«С этой старухой в самом деле ничего понять нельзя, – подумала Лида, перелистывая страницы романа. – Например, совершенно ясно, что она с самого начала терпеть не может Джаспера и всячески ищет возможность ему за что-то отомстить… Но… Ясно или нет? На последней странице она грозит ему кулаком, когда он ее не видит, и заявляет, что знает его лучше, чем ‘‘все эти преподобия вместе взятые’’. Откуда, собственно говоря, она его знает? И что она знает? Что он курит опиум? Джаспер сам признался в этом племяннику. Знает, что он страшно и странно бредил во сне? Но кто не бредит под влиянием наркотика? Так что она имеет в виду?»
«Потом, она признается, что ‘‘шестнадцать лет пила горькую’’, а потом взялась за опиум. Известно, что Джаспер явился к ней в притон совсем еще неопытным, зеленым юнцом, и она научила его курить. То есть они знакомы много лет. Старуха жадно следит за Джаспером – потому и приехала впервые в Клойстергэм вечером того дня, когда исчез Эдвин. И по странной случайности на кладбище с ним столкнулась. Это мне и приснилось месяц назад – изможденная, похожая на мумию старуха с диким кашлем, старинное кладбище, дождь, Эдвин, склонившийся над скрюченной фигурой…»
Лида оперлась подбородком о сложенные ладони и задумчиво уставилась в стену. Она знала, что перед ней загадка, которая справедливо считается неразрешимой. Диккенс просто не успел дать к ней никаких ключей. А может, и не собирался их давать? Может, все тайны старухи стали бы разоблачаться по ходу дела? Так или иначе, узнать это было уже невозможно. Налицо имелось только несколько фактов, один из которых – тот самый, что привиделся Лиде во сне, насторожил ее больше всего.
«Что там я кричала про лицо отца? Насчет отца не знаю… Не помню. Алеша мог и не разобрать. Но вот что старуха узнала Эдвина в лицо, когда впервые увидела его – это для меня ясно. А вот мой милый Каминг Уолтерс его не заметил… Да, если бы я с ним встретилась, мы бы в пух разодрались!»
«Он считает, что старуха сообщила Эдвину, что некоему человеку по имени Нэд (то есть ему самому) грозит страшная опасность, в благодарность за то, что тот ей дал денег на дозу. Он также считает, что сама по себе опасность для ‘‘Нэда’’ (о которой старуха узнала из бреда Джаспера) не имеет для нее никакого значения. Она просто ненавидит Джаспера и преследует его по личным мотивам».
Девушка задумчиво прикусила кончик карандаша, который уже носил отметины ее зубов. Она часто его грызла, когда задумывалась.
«Тут я с ним полностью согласна. С чего бы она стала выбалтывать имя Нэд первому встречному, если оно ей пригодится, чтобы погубить Джаспера? Она проникается симпатией к Эдвину, потому что он заботливо обратился к ней, когда увидел, что ей дурно, беспрекословно дал денег, и вот она старается отплатить, чем может. Расспрашивает, как его крещеное имя, как от него будет уменьшительное (Эдвин говорил ‘‘Эдди’’), и самое главное – есть ли у него подружка. О подружке тоже упомянуто неспроста – ведь в бреду Джаспер явно проговорился о мотиве своей ненависти к Нэду. Вот старуха и беспокоится – не этот ли услужливый молодой человек оказался в такой страшной опасности? Она успокаивается, получив отрицательный ответ насчет подружки, – Эдвин говорит правду, ведь они с Розой разорвали помолвку. То есть тайна Эдвина Друда для нее никакого значения не имеет. У нее есть своя тайна».
Лида опомнилась, вынула карандаш изо рта и спросила у него:
– Какая тайна?
«Когда Эдвин замечает старуху у кладбищенской калитки, она сидит, не поднимая глаза, вперив взгляд в пустое пространство. Когда он к ней обращается, она с трудом выходит из транса, потом останавливает взгляд на Эдвине… И внезапно глаза ее застилает мутная пелена, и она начинает дрожать всем телом. Эдвин резко выпрямляется, отступает на шаг и смотрит на нее в испуге – ему померещилось в ней что-то знакомое. ‘‘Боже мой! – мысленно восклицает он в следующее мгновение. – Как у Джека в тот вечер!’’»
«Они оба друг друга испугались! Оба что-то почувствовали! Эдвин немедленно связал припадок старухи с припадком дяди, который он уже наблюдал. А может, старуха и напомнила ему дядю? Может, она с Джаспером в родстве и потому его преследует? И по той же причине сама старуха задрожала, увидев лицо Эдвина. Она узнала в нем знакомые черты! Чьи? С Джаспером они совсем непохожи. Значит, она знала еще каких-то членов их семьи… Только вот семьи-то уже у них нет. Они одни на свете – дядя и племянник…»
«Кто она и почему снова следит за Джаспером, и выслеживает-таки его, уже после убийства Эдвина? Не щадя последних грошей и своих надорванных легких, едет в Клойстергэм, расспрашивает, вынюхивает… Может, она обычная шантажистка, которая собирается воспользоваться полученными сведениями для получения денег? Зачем же тогда грозить Джасперу кулаком? Что дурного ей сделал канонический певчий, отношения с которым у нее всегда были на уровне ‘‘товар-деньги’’? Джаспер платил, выкуривал трубку и уходил – разве тут есть причина для ненависти? А она и какого-то зелья ему подмешивает, чтобы он разговорился в бреду, и выспрашивает, сделал ли он уже то, что сто раз проделывал в воображении… И когда узнает, что сделал, тут же начинает за ним следить…»
Она отложила карандаш в сторону – подальше от искушения. Каминг Уолтерс предполагал, что старуха – мать Джаспера. Лида не знала, что и думать. Конечно, могло быть так, что отец Джаспера когда-то соблазнил простолюдинку, а когда та родила, отнял у нее ребенка. Курение опиума – порок наследственный. Молодой человек из порядочной семьи ни за что ни про что в притон не зайдет – не пошел же туда Эдвин. Благопристойный образ жизни кажется Джону Джасперу невероятно скучным и пустым, его неудержимо тянет на дно… Не вышел ли он с этого самого лондонского дна? И вот старуха, опознав его у себя в притоне, хочет отомстить отцу через сына… Такова версия комментатора.
Но никакой родни у племянника и дяди нет. Лида перешерстила весь роман и убедилась, что об их семьях вообще сказано на удивление мало. Ей показалось, что это явно неспроста. Ну что, собственно говоря, о них известно? Что родители Эдвина умерли давным-давно. Сперва мать, потом и отец. Отец перед смертью обручил его с Розой, которая тоже потеряла мать и была совсем еще малюткой.
Об Эдвине Друде известно хотя бы это. А о Джоне Джаспере вообще ничего! Он воспитывал племянника, был ему вместо отца родного – все считали, что он самоотверженно посвятил себя воспитанию Эдвина. Судя по разным фамилиям, у них родство по материнской линии. Или их покойные матери были сестрами, или одна из матерей приходилась сестрой одному из отцов, а выйдя замуж, естественно сменила фамилию. Итак, женская линия родства налицо. Но может ли быть матерью одного из них такая одиозная фигура, как эта старуха? Разве возможно скрыть такую тайну?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
