и тем самым как бы воспроизвел сценку из поэмы — милая вольность, за которую он, надо признаться, не получил ни пощечины, ни даже выговора.
Когда все темы для беседы были исчерпаны, мы вчетвером, будучи на короткой ноге друг с другом (а именно такова, на мой взгляд, дружба, претендующая на титул интимной), не сочли нужным разговаривать просто ради разговора и умолкли. Наступила непродолжительная пауза.
Наконец я нарушил молчание, спросив:
— Нет ли каких-нибудь свежих новостей о лихорадке?
— С самого утра — никаких, — спокойно отвечал Граф. — Но утренние вести были весьма тревожны: лихорадка распространяется очень быстро. Лондонское светило медицины поспешно собралось и уехало, а единственный медик, еще остающийся здесь, — это даже не врач, а одновременно и аптекарь, и дантист, и терапевт, и… короче, мастер на все руки. Надо признать, этих бедных рыбаков, не говоря уж об их женах и детях, ждет незавидная участь.
— А сколько их живет в здешних местах? — спросил Артур.
— Неделю назад их было более сотни, — отвечал Граф. — Но с тех пор наверняка умерло человек двадцать, а то все тридцать.
— А что же представители церкви?
— О, среди них выделяются трое храбрецов, — заметил Граф, и его голос слегка дрожал от волнения, — трое настоящих героев, заслуживающих Крест Виктории! Я просто уверен, что они никогда не покинут эти места, чтобы спасти собственную жизнь. Это прежде всего викарий; жена осталась вместе с ним, а детей у них нет. Затем — римско-католический пастор. И, наконец, уэслейский священник. Они остались здесь на свой страх и риск, но говорю вам, что умирающие то и дело приглашают к себе одного из этих троих. Боже, какими хрупкими оказались перегородки, отделяющие одну часть христиан от другой, перед лицом великой драмы Жизни и неизбежностью Смерти!
— Иначе и быть не могло… — начал было Артур, но в этот момент внизу неожиданно зазвонил колокольчик у двери.
Мы услышали, как входная дверь распахнулась; послушались возбужденные голоса. Затем в дверь курительной комнаты резко постучали, и на пороге появилась старая экономка. Вид у нее был растерянный.
— Ваша светлость, двое мужчин желали бы поговорить с доктором Форестером…
Артур тотчас вышел, и мы услышали его взволнованный голос: «Ну что, как дела?» Ответ разобрать было почти невозможно, и единственными словами, которые мы все же поняли, были «десятеро — утром и еще двое — только что…»
— А доктор там? — услышали мы реплику Артура. Хриплый незнакомый голос ответил: «Он умер, сэр. Скончался три часа тому назад».
Леди Мюриэл вздрогнула и закрыла лицо руками; в этот момент дверь тихонько закрылась, и мы не слышали больше ни слова.
Несколько минут мы просидели молча; затем Граф вышел из комнаты и вскоре вернулся, чтобы сообщить нам, что Артур уехал вместе с рыбаками, пообещав вернуться примерно через час. Как ни странно, ровно через час, в течение которого мы почти не разговаривали друг с другом, потому что беседа явно не клеилась, входная дверь грустно скрипнула на ржавых петлях, затем протяжно заскрипела лестница… Право, Артура было трудно узнать: настолько медленно и устало он поднимался, совсем как слепец, движущийся на ощупь.
Войдя, он подошел к леди Мюриэл и тяжело оперся одной рукой о столик. В глазах его мелькнуло странное выражение, точно он только что проснулся после тяжелого сна.
— Мюриэл, любовь моя… — начал он и остановился; губы его дрожали, но через несколько мгновений он взял себя в руки. — Мюриэл… дорогая… Они хотят, чтобы я поехал с ними… в порт…
— И что же, ты должен идти? — воскликнула она, вставая и кладя руку ему на плечи. Затем она заглянула ему в лицо своими огромными лучистыми глазами, в которых блеснули слезы. — Артур, неужели ты должен идти? Ведь это может означать смерть!
Он грустно поглядел ей в глаза.
— Это наверняка означает смерть, — почти шепотом отвечал он. — Но… видишь ли, дорогая… меня зовут. И даже если моя жизнь… — Тут его голос опять задрожал, и Артур умолк.
Леди Мюриэл буквально оцепенела. Она простояла молча несколько минут, запрокинув голову, словно вознося какую-то тайную молитву. В ней явно происходила некая мучительная борьба. Затем ее охватило какое-то болезненное вдохновение, и на лице ее заиграла слабая улыбка.
— Твоя жизнь? — повторила она. — Но она же теперь не только твоя!
Артур уже немного пришел в себя, и ему хватило сил ответить:
— Да, ты совершенно права. Она больше не моя. Она — твоя, жена моя! Что же — ты запрещаешь мне пойти к ним? Ты не отпускаешь меня, любовь моя?
