– Ты так уверен в своей невиновности?
Тут пришла его очередь сердиться. Сергей заявил, что с этой минуты он вообще отказывается говорить на эту тему с кем-то, кроме следователя. Потому что ему надоело в сотый раз давать сестре клятву, что он ничего не сделал с тем несчастным парнем.
– Ладно, – в сердцах ответила она. – Но учти – если хочешь оправдаться, держись подальше от Лиды! Близко к ее дому не подходи! Горе ты мое, она же и про это наверняка написала – что ты проследил, где она живет!
– Закрыли тему.
– Закрыли, – мрачно согласилась она, оглядывая кабинет. Обнаружив на полу пепел, растерла его ногой. Взяла переполненную пепельницу, открыла форточку, чтобы проветрить комнату. – Уходим отсюда. Отец рассердится, если узнает, что тут курили… Кстати, отец-то у нас, по-твоему, настоящий?
– По-моему, да, – ответил он, следуя за сестрой на кухню и поддерживая ее полунасмешливый, полусерьезный тон. – А вот мать – нет.
Света высыпала окурки в ведро, вымыла и насухо вытерла пепельницу. Взвесила ее на руке и нервно засмеялась:
– А что ты скажешь, если я залеплю тебе этой штукой между глаз за такие слова? Она бронзовая, между прочим. Грамм на четыреста потянет.
– Можешь залепить чем хочешь, куда хочешь, но я знаю то, что знаю. И если бы ты увидела ту женщину, ты бы ее тоже узнала. А она – тебя.
– Как мило, – фыркнула она. – И какое невероятное совпадение! Оказывается, наша настоящая мать – именно та дама, которая сдала комнату Лиде! У Лиды был огромный выбор, но она выбрала именно ее!
– Да, совпадение, – кивнул он. – И обрати внимание, что мы живем совсем неподалеку друг от друга. В одном районе.
– Тоже совпадение? Слушай, почему бы тебе не поискать нашу маму в других районах, ближе к центру? Так, глядишь, и квартирку на Арбате заимеешь. Она же мать, значит, обязана выделить нам две-три комнатки…
– Я не шучу. – Он взял у нее пепельницу. – Не злись. Когда-нибудь я смогу тебе это доказать. И что ты тогда будешь делать?
– Если докажешь… Если! – подчеркнула она. – Тогда я соглашусь. А на слово не поверю. Кстати, сегодня же разузнаю насчет заводной обезьяны. У нас, конечно, была такая, только мы ее давным-давно сломали. Я даже помню ключ у нее в спине – такой интересный, сердечком.
– Да? – удивился Сергей. – А я не помню. Кстати, ты не в курсе, где они хранят наши свидетельства о рождении?
Света изумилась, но тут же поняла ход его мысли.
– Ты пока вспоминай, я поставлю эту бронзовую пакость на место. – Он двинулся было, но остановился на пороге кухни и как-то по-детски попросил: – И ты не могла бы меня накормить? У Наташки не очень-то поешь…
Он отсутствовал куда дольше того времени, которое требуется, чтобы поставить на письменный стол пепельницу в виде раковины, на краю которой с риском для жизни примостилась русалка. Света успела разогреть две увесистые свиные обвивные, открыть пиво, вымыть салат и как следует обдумать создавшееся положение. Она понимала одно – с братом происходит что-то опасное и это что-то явно прогрессирует. «Он стал как-то нехорошо задумываться, когда снова увидел Лиду, да и пить начал куда больше… А теперь вбил себе в голову эту идиотскую идею, будто мама – не мама, а кто-то еще… Не мама? Какого черта? Кто же она тогда? – Девушка принялась резать хлеб. – Сколько я себя помню, другой мамы у нас не было. Какие еще там сиреневые глаза! Он, видишь ли, помнит, а я нет! Обезьяна – да, ее я вспомнила и по-честному с ним согласилась. Что было, то было. А больше – ничего!»
Она яростно порезала хлеб толстыми кривыми ломтями. Но Сергею, оголодавшему в гостях у прежней подружки, было не до эстетики. Сестра наблюдала за тем, как он ест – сперва с удивлением, потом – с жалостью. Наконец он проглотил последний кусок и потянул к себе бокал с пивом. Света решила не пить. Ясная голова была ей нужна, как никогда прежде, – хотя бы для того, чтобы составить контраст мутному сознанию брата.
– Я не знаю, где они хранят наши свидетельства, – сказала она. – И не думаю, что это важно.
– А я считаю, что очень важно. Ты помнишь, как мы получали наши паспорта?
Света кивнула, но не слишком уверенно. Этот момент, как и все прочие решающие моменты ее жизни, произошел под патронажем отца. Девушка воспринимала это, как нечто само собой разумеющееся – ей еще не приходилось делать самостоятельных шагов и она не могла оценить разницы.
– Я вот что подумал, – продолжал брат, прихлебывая пиво. – Если допустить такую мысль, что наша мать – мачеха…
– Я ее не допускаю.
– А я допускаю. Так вот, даже в таком случае в наших свидетельствах о рождении должна значиться наша настоящая мать, что бы там ни случилось в прошлом. Понимашь?
Света ударила ладонью по столу так, что крошки подпрыгнули:
– У нас может быть не настоящая мать только в том случае, если настоящая умерла! Если от нас захотели это скрыть, чтобы мы не расстраивались! И только в этом случае! И даже в этом случае мы бы уже знали правду – ведь мы выросли! Такие вещи сообщают, да, всегда сообщают!
– Но кто же тогда та женщина с сиреневыми глазами?
– Я не помню никаких сиреневых глаз! У нас с тобой глаза серые, как у папы!
– А у Анны – зеленые!
Он впервые назвал мать по имени, как чужую, и это напугало Свету сильнее всего. «Значит, он и в самом деле верит… Это не розыгрыш! Он просто как одержимый!»
– Мы пошли в отца, но у нашей мамы глаза такие, как я тебе говорю. И я вспомнил их, как только увидел.
– Какая она? – неожиданно для самой себя спросила девушка. Она вовсе не собиралась задавать этот вопрос. Ей было не важно, как выглядит женщина, которую Сергей принял за их настоящую мать, она убеждала себя, что каждый лишний вопрос только усугубляет безумие брата… Но все же спросила.
– Красивая. Очень красивая, – бережно произнес он. – Красивее, чем Анна. Но старше.
– Мы на нее похожи?
Он мотнул головой:
– К сожалению, нет. Она красавица, а мы с тобой… Сама знаешь. Почти уроды.
Девушка аккуратно сложила кухонное полотенце и презрительно, хотя и несколько фальшиво, рассмеялась:
– Спасибо тебе! Знаешь, а мне плевать, красивая она или нет. Я знаю то, что знаю. Моя настоящая мать сейчас в театре, вместе с отцом. Смотрит мюзикл.
– Кстати, о музыке. Ты не могла бы кое-что выяснить для меня?
И он напомнил ей давний эпизод – той поры, когда он бросил музыкальную школу и его всячески уговаривали продолжить обучение.
– Тогда папа вдруг сказал, что я, видно, пошел в мать, потому что она тоже любила музыку, хорошо пела… И все бросила. Ты когда-нибудь замечала, чтобы Анна пела? Ну, хотя бы напевала?
Света ответила отрицательно. Ее все еще коробило, что о матери говорят в таком тоне.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
