рад вас видеть. У меня двенадцать дюжин хереса. Испробуете? Вестовой, бокалы где? Ваше здоровье, сэр!
Капитан Болтон обставил каюту не чета Хорнблауэру. На рундуках атласные подушки, с палубных бимсов свешиваются серебряные лампы, на белой полотняной скатерти тоже сверкает серебро. Болтон удачлив — командуя фрегатом, он за одну только кампанию получил пять тысяч фунтов призовых денег. А ведь Болтон начинал простым матросом. Хорнблауэр позавидовал было и тут же успокоился — он заметил дурной вкус хозяина и вспомнил вульгарную миссис Болтон. Мало того, Болтон явно ему обрадовался и говорил с неподдельным уважением. Все это прибавляло Хорнблауэру уверенности.
— Быстро вы шли, коли оказались здесь раньше нашего, — заметил Болтон.
Они заговорили о ветрах и течениях, да так увлеченно, что даже обед не заставил их переменить тему.
Кто бы объяснил Болтону, какой обед стоит подавать в палящий средиземноморский зной? Принесли гороховый суп, очень вкусный и очень густой. За ним последовала копченая кефаль, купленная в Маоне перед самым отплытием. Седло барашка. Вареная капуста. Стилтонский сыр, уже изрядно пересохший. Приторно-сладкий портвейн. Ни салата, ни фруктов не приобрел Болтон на зеленой Менорке.
— Баранина, увы, из Маона, — говорил Болтон, орудуя ножом. — Последняя английская овца скончалась от неведомой болезни у Гибралтара и пошла кают-компании на обед. Положить вам еще, сэр?
— Спасибо, нет, — сказал Хорнблауэр.
Он мужественно одолел щедрую порцию и теперь, объевшись бараньим жиром, исходил потом в душной каюте. Болтон придвинул ему бутылку, и Хорнблауэр плеснул несколько капель в наполовину полный бокал. Он давно научился делать вид, будто пьет наравне с хозяином, выпивая на самом деле в три раза меньше. Болтон осушил бокал и снова налил.
— А теперь, — сказал Болтон, — мы должны в праздности дожидаться сэра Mucho Pomposo, контр-адмирала Красного флага.
Хорнблауэр изумленно поднял на Болтона глаза. Сам он никогда не осмелился бы отозваться о вышестоящем офицере как о Mucho Pomposo, что по-испански означает крайнюю степень чванства. Мало того, ему и в голову не приходило так думать о Лейтоне. Он не стал бы критиковать начальника, в чьих способностях не имел случая убедиться, а мужа леди Барбары — тем более.
— Mucho Pomposo, — повторил Болтон. Он уже слегка перепил и снова подливал себе портвейна. — Он тащится на своей старой посудине из Лиссабона, а мы тут просиживай себе штаны. Ветер юго-восточный. И вчера был такой же. Если он третьего дня не прошел через пролив, раньше чем через неделю мы его не дождемся. А если он не перепоручил управление Эллиоту, то не дождемся вообще.
Хорнблауэр озабоченно глянул на световой люк. Если до начальственных ушей дойдет отголосок их разговора, Болтону несдобровать. Тот понял, о чем Хорнблауэр подумал.
— Бояться нечего, — поспешил успокоить Болтон. — Мои офицеры не проболтаются. Что им адмирал, который меньше моего смыслит в навигации! Ну, какие будут соображения, сэр?
Хорнблауэр предположил, что один из кораблей мог бы отправиться на север, к побережью Испании и Франции, пока другой останется ждать адмирала.
— Мысль стоящая, — сказал Болтон.
Хорнблауэр стряхнул навалившуюся после обильной трапезы апатию. Только бы отправили его! Мысль, что, возможно, скоро он начнет действовать, бодрила. Пульс участился — чем дольше он думал о своей идее, тем сильнее желал, чтобы выбор пал на него. Перспектива день за днем лавировать у мыса Паламос отнюдь его не прельщала. Конечно, если надо будет, он стерпит — двадцать лет на флоте приучили его ждать, — но как же не хочется терпеть!