Леди Мюриэл обняла его и прижалась к его груди. Прежде она никогда не позволяла себе ничего подобного в моем присутствии. Но теперь я понимал, как она страдает и волнуется.
— Вручаю тебя, — медленно, едва слышно произнесла она, — Богу.
— И Божьему милосердию, — шепотом подсказал он.
— И Божьему милосердию, — повторила она. — И когда же ты должен уйти, любимый?
— Завтра утром, — отозвался он. — И мне еще надо многое успеть.
Присев к столу, он коротко рассказал, как он провел этот час. Он съездил в викариат и договорился со священником, что венчание состоится завтра в восемь утра (никаких формальных препятствий к этому не было, поскольку незадолго до этого он получил Особое разрешение) в маленькой церкви, которую мы все так хорошо знаем. — Мой друг (продолжал он, указывая на меня), надеюсь, будет моим свидетелем. Тебя проводит твой отец… Надеюсь, ты обойдешься без подружек, любовь моя?
Леди кивнула, не проронив ни слова.
— И тогда я смогу уехать со спокойным сердцем — уехать, чтобы послужить Богу — зная, что мы с тобой одно, что мы едины — в духе, если не телом, и сможем слиться воедино в общей молитве! Да, да, наши молитвы соединят нас…
— О, конечно! — вздохнула леди Мюриэл. — Тогда не теряй времени, дорогой! Отправляйся домой и хорошенько отдохни. Завтра тебе предстоит трудный день…
— Так и сделаю, — кивнул Артур. — Нам надо завтра все успеть. Спокойной ночи, любовь моя!
Я последовал за ним, и мы вместе покинули гостеприимный дом Графа. На обратном пути Артур несколько раз глубоко вздохнул и хотел было что-то сказать, но так и не проронил ни слова до самого дома. Войдя в дом, мы зажгли свечи и собрались разойтись по своим спальням. И тогда Артур сказал:
— Доброй ночи, старина! Храни тебя Бог!
— И тебя тоже! Сохрани тебя Господь! — искренне отвечал я.
На следующий день мы прибыли в дом Графа к восьми утра. Леди Мюриэл, Граф и престарелый викарий уже поджидали нас. Затем мы все вместе отправились в маленькую церковь. Процессия получилась не слишком веселая, и я никак не мог отделаться от чувства, что она скорее напоминает похороны, чем браковенчание. Невеста была слишком удручена (как она сама призналась впоследствии) тем, что ее любимый муж сразу же после венчания отправляется на верную смерть.
Мы наскоро позавтракали, и вскоре у дверей уже появился экипаж, который должен был доставить Артура со всеми его медицинскими снадобьями в ту самую деревушку, пораженную смертельным недугом, — точнее, не в саму деревушку, а в некое «безопасное» местечко поблизости от нее. На дороге Артура должны были встречать двое рыбаков, которым предстояло отнести его вещи в деревню.
— Ты уверен, что взял все необходимое и ничего не забыл? — напомнила леди Мюриэл.
— Не беспокойся: я захватил все, что мне потребуется как врачу. Мои личные потребности весьма скромны; я не повезу туда свой гардероб, поскольку там мне дадут обычную рыбачью одежду. Поэтому я взял только часы да несколько книг, да еще — самое главное — Новый Завет карманного формата, чтобы читать больным и умирающим…
— Возьми мой! — воскликнула леди Мюриэл; она вскочила и поспешно поднялась наверх. — Правда, на нем нет никаких надписей, кроме «Мюриэл», — заметила она, возвращаясь с книгой в руках. — Если хочешь, я напишу что-нибудь…
— Да нет, зачем, — отвечал Артур, бережно принимая книгу из ее рук. — Да и что можно написать прекрасней этого? Разве имя человека не передает всю полноту его личности? Разве ты — не моя? — Тут к нему неожиданно вернулся прежний шутливый тон. — Или, как говорит Бруно, «не вся моя»?
И он, окончательно и по-дружески распрощавшись со мной и Графом, вышел из комнаты в сопровождении жены, которая держалась просто молодцом и — по крайней мере внешне — казалась не такой подавленной, как ее престарелый отец. Мы посидели еще несколько минут, пока стук колес не поведал нам, что Артур уехал. Затем мы услышали шаги леди Мюриэл, поднимавшейся по лестнице. Шаги эти, обычно такие легкие и быстрые, раздавались теперь с какой-то медлительной тяжестью, словно на ее плечи легла неподъемная ноша горя. Я тоже был подавлен не меньше ее. «Суждено ли нам — всем четверым — еще хоть когда-нибудь увидеться по эту сторону могилы?» — спрашивал я себя на пути домой. И далекий звон колокола отвечал мне: «Нет! Нет! Нет!»
