Аббат смотрел на вопящую Еву, стараясь не отступить перед ее ужасающей яростью. Жуткий крик затих, а из ран на теле женщины закапала кровь. Постепенно отдельные капли превратились в настоящие темно-красные ручейки. Кровь бежала из оставленных острыми иглами саркофага ран по всему телу, но особенно сильно кровоточили церемониальные порезы на руках и ногах. Изумленный аббат наблюдал за тем, как кровь Евы стекает по телу вниз, в выдолбленные в камне желобки, где смешивается с кровью Лив. Такого сильного кровотечения он еще никогда не видел.
«Она умирает», — дрожа от радости, подумал аббат.
Ева заговорила. Ее голос был за гранью человеческого восприятия.
— KuShikaaM, — умиротворяющий шепот зашелестел в ушах истекающей кровью девушки. — KuShikaaM.
Лежа на полу, Лив взглянула в глаза Еве, словно ребенок, который смотрит на мать. Потом она нежно улыбнулась и закрыла глаза. Ее примеру последовала Ева.
141
Когда Габриель взобрался по каменным ступеням, страшный вопль разорвал тьму. Габриель бросился вперед. Теперь душераздирающий крик заглушал топот его ног. Габриель нырнул в слабоосвещенный туннель, откуда доносились вопли: пистолет нацелен вперед, глаза бегают, ловя малейшее движение… Боль в руке стала почти нестерпимой. Он почувствовал легкое головокружение.
Когда он добежал до конца туннеля, крики смолкли. Габриель вжался в стену и осторожно заглянул за угол. В камине горело пламя. В его свете виднелись стоящие у очага точильные камни. В противоположную от Габриеля стену был встроен, — а может, просто к ней прислонен, — большой круглый камень с высеченным на нем знаком Тау. Рядом с камнем стоял монах. Он вглядывался во тьму, царящую в следующей пещере. Габриель догадался, что крик исходил оттуда. Там — Лив и Таинство. Он вошел в помещение.
Монах обернулся, увидел Габриеля и вытащил из-под сутаны руку с пистолетом. Две пули ударили святого в грудь. Монах потерял равновесие и упал навзничь, сильно ударившись головой о большой округлый камень. Палец на спусковом крючке дернулся. Посланная им пуля ударилась о каменную стену. Монах умер прежде, чем его тело коснулось пола.
Аббат и Корнелиус повернулись на звук выстрела. Стреляли совсем близко, за дверью.
— Посмотри, в чем дело, — приказал аббат.
Он не сводил глаз с Евы. Было видно, что силы, а вместе с ними и жизнь покидают ее. Лицо Евы побледнело. Казалось, оно светится изнутри. Чем слабее она становилась, тем сильнее чувствовал себя аббат. Пророчество исполнилось. Теперь он обретет бессмертие, ведь, как известно, убивший бога сам становится богом. Душа аббата возликовала, но странное покалывание пробежало волной по всему его телу. Он посмотрел на глубокую церемониальную рану на левом плече, которая недавно зажила, и увидел на месте шрама кровоточащую рану. Схватившись ладонью за плечо, он почувствовал, как теплая кровь струится между его пальцами. Аббат посмотрел на свое тело и увидел, что все его шрамы открываются и начинают кровоточить. Несколько секунд он стоял и удивленно взирал на это чудо, словно оно происходило не с ним, а с другим, посторонним ему человеком. Потом аббат почувствовал внезапную слабость. Будто необыкновенный прилив энергии и радости, который он испытал совсем недавно, вытекал из его тела вместе с кровью, орошая камень темно-красной влагой. Его зашатало. Чтобы не упасть, аббат вытянул руку и оперся о край саркофага Тау. Впервые за долгие годы служения ордену он почувствовал ужас.
***
Моргая, Габриель приблизился к входу в следующую пещеру. Вспышка выстрела ослепила его. Теперь он почти не видел в темноте. Прижавшись спиной к круглому камню, Габриель медленно продвигался вперед. Достигнув края, он остановился. Выстрел монаха предупредил его товарищей, так что теперь приходилось действовать очень быстро.
Сделав глубокий вдох, Габриель сосредоточился. Странное зудящее ощущение охватило сломанную руку. Габриель попытался осторожно пошевелить пальцами, ожидая очередного всплеска слепящей боли. Обошлось. Зуд усилился, пальцы сжались. Рука еще болела и в бою была бесполезной, но Габриель почувствовал, что кости срослись. Его изумление было настолько велико, что он не заметил сверкнувшее во тьме лезвие ножа. Удар пришелся в грудь, но кости грудной клетки выдержали. Габриель инстинктивно отпрянул, левой рукой отстраняя нож подальше от себя. Лезвие полоснуло по коже. Новая вспышка боли пронзила его поврежденную руку. Из горла вырвался крик. Габриель видел нападавшего. Тот был раздет до пояса и окровавлен. Вспышки огня отражались от ожогов на его лице. Габриель понял, что смотрит в глаза злу. Он вспомнил крик, приведший его сюда, и растерзанное тело деда на полу ангара. По выражению глаз противника Габриель понял, что тот догадался, что у его врага только одна здоровая рука. Монах был похож на хищника, выследившего свою жертву и знавшего, насколько она слаба.
