Первое, что он увидел, открыв глаза, был огонь. И инстинктивно отпрянул.
— Все нормально, старик. Это мы. Бояться нечего, — над ним склонилось лицо Иредейла. А за ним виднелся Тушалли. С опухшей челюстью. Гримвуд вспомнил, как ударил индейца. И заплакал.
— Больно, да? — сочувственно покачал головой Иредейл. — На-ка, выпей. Ты сразу придешь в себя.
Гримвуд проглотил виски. Невероятным усилием воли попытался взять себя в руки, но по щекам продолжали течь слезы. Боли он не чувствовал. Но ужасно щемило сердце.
— Я совсем расклеился, — пробормотал он. — Нервы ни к черту. Что произошло?
— Тебя потискал медведь, старик. Но кости все целы. Спас тебя Тушалли. Он выстрелил вовремя. Рискованный выстрел — мог попасть в тебя, а не в зверя.
— Другого зверя, — прошептал Гримвуд, в памяти его шевельнулись отголоски недавнего прошлого.
Он приподнялся, увидел озеро, каноэ у берега, две палатки, движущиеся фигуры. Иредейл коротко все объяснил. Тушалли, идя без отдыха, менее чем за двадцать четыре часа добрался до лагеря Иредейла. Там никого не нашел, так как Иредейл с проводником отправились на охоту. Когда они вернулись, с присущей ему лаконичностью рассказал, что случилось: «Он ударил меня, и я ушел. Теперь он охотится один в Долине зверей Иштота. Думаю, он уже мертв».
Они поспешили в Долину зверей. Гримвуд ушел уже довольно далеко, но нашли его без труда, как по его собственному следу, так и по следам крови лося. А вот увидели неожиданно, в объятиях громадного гризли. Тогда-то Тушалли и выстрелил…
Индеец живет теперь покойно и счастливо, имея все, что пожелает душа, а Гримвуд, его благодетель, бросил охотиться. Стал спокойным, добродушным, никогда не злится, и его знакомые удивляются, чего он не женится. «Из него получился бы хороший отец», — твердят они в один голос. Над каминной доской в доме Гримвуда висит тотем. Он заявляет, что эта маленькая резная палочка спасла ему душу, но в подробности не вдается.
Перевод В. Вебера
С. Б. Гилфорд
УИКЭНД ВТРОЕМ
Был конец недели, то есть вечер пятницы, и я собирался уходить. Гордон Шепли постучал в мою дверь ровно в 6 часов. Я его не ожидал, и уж определенно не ожидал вопроса, который он задал от двери, не потрудившись войти.
— Алекс, — начал он низким, хриплым голосом, — ты любовник моей жены?
Допускаю, что я мог выглядеть достаточно смущенным, может быть, даже иметь виноватый вид, но в следующий момент вопрос заставил меня рассмеяться, хотя Гордон Шепли не был из породы легкомысленных шутников.
— Шеп, старина, мне приходилось в свое время встречаться с очаровательными преамбулами к беседе, но такая побивает…
— Я задал простой, прямой вопрос, — быстро ответил он, — Я жду простого, прямого ответа.
— Являюсь ли я любовником Дианы? Да или нет?
— Да или нет, — Он был абсолютно серьезен.
— Хорошо, тогда нет, конечно, — сказал я.
Он какое-то время испытующе смотрел на меня, потом, наконец, слегка расслабился.
— Спасибо, — сказал он, — Я тебе верю.
Но он не верил мне. Он явно хотел поверить, и это выглядело почти трогательно.
— Это все, что ты хотел знать? — спросил я его.
— Это все, — ответил он.
Но не уходил. Продолжал, не совсем уверенно держась на ногах, стоять в дверях. Или он был пьян, или ему необходимо было выпить. И все же не чувство жалости заставило меня предложить ему войти. Я презирал Шепли. Но все, что касалось Дианы, меня интересовало.
Он вошел, когда я предложил ему, сел и угрюмо ждал, пока я наливал, не разбавляя, ему виски. Я стоял над ним и смотрел, как он его приканчивает.
Наконец, он поднял на меня глаза и сказал:
— Алекс, я почти хотел бы, чтобы твой ответ был «да».
Интересно, что я должен был ответить на это? Что я с ним согласен? Но Шепли, похоже, не был способен на какие-то уловки.
— Почему ты этого хочешь? — Мне было действительно интересно.
— Это бы все разрешило, — сказал он, как будто все объяснив.
Но это ничего не объясняло. И поскольку я не знал, как сформулировать следующий вопрос, я вместо этого зажег сигарету, заметив при этом, что мои руки дрожат. И внимательно посмотрел на Шепли, еще раз окинув его взглядом с ног до головы. За год или около того, что мы не виделись, он изменился. Волосы, еще черные, слегка поредели, и на лице были морщины, которых я не помнил. Всего лишь год… но он выглядел состарившимся больше чем на год. Правда, он всегда выглядел несколько обеспокоенным и озабоченным. Я полагаю, деньги — когда ты сам их зарабатываешь — так действуют на человека. Кроме того, в то время он переживал тяжелый период, усиленно уговаривая Диану выйти за него. Но сейчас было другое. Опять Диана… Но теперь волнения иного свойства… Ты любовник моей жены?
