Когда спустя несколько минут она вошла в дом Роба, то у нее действительно было ощущение, что она попала домой.
Внутри кто-то прибрался: куртку, которую она пыталась надеть этим утром, вернули на вешалку, туфли внесли в дом и аккуратно поставили у двери рядом с туристскими ботинками Роба.
— Мои босоножки! — радостно воскликнула Линдси. Кинг приветственно залаял и бросился их встречать, так что следующие несколько минут они оба отвечали на его любовь.
— Ты был сегодня молодцом, приятель! — похвалил Роб, обхватывая морду пса обеими руками.
Линдси тоже нагнулась и обняла Кинга, вспомнив, как он выбежал из тумана ее спасать.
— Спасибо тебе, Кинг! Объявляю тебя лучшим на свете псом!
— Это он привел меня к тебе, — сказал Роб.
Ее глаза округлились от изумления. Она знала, что пес — умница, но настолько? Ого!
— Правда?
Роб рассказал ей, как Кинг чуть ли не силком затащил его на причал тем утром, и она не смогла удержаться, чтобы снова не обнять мохнатого великана.
А потом они обнаружили записку от Карлы:
«Кинг покормлен. Дайте знать, если еще что-нибудь будет нужно. Надеюсь, все в порядке».
— Она хорошая, эта Карла, — заметил Роб, возвращая записку на кухонный стол.
— Самая лучшая! — согласилась Линдсй.
И все же, несмотря на теплоту их возвращения домой, Линдси казалось, что Роб все еще… где-то далеко. И ей захотелось снова сказать ему, насколько искренне и глубоко она сожалеет о том, что случилось, но в тоже время у нее было такое чувство, будто Роб не готов вновь все это с ней обсуждать.
Он еще больше укрепил ее в этих подозрениях, когда, даже не посмотрев в ее сторону, спросил:
— Хочешь принять душ первая?
— Да, — пискнула она тихо, как мышка.
Постепенно ей стало казаться, что она не с ним — а совершенно одна.
«Ты преувеличиваешь», — сказала она себе, стоя под душем и разрешая потокам теплой воды смывать с нее всю грязь этого дня — как чисто физическую, так и психологическую. Им обоим пришлось сегодня немало пережить, так что Роб наверняка выжат. Но все отлично. Его объятия ясно это показали. И то, как он растирал ей ноги в машине.
И по взгляду Роба, и по его голосу она поняла, что дорога ему: в этом ошибки быть не могло. Тогда почему же сейчас ей так невероятно тревожно — сейчас, когда он захотел вернуться домой с ней, после того как он ее обнимал и успокаивал?
Она вышла из ванной в чистой одежде, с недосушенными волосами, падающими чуть вьющимися прядями ей на плечи, — и чувствуя себя гораздо лучше. Она обнаружила Роба сидящим в гостиной. У его ног свернулся Кинг. Уже начало смеркаться, и в комнате было довольно темно: он не включил свет.
Поэтому свет включила она, заставив его поднять голову.
Она постаралась весело улыбнуться, надеясь, что ощущение нормальности вернется.
— Уступаю душ тебе. Может, мне подогреть лазанью?
Он кивнул, но не улыбнулся.
— Это было бы неплохо, Эбби.
Тут он медленно поднялся на ноги и пошел наверх, в ванную.
Ну… хорошо хоть, что он снова стал называть ее Эбби. Это уже было что-то. Когда-то это прозвище ее раздражало, но если он снова готов ее поддразнивать, то это следует считать шагом в нужном направлении.
И потому, прислушиваясь к звуку льющейся воды, она выложила порции лазаньи на тарелки и поставила их греться в микроволновку. Потом из булочек для гамбургеров, масла и чесночной соли она соорудила нечто вроде чесночного хлеба, отправив куски в тостер. И наконец, она включила радио и зажгла свет поярче.
Но когда через несколько минут Роб спустился вниз в чистых джинсах, поношенной футболке и толстых уютных носках, выражение его лица не стало более радостным. Даже когда он увидел на столе горячую еду, то сказал только:
— Вкусно пахнет.
Пока они ели, единственными звуками были негромкая музыка и тихий стук приборов о тарелки. Несмотря на все свои усилия, Линдси начала ощущать беспокойство и оно усиливалось с каждой минутой. Наконец, не выдержав, она спросила:
— У тебя все нормально, Роб?
Он поднял голову. Выглядел он, несомненно, сильным, но печальным.
— На самом деле — нет.
Она резко выдохнула и съежилась на стуле. Ей было больно за него и, наверное, за себя тоже. Ей надо еще раз все ему объяснить, надо добиться, чтобы он все понял.
— Роб, я должна сказать тебе, насколько я сожалею. Я уже привыкла быть на виду, но со мной никогда не случалось ничего подобного, так что мне такое и в голову не приходило. Я — открытый человек. Я делюсь. Это во мне, иначе я не умею. Это часть моей личности, так что все случившееся произошло из-за того, что я просто… была собой.
— Наверное, нам надо поговорить об этом сейчас.
Тут он встал и, перейдя в гостиную, сел на кожаный диван. Сев рядом с ним, она подвернула одну ногу под себя и устроилась к нему лицом.
— Роб, пожалуйста, скажи, что ты понимаешь, как я об этом сожалею! Мне и в голову не приходило, что мои записи в блоге могут чем-то тебе повредить!
Он тоже повернулся к ней, но лицо у него было мрачное, а голос стал гораздо резче.
— Ты не знала, что я хочу, чтобы в мою жизнь никто не лез? Ты об этом не знала — после того, как я сказал тебе, в чем дело… что мне необходимо, чтобы в мою жизнь никто не лез?
Это было обидно, и она еще раз обреченно вздохнула. Что было еще хуже — Роб был совершенно прав.
— Мне просто в голову не приходило, что мой дневничок может хоть как-то тебя коснуться. Я совершенно не хотела снова вызвать к жизни кошмары твоего прошлого. Я понимаю, что страшно ошиблась, но я усвоила урок: клянусь, там больше не будет ничего личного.
Музыка продолжала звучать: «Уипиз» пели «Земля безумно вертится», — но в комнате все застыло неподвижно. Роб долго молча смотрел на нее, а потом, наконец, сказал… странно сочувствующим тоном:
— Ты не поняла, что сделала, да?
Она судорожно вздохнула:
— Я понимаю, что вернула то, о чем тебе хотелось никогда больше не думать, и я жалею об этом всем сердцем.
Она совершенно не ожидала, что он покачает головой:
— Нет, моя хорошая. Дело не в этом. Эта часть позади. И — да, это было мерзко, и я был страшно зол, когда узнал, почему это произошло. Но вопрос не в этом. Ты сама не понимаешь, что именно привела в движение.
Теперь качала головой уже Линдси — совершенно беспомощно.
— О чем ты говоришь?
Он только вздохнул, на мгновение закрыл глаза, а потом снова посмотрел на нее.
— Линдси, — мягко сказал он, — теперь мне придется отсюда уехать.
Она недоуменно прищурилась:
— Что?
— Моя жизнь в Лосином Ручье закончена.
