— Все это хорошо звучит, — возразил Марч, — но я не могу лелеять здесь собственные обиды и тратить время на выращивание нового «я». У меня есть некоторые обязанности, которых меня пока еще никто не лишил. Я хочу и имею право знать, что с Абигайль и где она. Я обязан ее поддержать.
Роно фыркнул.
— Какая красивая и бесполезная вещь — благородство! Как редко ходит она об руку с разумом! Эта леди не стоит беспокойства. Если она и пострадала, то только в имущественном плане, и уж поверь, это — единственное, что действительно способно заставить ее страдать.
Говоря это, он видел, что аргументы его неубедительны. Марч, как истинный представитель рыцарства, был в своих предрассудках упрямее осла. В Роно, закипая, поднималась злость и горькая обида. Реджи едва ли слышал, а если и слышал, то вряд ли понял все то, что только что было тут наговорено. В этом высокомерном сукином сыне благодарности не было ни на грош. Все Абигайль, Абигайль! Ни дня он, видите ли, не может прожить без этой бабы. Уходя от Ричарда, он, Роно, выходит, шило на мыло сменял.
— Неужто, — сознательно решаясь на грубость и жаждая причинить Марчу боль, поинтересовался Роно, — она так сказочно хороша в постели? Чем-то она отличается от прочих? Делает что-то особенное? Поделись…
Его сгребли за ворот и встряхнули. У Марча хватило бы сил одним ударом вышибить из него дух, но от доброй оплеухи зарвавшегося волшебника спасло лишь то, что Реджи Марч не бил заведомо слабых. Ему ответили словом.
— Твои слова, — услышал он над самым ухом, — выдают в тебе салагу, которому не удалось вовремя потерять девственность. Научись тому, что мужчины об этом не говорят.
Он отпустил его ворот, и полупридушенный Роно брякнулся оземь. Он прекрасно знал, что мужчины почти все время только об этом и говорят и что Марч, видимо, по молодости и дурости все еще ломает комедию с благородным поведением. Ну и пусть! Пусть думает, что нашел больное место! Дур-рак! Как и все они! Одно слово — рыцарь! В глазах у него стояли слезы ярости, но взгляда он не опускал, и, видя эту храбрость перед лицом силы, Реджинальд смягчился.
— О таких, как она, мечтают, — сказал он. И все.
— Ты мечтаешь о ней и сейчас, — бросил Роно. — Вон как у тебя глаза заволокло!
— Я люблю эту женщину, — просто объяснил Марч. — Я не имею права бросить ее одну. Я должен ее увидеть, даже если это приведет меня на плаху.
Роно по-бабьи всплеснул руками.
— Ой, ну ты все время забываешь, что тебя должны повесить!
Это обстоятельство действовало на Марча особенно сильно. Да, непросто ему отрешиться от бренного честолюбия!
— Ее выслали из города, — смилостивился он наконец. — Отобрали права на всю собственность. Она последняя из тех, за кого я стал бы переживать. Такие не пропадают. Устроится у родственников, пока не поймает на ту же удочку еще какого-нибудь богатого глупца. И только-то, Реджи! Тебя — на дыбу и в петлю, ославили на весь белый свет, а ее всего-навсего выставили за дверь, как кошку. На кой ты ей сдался, нищий и… без графского титула?! — Язык не повернулся сказать — «неблагородный».
Реджинальд сел рядом и потер лицо. Роно понял, что сейчас тот расколется. Благородство — благородством, но он на самом деле остро нуждался в том, чтобы разобраться в своих отношениях с Абигайль. Иначе и быть не могло, стоило только вспомнить ее глаза, чтобы понять: дело тут не совсем чисто.
— В твоей компании я растерял последние крохи самоуважения, — вдруг признался Марч. — На того себя смотрю уже со стороны… и с насмешкой. Я понять не могу… король дал ей все. И дал бы еще больше! Даже будучи графом Марчем, я никогда не смог бы дать ей столько денег, блеска, власти. Почему она выбрала меня? Какая ей от меня могла быть выгода?
— Будем возвращать тебе самоуважение, — криво усмехаясь, сказал ему Роно. — Она действительно не могла поиметь с тебя что-то большее, чем с Ричарда. Я на самом деле думаю, что она выбрала тебя ради тебя. Просто потому, что ты — лучший. Ты, а не граф Марч. А она жаждала иметь все самое лучшее.
— Когда она дала понять, что хочет меня, я кинулся к ней, как щенок. Но… сказать по правде… когда мы не были вместе, я сомневался в том, что она любит меня. Это причиняло боль. И каждый раз летел к ней, как на крыльях, потому что она умела убедить, что это не так. И все-таки я сомневался. Понимаешь… когда думаешь о ней… то чувствуешь холод.
— Она и не любит никого, — заявил Роно, глядя в сторону. — Она только пользуется. И с тобой она играла, как с котенком. Имей достоинство признать, что тебе с нею не повезло. Она принесла тебе несчастье. Найди себе другую, в мире есть и покрасивее.
— Господи, младенец, да что ты понимаешь! — взвился вдруг Марч. — Если хочешь знать, красота твоей женщины — это всего лишь объект твоего личного самолюбия. Смотрите, мол, какая у меня! Вроде как показать не стыдно. А наедине, когда самое главное, когда глаза в глаза, то и видишь лишь глаза да свет в них. Ну, это для тех, кто понимает.
— Хочешь сказать, что мог бы любить дурнушку? — недоверчиво переспросил Роно.
— Ничего я не хочу сказать, — огрызнулся Реджинальд. — Просто противно, когда глянут на тебя мельком и тут же ярлык наклеют.
— Прислушаюсь к мнению специалиста. — Роно угрюмо усмехнулся этому вполне заслуженному щелчку по носу. — Давай-ка лучше обмозгуем, куда ты денешься по выходе из Обители. Ты, конечно, прав: невозможно сидеть тут вечно. Послушай… а на мятеж в твоем графстве никакой надежды нет?
— Да ты что! — Марч от возмущения даже голос потерял. — Против кого я буду мятеж поднимать? Против своего законного государя? Да кем я буду после этого? Я же ему присягал.
Да, Ричарду в любом случае стоило придумать менее нелепое обвинение. Государственная измена никак не вязалась с этим балбесом.
— Да и потом, — уже успокоившись, продолжил Реджинальд, — как я могу подложить такую свинью родному брату? Арчи так повезло! Неожиданная удача — слишком сильное искушение. Я не хочу подвергать совесть малыша такому испытанию.
— Думаешь, он тебя не поддержит?
— Он ничего доброго от этого не получит. Да и бесполезно все это. Я военный человек, я знаю. Мятеж захлебнется, а сколько крови будет даром! Нет, бунтовать я не буду.
— Я подумал про мятеж потому, — сказал Роно, пряча глаза, — что вот мы говорим с тобой о том о сем. И я все равно вижу перед собой сильного человека. Рыцаря и графа. Способного не только своей судьбой управлять. Уж больно ты там на месте.
Марч помолчал.
— У меня есть два пути, — сказал он. — Наемная армия… или монастырь.
Волшебник хихикнул.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
