После откровенных разговоров с нами экипаж встретился с жаждущими космических новостей корреспондентами.
Им все было представлено так, как будто переход в станцию и не предполагался. Была только репетиция, и она показала надежность всех систем.
В официальном сообщении говорилось, что «24 апреля космонавты В.А. Шаталов, А.В. Елисеев, Н.Н. Рукавишников на корабле „Союз-10“ провели ряд экспериментов в совместном полете со станцией „Салют“. В том числе были испытаны новые стыковочные устройства». В энциклопедии «Космонавтика»[14] написано, что особенностью полета была «отработка усовершенствованной системы стыковки КК „Союз-10“ с орбитальной станцией „Салют“.
Когда мы возвращались из Звездного в Подлипки, то дали волю самокритике.
— Какие же мы лопухи! — возмущался Раушенбах. — Никто не досмотрел, что сразу по касании надо выключать систему управления, а уж отключать ДПО и подавно.
Со Львом Вильницким, Виктором Кузьминым, Владимиром Сыромятниковым, Всеволодом Живоглотовым к концу дня обсудили перечень доработок. Штанга дожна начинать стягивание только после успокоения колебании корабля. Нужно иметь возможность вручную управлять штангой: подтягиваться и отходить. Автоматику всю задублировать ручным управлением! Динамикам уменьшить скорость соударения до 0,2 метра в секунду. На корабле установить специальный пульт для возможности ручного управления стыковкой. А самое главное, береженого Бог бережет, — решили кроме рычагов выравнивания вокруг штанги соорудить этакое «жабо», только не кружевное, а хороший стальной воротник, принимающий на себя нагрузку при колебаниях.
— Все запускать немедленно! Когда будет документация на доработки? — был обычный вопрос.
— С учетом ночной работы служебную записку и белки дадим завтра к вечеру, — ответил Вилъницкий.
— Хорошо, звоним Хазанову.
Хазанов тут же приказал объединиться технологам цехов с конструкторами.
— На доработку узлов и приборов цехам не больше недели, — распорядился он.
Я докладываю по телефону Мишину наши предложения. Он одобряет и предупреждает:
— Завтра в цех № 439 приедут Устинов и Сербии. Хотят посмотреть на стыковочные агрегаты и процесс стыковки. Подготовить плакаты, отрепетировать стыковку, все объяснить и показать наши мероприятия.
— Свистать всех наверх! Переселяемся в цех № 439! — скомандовал я Калашникову и Вильницкому.
После неудачной стыковки «Союза-10» с «Салютом» демонстрация процесса секретарю ЦК КПСС Устинову и заведующему оборонным отделом ЦК Сербину была делом весьма ответственным. Они обещали высшим политическим руководителям, что пилотируемая орбитальная станция позволит ослабить то воздействие, которое оказали на наше общество четыре экспедиции на Луну, совершенные американцами.
Устинов и аппарат ЦК, а в конце концов и Сербии поддержали инициативу энтузиастов: Бушуева, Охапкина, Чертока, Раушенбаха, Феоктистова — и при немалых усилиях министра Афанасьева, в ущерб работам Челомея, помогли всего за полтора с небольшим года построить и вывести в космос настоящую орбитальную станцию.
Об этом оповещен весь мир. И вдруг экипаж транспортного корабля, блестяще осуществив подход и стыковку, не мог войти в станцию. Как это объяснить там, «наверху»? Брежнев еще поймет. Косыгин скажет, что опять разгильдяйство, а деньги тратятся огромные. Но остальные просто не поймут что к чему. Наша неудача очень болезненно была воспринята в аппаратах ЦК и ВПК.
С тех пор, как не получилась стыковка у Берегового, прошло два с половиной года. За это время Шаталов два раза летал. Первый раз обеспечил успешную стыковку. Второй раз стыковка сорвалась якобы по вине радиотехнической системы. Теперь, наконец, Шаталов состыковался, а проникнуть в станцию не смог. «Кто же там все это организует? Кто проверяет?» — такие вопросы задавал Косыгин.
После того как Мишин объяснил и показал высоким гостям, что могло поломаться, чтобы помешать стягиванию, Сербии спросил:
— А кто это у вас делал? Покажите мне конструктора.
Лев Вильницкий не стал ждать, пока его вытолкнут вперед из толпы собравшегося руководства, и, выйдя на «линию огня», решил перехватить инициативу у «нападающей стороны».
