Пока смуглянка бинтовала ему руку, в дверь постучался Лонгвотер Пайк — доложить, что на борт поднялся капитан «Горя» с пленником.
— Говорит, что чародея нам привез, капитан. Выловил его в море.
Неужто сам Утонувший Бог его посылает? Эйерон, побывавший в его чертогах еще при жизни, точно бы знал. Виктарион своего бога боялся, как и положено, но крепко верил в него. Поработав пальцами левой руки, он скривился, натянул перчатку и встал.
— Пошли поглядим.
Капитан «Горя», маленький волосатый Спарр по прозвищу Крот, ждал на палубе.
— Это Мокорро, лорд-капитан, — сказал он Виктариону. — Подарок Утонувшего Бога.
Ай да чародей — чудище, да и только. Ростом с Виктариона, но вдвое толще, пузо как валун, белая бородища — как львиная грива, а сам черный. Не коричневый, как летнийцы, что на лебединых кораблях ходят, не меднокожий, как дотракийцы, не оливковый, как смуглянка: черный и черный, как вороново крыло. Можно подумать, он в огне обгорел, и те самые огни отпечатались у него на щеках и на лбу. Рабские татуировки, метины зла.
— Цеплялся за сломанную мачту, — поведал Крот. — Десять дней пробыл в море после крушения своего корабля.
— За десять дней он должен был либо умереть, либо рехнуться от питья соленой воды. — Морская вода священна; Эйерон Мокроголовый и другие жрецы пользуются ею для благословений и сами то и дело пьют по глотку, чтобы подкрепить свою веру, но просто так ее пить нельзя. — Так ты, говоришь, колдун?
— Нет, капитан, — ответил на общем языке пленный — гулко, будто со дна морского. — Я смиренный раб Рглора, Владыки Света.
Рглор… Стало быть, он красный жрец. Виктарион видел священные костры в чужих городах, но те жрецы одевались в красные ризы из шелка, тонкой шерсти и бархата, а на этом отрепья какие-то. Хотя, если приглядеться, когда-то они и впрямь были красными.
— Розовый жрец, — промолвил Виктарион.
— Служитель демона, — плюнул Вульф Одноухий.
— Может, на нем балахон загорелся, — он и прыгнул за борт, чтоб его погасить, — предположил Лонгвотер Пайк.
Все заржали. Обезьяны наверху тоже подняли шум, и одна плюхнула на палубу пригоршню собственного дерьма.
Виктарион не любил, когда люди смеялись: ему всегда мерещилось, что смеются над ним. Вороний Глаз в детстве постоянно донимал брата насмешками, и Эйерон, пока не сделался Мокроголовым, тоже. Похвалят, бывало, а потом выходит, что насмеялись. Или, хуже того, вовсе не поймешь, что над тобой подшутили, пока не услышишь смеха, — в таких случаях Виктариона всегда душил гнев. Он и обезьян невзлюбил за это, ни разу не улыбнулся их фокусам, хотя вся команда каталась со смеху.
— Отправь его к Утонувшему Богу, пока беды какой не навлек, — предложил Бертон Хамбл.
— Корабль затонул, а он один спасся, — подхватил Вульф Одноухий. — Может, он демонов вызвал, и те пожрали всех остальных? Что стряслось-то?
— Шторм. — Мокорро вроде бы не пугало, что все вокруг хотят его смерти. Обезьяны, которым он, похоже, тоже не пришелся по вкусу, с воплями прыгали по снастям.
Виктарион колебался. Жрец пришел из моря — что, если сам Утонувший Бог выбросил его из пучины? У Эурона есть свои колдуны, вот бог и Виктариону решил послать одного.
— Почему ты говоришь, что он чародей? — спросил он Крота. — Я вижу только оборванного жреца.
— Я тоже так подумал, лорд-капитан, но он знает много всего. Знал, что мы идем в залив Работорговцев, хотя ему никто не сказал, знал, что мы найдем тебя у этого острова. И еще — он сказал, что без него ты точно умрешь.
— Умру, значит? — «Перережьте ему глотку и за борт», — чуть было не выговорил капитан, но боль прострелила руку от кисти до локтя, и он ухватился за планшир, чтобы не рухнуть на палубу.
— Колдун напустил порчу на капитана, — заявил кто-то.
— Бей его! Бей, пока демонов не наслал! — заорали все прочие.
Лонгвотер уже вынул кинжал, но тут Виктарион гаркнул:
— А ну назад! Пайк, убери нож. Крот, греби обратно к себе. Хамбл, отведи чародея в мою каюту. Остальные займитесь делом. — Какое-то мгновение он не был уверен, что они подчинятся: люди роптали и переглядывались. Обезьянье дерьмо сыпалось сверху градом, но все стояли как вкопанные. Виктарион сам ухватил жреца за локоть и потащил к люку.
Смуглянка, обернувшись к двери с улыбкой, увидела красного жреца и зашипела будто змея.
— Тихо, женщина, — сказал капитан, врезав ей здоровой рукой. — Подай нам вина. Крот правду сказал? Ты видел мою смерть?
— И не только ее.
— Ну и как я умру? В сражении? Соврешь — башку тебе расколю, как дыню, и скормлю обезьянам твои мозги.
— Твоя смерть сидит с нами, милорд. Дай-ка мне свою руку.
— Руку? Откуда ты знаешь?
— Я видел тебя в пламени, Виктарион Грейджой. Ты шел грозный, с окровавленным топором, знать ничего не зная о черных щупальцах, что держат тебя за руки, за ноги и за шею. Они-то и управляют тобой.
— Управляют? Лжет твой огонь. Я тебе не кукла, чтоб на нитках меня водить. — Виктарион, сдернув перчатку, сунул больную руку под нос жрецу. — На, любуйся. — Чистое полотно уже пропиталось кровью и гноем. — Мой противник на щите носил розу — я поранил руку шипом.
— Даже мелкая царапина может оказаться смертельной, лорд-капитан, но я могу тебя вылечить. Мне нужен нож — лучше всего серебряный, но и железный сойдет. И жаровня тоже. Тебе будет больно, как никогда в жизни, но руку тебе мы вернем.
Все они одинаковы, эти лекари. Мышь тоже всегда предупреждает о боли.
— Я железный человек, жрец. Боль мне смешна. Ты получишь, что просишь, но в случае неудачи я сам перережу тебе глотку и отдам тебя морю.
— Да будет так, — с поклоном ответил жрец.
До конца дня капитан не поднимался на палубу, и в его каюте слышались раскаты дикого хохота. Лонгвотер Пайк и Вульф Одноухий торкнулись к нему в дверь — заперто. Потом высокий голос запел что-то на чужом языке — на валирийском, как сказал мейстер, — и все обезьяны с визгом попрыгали в воду.
На закате, когда море почернело и небо залилось кровью, Виктарион вышел — голый до пояса, левая рука по локоть в крови. Подняв черную, будто обгорелую, кисть, он указал дымящимся пальцем на мейстера.
— Перережьте ему глотку и бросьте в море, чтобы ветер сопутствовал нам до самого Миэрина. — Мокорро видел это в своем огне. Видел он также замужество королевы, но что с того? Она не первая, кого Виктарион Грейджой сделал вдовой.
Тирион
Лекарь вошел, бормоча любезности. Потом потянул носом, взглянул на Йеццана зо Каггаца и сказал Сластям:
— Сивая кобыла.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