— И кто это будет? — спросил Болтон. — Вы или я?
Хорнблауэр взял себя в руки.
— Вы — старший офицер на позиции, — сказал он. — Решать вам.
— Да, — задумчиво произнес Болтон. — Да.
Он оценивающе взглянул на Хорнблауэра.
— Вы отдали бы три пальца, чтобы отправиться самому, — сказал он вдруг, — и вы это знаете. Вам все так же неймется, как бывалоча на «Неустанном». Помнится, сек я вас за это — то ли в девяносто третьем, то ли в девяносто четвертом.
Хорнблауэр вспыхнул. Из памяти его и по сю пору не изгладилась унизительная экзекуция, когда лейтенант Болтон выпорол его, мичмана, перегнув через пушку. Но он проглотил обиду: не хотелось ссориться с Болтоном, особенно сейчас. Да и Болтон, в отличие от Хорнблауэра, не считал порку оскорблением.
— В девяносто третьем, сэр, — сказал Хорнблауэр. — Я только что поступил на корабль.
— А теперь вы капитан, один из самых заметных в нижней половине списка, — заметил Болтон. — Господи, как время-то летит. Я бы отпустил вас, Хорнблауэр, в память о прошлом, если бы мне самому не хотелось так же сильно.
— Ох, — сказал Хорнблауэр.
От разочарования лицо его так комично вытянулось, что Болтон невольно рассмеялся.
— Поступим по-честному, — сказал он. — Бросим монетку. Идет?
— Да, сэр, — с жаром отозвался Хорнблауэр.
Лучше равные шансы, чем никаких.
— И вы не обидитесь, если выиграю я?
— Нет, сэр. Ничуть.
Медленно-медленно Болтон полез в карман и вытащил кошелек. Вынул гинею, положил на стол — Хорнблауэр ерзал на стуле от нетерпения — и также неспешно убрал кошелек в карман. Поднял гинею, положил на узловатые большой и указательный пальцы.
— Орел или решка? — спросил он, глядя на Хорнблауэра.
— Решка, — сказал Хорнблауэр, сглотнув.
Монета подпрыгнула в воздух, Болтон поймал ее и звонко шлепнул о стол.
— Решка, — объявил он, поднимая руку.
Вновь Болтон полез за кошельком, убрал монету, убрал кошелек в карман. Хорнблауэр наблюдал за его движениями, принуждая себя сидеть спокойно. Теперь, когда он знал, что скоро начнет действовать, это было уже не так трудно.
— Черт возьми, Хорнблауэр, — сказал Болтон, — а я рад, что выиграли вы. Сможете болтать с даго по-ихнему, чего о себе сказать никак не могу. Все складывается как нарочно для вас. Не задерживайтесь больше чем на три дня. Я все изложу письменно, честь по чести, на случай если их всемогущество изволят прибыть раньше. Хотя верится в это слабо. Удачи, Хорнблауэр. Подливайте себе еще.
Хорнблауэр наполнил бокал на две трети — если оставить на дне, он выпьет всего на полбокала больше, чем желал бы. Отхлебнул, откинулся на стуле, сдерживая нетерпение. И все же оно взяло верх. Хорнблауэр встал.
— Лопни моя селезенка! Вы что, уже уходите? — изумился Болтон. Он не верил своим глазам, хотя поведение Хорнблауэра было совершенно недвусмысленным.
— Если вы позволите, сэр, — сказал Хорнблауэр, — ветер попутный…
Он начал, запинаясь, выкладывать доводы. Ветер может перемениться: если отбывать, то лучше сразу, чтобы быстрее вернуться. Если «Сатерленд» доберется до берега в темноте, то, возможно, на рассвете захватит приз. Он излагал все мотивы, кроме одного — не может он