— Начальник отдела Вильницкий. Разрешите, я доложу, — представился по-военному бывший капитан. — Этот стыковочный агрегат по сравнению с уже трижды испытанными в полете коренным образом переделан. Он совмещен с конструкцией внутреннего перехода. Мы должны не только соединить корабль с ДОСом, но и обеспечить герметичную конструкцию переходного туннеля. Мы рассчитывали прочность всех механизмов, используя опыт по скорости встречи, боковым скоростям и возможным углам отклонений, который получили на трех предыдущих стыковках. Провели предварительно вот на этой установке целую серию стыковок для отработки. Многие детали после экспериментов доработали. Стыковка началась нормально. Но при стягивании «Союз» раскачивался относительно ДОСа на значительно большие углы, чем мы ожидали. Здесь, на этой установке, мы аналогичный режим воспроизвели и нашли слабое место. Нам все понятно, и через неделю будет подан на испытания уже доработанный агрегат.
— Так что, прикажете выпустить сообщение ТАСС, что товарищ Вильницкий ошибся? Через неделю он исправится, и следующий экипаж проберется через люк в «Салют»?
— Для меня честь попасть в сообщение ТАСС, но следующая стыковка будет нормальной, даю слово.
— Вы все тут умеете давать слово, а потом срываете сроки, надеясь на полную безнаказанность.
Вильницкий не успел отреагировать. Вмешался Устинов:
— Кого и как наказывать, министр с ними без нас разберется, а вы нам покажите, через какой люк надо пролезать из корабля в ДОС.
Теперь уже Хазанов, выручая Вильницкого, быстро поднялся на стремянку, чтобы показать, как открываются крышки люка-лаза в стыковочном агрегате.
Вероятно, не я один облегченно вздохнул. Увидев Хазанова, Устинов просветлел. Может быть, всплыл в его памяти образ Бориса Абрамовича Хазанова — генерал-майора, а в начале войны военного инженера 1-го ранга, «особо уполномоченного народного комиссара вооружения Союза ССР по обеспечению заданий Государственного комитета обороны».
Во время войны он, Устинов, бросал Бориса Хазанова на самые трудные места производства артиллерийского вооружения. Хазанов-старший ни разу не подвел, работал с полной отдачей профессиональных знаний, духовных и физических сил. В 1942 году его назначили директором артиллерийского завода в Красноярске. В тяжелейших условиях он вытаскивал завод из глубокого прорыва. В те дни у него был острый конфликт с уполномоченным ЦК Сербиным. Но Устинов не допустил расправы над Хазановым.
И вот спустя четверть века сын Хазанова ему, Устинову, показывает стыковочный агрегат космического корабля. Впервые увидев дыру, в которую должен пролезть космонавт, Устинов удивился:
— Кто же в такой туннель протиснется? Я даже в невесомости не пролезу.
По поводу диаметра люка у нас с проектантами было много споров. Устинов наступил на больную мозоль. Я ратовал при проектировании за диаметр люка в один метр, как на «Аполлоне». Феоктистов, пользуясь властью главного проектанта и опытом бывшего космонавта, «додавил» конструкторов до диаметра 800 миллиметров. Его поддержал Бушуев. Теперь Вильницкого надо было выручать, и я сильно толкнул Бушуева.
— А мы вас, Дмитрий Федорович, и не пустим, — быстро оттеснив Вильницкого, сказал Бушуев. — У американцев на «Аполлоне» диаметр больше — почти метр. Когда мы им сказали, что у нас 800 миллиметров, они не испугались и считают, что этого достаточно.
Теперь включился в разгорающийся спор директор завода Ключарев.
— Дмитрии Федорович, должен вам доложить, что для стыковки с американцами конструкторы проектируют совсем новый стыковочный узел. Нам предстоит всю отработку проводить заново.
— Это что, столько труда и опять все начинать сначала? — возмутился Устинов.
— Да, мы начали переговоры, в которых приходим к идее андрогинного узла. Чтобы не было обидно ни той, ни другой стороне, на каждом корабле будут совершенно одинаковые половинки.
— А почему вы его называете андрогинным, что это значит?
Тут уже Вильницкий пришел на помощь Бушуеву:
— Это будет узел «гермафродит». В отличие от теперешней схемы, когда «активный» штырь попадает в «пассивный» конус, там конструкция на «активной» и «пассивной» стороне будет одинаковой. Гермафродит, как считали древние греки, был сыном Гермеса и Афродиты. Он был так красив, что боги сделали его двуполым. Вводить в техническую документацию термин «гермафродит» сочли неэтичным. Поэтому воспользовались терминологией, принятой в ботанике для двуполых растений, — «андрогины».
— Да, с вами не соскучишься, — заключил Устинов.
