помощь. Должен вам заметить, что был… шокирован. И сразу же подумал о себе. О том, как себя прикрыть, если эта информация получит распространение. Но одновременно я восхищался ее мужеством. Из-за того, что она сама мне все рассказала. Кроме того, я был в нее влюблен. Я уже не мог от нее отказаться.