— Послушай! — вдруг заговорил он. — Ты собирался уходить, и я задерживаю тебя.
— Я не спешу.
— У тебя назначена встреча?
— У меня свидание.
Он кивнул в нерешительности.
— Тебе не следует заставлять ее ждать, — пробормотал он. Таков был Шепли, сама вежливость и учтивость с женщинами. Это злило меня, как и все в нем.
— Она подождет, — сказал я. — Она будет ждать до скончания века. Теперь ты расскажешь мне, в чем дело?
Ему нужно было, чтобы его, наконец, подтолкнули. Он хотел рассказать. Но почему-то боялся.
— У вас что-то не ладится с Дианой? — с надеждой спросил я.
— И да, и нет.
Мне хотелось крикнуть на него, подхлестнуть. Но я подавил ярость, раздавив сигарету.
Он сглотнул в нерешительности и сказал:
— У меня сны, Алекс.
— Сны! — Это было не совсем то, что я ожидал.
— Ну, собственно, один сон. Но он повторяется и повторяется. И наконец… Ну, наконец, я решил, что он должен что-то значить.
— Продолжай.
— В этом моем сне, Алекс, Диана оставляет меня и уходит к тебе.
Это я никак не прокомментировал. Только сел глубже в кресло и старался выглядеть спокойным. Но я чувствовал озноб, от которого дрожал, и электрическое покалывание по всему телу до кончиков пальцев.
— Это странный сон, — продолжал он, на этот раз без понукания. — В сущности, я не вижу тебя в этом сне, Алекс. Персонально нет. И Диану тоже не вижу, если на то пошло. Потому что у нас раздельные спальни, понимаешь, а это всегда случается посреди ночи. Я сплю, но мне снится, что я просыпаюсь. Просыпаюсь от того ужасного ощущения, что она ушла. Я знаю это… но как я знаю, я не могу тебе описать. И чтобы убедиться, я иду в ее комнату. Ее там нет. Постель раскрыта, а ее нет. Конечно, она могла быть где угодно. Она могла просто спуститься вниз, почитать. Но я знаю, что все это не так просто. Нет никакой записки или чего-нибудь еще. О, Боже, это ужасное ощущение. Говорят, это и есть ад, ощущение всего того, что ты утратил. Я просыпаюсь в темноте, и мне плохо, физически плохо. У меня не хватает мужества пойти в ее комнату и выяснить, соответствует ли сон действительности. Я только лежу, съежившись в темноте, дрожа всем телом, до утра. А когда я спускаюсь и встречаю ее внизу за завтраком, я стараюсь сделать вид, что ничего не случилось.
Ему и сейчас это давалось тяжело. На лбу у него выступили капли пота, и он массировал кулаком ладонь другой руки.
— Как насчет еще выпить, Шеп? — спросил я его.
— Хорошо, — сказал он.
Я налил на этот раз нам обоим.
— Ну а я каким образом участвую? — спросил я. — Ты говоришь, я не появляюсь во сне. Почему ты думаешь, что Диана уходит от тебя ко мне?
— Ты и она были когда-то очень близки, — ответил он после некоторого молчания. — О, не пытайся щадить мои чувства. Диана никогда определенно ничего не рассказывала, что между вами было, но я в общем догадываюсь.
Я осушил свой стакан, и виски обожгло мне горло. И я старался не думать о Диане. Но это было невозможно.
— Как она? — спросил я.
Он вздрогнул:
— Диана?
— Да. Как вы ладите?
Он отвернулся в сторону.
— Нормально, по-моему. Вот только этот сон…
Я уставился на него.
— Ты хочешь сказать, — требовательно спросил я, — что сон — это единственное, что тебя беспокоит?
— Единственное. Я пытался найти что-нибудь еще. Я наблюдал за ней, когда она не смотрела на меня. Одно время я даже нанял частного детектива.
— Ты идиот, — сказал я.
Он кивнул:
— Нетрудно быть идиотом, когда дело касается Дианы.
Но я не мог скрыть своего отвращения.
— Ты получил ее. Каждый нормальный мужчина был бы счастлив. А ты — у тебя сны, и ты пришел ко мне, чтобы задать смехотворный вопрос.
— Может быть, это звучит смехотворно, — признал он. Теперь он смотрел на меня, возможно, не обвиняюще, но требовательно, прося сочувствия и понимания по крайней мере. Что-то в этом роде. Если бы он был кем-то другим, а не мужем Дианы, я бы мог пожалеть его.