Вновь сверкнул нож. Корнелиус наседал, целясь в здоровую руку врага. Габриель отпрянул и поднял пистолет, но воплощение ночного кошмара бросилось вперед и взмахнуло лезвием. На этот раз удар попал в цель. Габриель почувствовал, как нож резанул его по запястью, но боли почему-то не было. Похоже на удар кулаком, не больнее. Направив дуло пистолета на Корнелиуса, он увидел его звериные глаза и нажал на курок.
Выстрела не последовало. Габриель увидел, как из запястья сжимающей пистолет руки капает кровь, и сразу все понял — демон в человечьем обличье ринулся на него. Бросившись на пол, Габриель откатился в сторону, прижимая пистолет к груди. Лезвие, должно быть, повредило ему сухожилия. Теперь обе его руки ранены, а значит, он беззащитен.
Не поднимаясь с пола, Габриель перекувыркнулся несколько раз и остановился только у камина. Он поднял голову и увидел стоящего над ним Корнелиуса. В руке монах сжимал толстый металлический прут, похожий на те, что используются при клеймении скота. Посмотрев на свою жертву, Корнелиус улыбнулся. Две слабые руки сжимали неопасный теперь пистолет. Вдруг убийца отвлекся и уставился на собственное тело: из тоненьких порезов на коже выступила кровь. Габриель оттолкнул Корнелиуса. Два бесценных метра отвоеваны. Палец сломанной руки лег на курок.
Услышав, как шуршит сутана по песчаному полу пещеры, Корнелиус поднял прут и сделал шаг вперед. Злобная улыбка исказила его лицо. Он навис над беспомощной жертвой.
Рука Габриеля уверенно сжимала рукоятку пистолета. Боль, как по волшебству, стихла. Сила и уверенность вернулись. Подняв оружие, Габриель трижды выстрелил во врага.
Обескураженный Корнелиус застыл, наблюдая за тем, как из трех отверстий, появившихся на его теле, струится кровь. Подняв голову, он посмотрел на Габриеля, сделал шаг ему навстречу и замертво повалился на песчаный пол.
142
Лив чувствовала, как погружается в воду, теплую и пестрящую воспоминаниями, которые проплывали перед глазами, словно сверкающие на солнце рыбки. Сцены из ее жизни вспыхивали и тускнели. Слабое течение, струящееся по ее телу, превратилось в мощный поток, несущий с собой шепот голосов и обрывки забытых воспоминаний. Она погружалась все глубже и глубже. Постепенно сцены из прошлого начали терять свою отчетливость. Внизу Лив увидела яркий белый свет.
«Это смерть», — подумала она, наблюдая, как свет рассеивает тьму.
Девушка погрузилась в ослепительное сияние, и новые образы замелькали перед ее закрытыми глазами.
Буйный, кишащий жизнью сад… Человек, идущий под сенью деревьев… Яркий свет солнца… Потом тень дерева выросла и заслонила от нее солнечный свет…
Она оказалась в пещере. Вокруг столпились мужчины. Их глаза сверкали ненавистью.
А потом была боль.
Вечная боль и тьма. Ее тело кромсали острые ножи, жег огонь и кипящее масло.
Пахло кровью.
Как ей хотелось увидеть солнечный свет, почувствовать тепло и пройтись по мягкой, прохладной земле.
Боль была повсюду. Болью горела тьма. Боль порабощала и лишала ее сил.
И это длилось целую вечность.
Она видела лицо и глаза, преисполненные скорби и жалости.
Лицо Сэмюеля.
Лив сосредоточила внимание на этом видении, не желая, чтобы оно погасло, как другие.
Девушка увидела тело, голое до пояса. Из глубоких ран текла кровь. Затем пещеру заполнила толпа мужчин, которые, как по команде, стали полосовать острыми лезвиями себе грудь и левое плечо. Она услышала звук. Отдающийся эхом звук хорового пения на древнем, но понятном ей языке, который слился в монотонный гул.
— Первый! Первый! Первый! — повторяли они снова и снова.
Боль осветила тьму и взорвалась в левом плече. Послышался звук кромсаемой ножом плоти. Раздался крик, полный боли и страдания.
