чисто словесных, в отношении периферийного альянса. Эти результаты оказались весьма неутешительными, если сравнивать их с первоначальными ожиданиями Бен-Гуриона использовать кризис 1958 г. как ступеньку к стратегическому партнерству с западными державами против сил радикального арабского национализма.
Бен-Гурион и бомба
За кризисом 1958 года последовали несколько лет острой нестабильности во внутренней политике арабских государств и в межарабских отношениях. Однако на границах Израиля с соседями, за исключением границы с Сирией, наблюдалось общее ослабление напряженности. Казалось, что заметно улучшилась не только повседневная, но и базовая безопасность Израиля. Это выражалось в растущей уверенности населения в способности ЦАХАЛа эффективно противостоять любому арабскому нападению. Хотя Бен-Гурион и способствовал росту этой уверенности, сам он ее не разделял. Слишком хорошо понимая превосходство арабов в численности, пространстве и финансовых ресурсах, он испытывал страх, что в один прекрасный день они одолеют Израиль. Победа в Синайском походе не развеяла его тревоги за будущее Израиля. Больше всего он боялся нападения на всех фронтах. В конце 1950-х годов он рассказывал одному из своих помощников: «Я не мог спать по ночам ни секунды. В моем сердце был один страх: объединенное нападение всех арабских армий». Решение этой проблемы годами таилось в глубине сознания Бен-Гуриона: Израиль должен был создать ядерный потенциал. Ядерное оружие стало бы абсолютным сдерживающим фактором против попытки арабов уничтожить государство Израиль. Не будет преувеличением сказать, что Бен-Гурион стал одержим идеей создания ядерного оружия. Он считал, что в долгосрочной перспективе оно является единственным противодействием численному превосходству арабов и единственной надежной гарантией выживания Израиля.
После возвращения Бен-Гуриона из Седе-Бокера в 1955 г. развитие ядерной энергетики Израиля стало одной из его главных целей. Об этом есть свидетельство Юваля Неемана, заместителя начальника разведки ЦАХАЛа, ставшего впоследствии ведущим ученым-ядерщиком. В июле 1956 г. на Неемана была возложена ответственность за связь с французскими службами безопасности и разведки. Хотя его миссия ограничивалась военной сферой, Бен-Гурион в своем брифинге подчеркнул, что ядерный потенциал - это долгосрочная цель, к которой нужно стремиться. На Севрской конференции Шимону Пересу удалось добиться от Франции на высоком уровне обязательства предоставить Израилю ядерный реактор. На переговорах с французами речь шла о небольшом ядерном реакторе для гражданских целей. О возможном военном применении этой ядерной технологии на том этапе ничего не говорилось, но именно это и было конечной целью Бен-Гуриона - создание ядерного оружия. Через год, в октябре 1957 г., когда премьер-министром страны был Морис Буржес-Маунури, французы подписали секретное соглашение о поставке Израилю ядерного реактора, мощность которого вдвое превышала обещанную ранее. В комплект поставки входила установка по выделению плутония - материала, необходимого для производства ядерного оружия. Все члены Комиссии по атомной энергии Израиля, кроме ее председателя, ушли в отставку, поскольку считали, что ядерная программа Израиля должна быть ориентирована на экономические, а не на оборонные нужды.
В 1955 году президент Эйзенхауэр предложил Израилю помощь в проведении ядерных исследований в рамках программы "Атом для мира". Предложение заключалось в том, чтобы помочь Израилю построить небольшой исследовательский реактор типа "бассейн" мощностью один мегаватт. Израиль обязывался использовать этот реактор только в исследовательских целях, а для его эксплуатации в Америке была подготовлена группа израильских ученых-ядерщиков. Бен-Гурион решил действовать одновременно с американцами и французами. В результате в 1958 году начались работы по строительству двух ядерных реакторов: реактора мощностью один мегаватт в Нахаль Сорек, в пятнадцати милях к югу от Тель-Авива, и реактора мощностью двадцать четыре мегаватта на природном урановом топливе в Димоне, между Беершебой и Мертвым морем.
Строительство ядерного объекта в Димоне велось под самой плотной завесой секретности. Причина секретности заключалась в том, что проект был рассчитан на создание специалистов и инфраструктуры, которые в перспективе позволили бы Израилю создать ядерное оружие. Реализуя ядерный вариант, Бен-Гурион был чрезвычайно целеустремлен и скрытен. Это было необходимо потому, что ядерная программа была очень дорогостоящей и найти средства на ее реализацию было очень сложно. Он решил сохранить секретность, чтобы защитить проект, особенно на его ранних стадиях. Преждевременное раскрытие информации могло спровоцировать давление Америки на Израиль с целью заставить его отказаться от ядерной программы, а также попытки арабских стран обзавестись собственным ядерным оружием. Бен-Гурион сделал все возможное, чтобы не допустить огласки, и даже поступил недемократично и неконституционно. Он не вынес этот вопрос ни на рассмотрение Кнессета, ни на рассмотрение комиссии Кнессета по обороне и иностранным делам, ни на рассмотрение кабинета министров, который несет коллективную ответственность за все действия правительства.
Обсуждение ядерной проблемы проходило вне рамок этих официальных политических институтов в кругу высокопоставленных политиков, военных и чиновников. Вопрос заключался не в том, на чем строить свою оборону - на обычных вооружениях или на ядерном оружии. Всем было ясно, что Израиль должен продолжать защищаться обычными вооружениями. Спор шел скорее о приоритетах в обороне, о распределении ограниченных ресурсов и о темпах развития ядерной программы. На одной стороне были те, кто считал, что Израиль должен вкладывать значительные средства в развитие потенциала по производству ядерного оружия. Их цель заключалась в том, чтобы в случае появления в регионе ядерного оружия Израиль не остался без потенциала ядерного сдерживания. На другой стороне были те, кто считал, что опасность того, что арабы обойдут Израиль в технологической и ядерной сферах, очень мала и что основную часть оборонного бюджета следует вкладывать в укрепление ЦАХАЛа. Такого мнения придерживалось подавляющее большинство высокопоставленных израильских военных. Такого же мнения придерживался и Игаль Аллон, лидер "Ахдут ха-авода" и бывший военачальник. Аллон очень низко оценивал военный потенциал арабов, продолжал мечтать о территориальной экспансии и стал самым откровенным защитником традиционной доктрины конвенционального сдерживания.
Однако при принятии решения о Димоне Бен-Гурион консультировался лишь с несколькими старшими коллегами из своей партии. На всеобщих выборах в ноябре 1959 г. Абба Эбан, Моше Даян и Шимон Перес были избраны в Кнессет по списку Мапай. Эбан вошел в состав нового правительства в качестве министра без портфеля, Даян стал министром сельского хозяйства, а Перес был переведен с поста генерального директора на должность заместителя министра обороны. Голда Меир, оставшаяся на посту министра иностранных дел, была крайне недовольна молодыми выскочками и опасалась их посягательств на свой участок. Леви Эшколь остался на посту министра финансов, а Пинхас Сапир - на посту министра торговли и промышленности.
Отношение министров Мапай к ядерному проекту в Димоне разделилось. Одна группа считала, что этот проект должен быть реализован любой ценой. В нее входили Бен-Гурион, Перес и, после некоторого скепсиса, Даян. Вторая группа, не выступая
