Пока я раздумывала, какой вопрос задать первым, Эдвард осторожно протянул руку и погладил меня по щеке.
Прикосновение Эдварда будто проникло мне под кожу, сквозь кости черепа. По позвоночнику в живот пробежал электрический разряд.
«Погодите», — подумала я, когда дрожь сменилась теплом, желанием. Разве я не должна была этого лишиться? Разве отказ от подобных чувств — не одно из условий сделки?
Я стала новорожденным вампиром. Сухое жжение в горле это подтверждало. И я отдавала себе отчет в последствиях: человеческие чувства и желания со временем ко мне вернутся, хотя никогда не будут такими, как раньше. Останется только жажда. Такова была цена, и я согласилась ее заплатить.
Однако, когда ладонь Эдварда легла на мое лицо, точно сталь, покрытая шелком, по моим иссушенным венам пробежало желание, опалившее меня с головы до ног.
Дожидаясь ответа, Эдвард пристально смотрел на меня.
Я обняла его.
Опять я будто и не двигалась: только что стояла прямо и неподвижно, точно статуя, как вдруг Эдвард очутился в моих объятьях.
Теплый — по крайней мере, таким он теперь казался. Ароматный — прежде мое притуплённое человеческое обоняние не могло воспринять этот чудесный запах во всей его многогранности. Теперь передо мной был стопроцентный Эдвард. Я прижалась лицом к его гладкой груди.
Он неловко переступил с ноги на ногу. Чуть отпрянул. Я изумленно уставилась ему в глаза, смущенная его неприятием.
— Э-э… осторожней, Белла. Ой.
Я отдернула руки и спрятала их за спину, поняв, в чем дело.
Я стала чересчур сильной.
— Прости… — беззвучно, одними губами сказала я.
Он улыбнулся — если бы мое сердце еще билось, оно бы замерло от этой улыбки.
— Не бойся, любимая, — ласково проговорил Эдвард, прикасаясь к моим приоткрытым от ужаса губам. — Сейчас ты немного сильнее меня.
Я нахмурилась. Меня ведь предупреждали! Но почему-то именно это казалось самым странным из всего в высшей степени странного, что творилось вокруг. Я сильнее Эдварда. Из-за меня он ойкнул.
Эдвард вновь погладил меня по щеке, и я почти забыла о своих тревогах, когда желание охватило мое неподвижное тело.
Чувство было настолько мощнее всех привычных, что я едва смогла уцепиться за какую-нибудь мысль, хотя в моей голове и освободилось много пространства. Каждое новое ощущение заполняло меня до краев. Эдвард однажды сказал (воспоминание о его голосе было слабой тенью той хрустальной симфонии, которую я теперь слышала), что их — нет, нас — очень легко отвлечь. Ясно, почему.
Я изо всех сил попыталась сосредоточиться. Мне нужно было кое-что сказать. Самое-самое важное.
Очень осторожно — так что я даже успела заметить свое движение — я убрала руку из-за спины и дотронулась до щеки Эдварда. Мне стоило больших усилий не отвлекаться на жемчужное сияние моей кожи и на электрический разряд, зазвеневший в моих пальцах.
Я поглядела в глаза Эдварду и впервые услышала свой голос.
— Люблю тебя, — сказала я, хотя это больше походило на пение. Мой голос звучал, будто нежный перезвон колокольчиков.
Улыбка Эдварда поразила меня даже сильнее, чем когда я была человеком, ведь теперь я увидела ее по-настоящему.
— И я тебя люблю, — ответил он.
Эдвард прикоснулся к моему лицу обеими ладонями и наклонился — очень медленно, чтобы напомнить мне об осторожности. Сначала он поцеловал меня мягко, едва ощутимо, а потом вдруг сильнее, более пылко. Я попыталась держать себя в руках, но под таким натиском чувств и ощущений было трудно о чем-либо помнить, трудно придерживаться связных мыслей.
У меня сложилось впечатление, будто прежде мы никогда не целовались, это был наш первый поцелуй. Впрочем, так Эдвард меня еще не целовал.
Я почувствовала укол совести. Разумеется, это нарушает условия договора. Ничего такого мне не позволено.
Хотя кислород мне был не нужен, мое дыхание участилось, стало быстрым, как во время горения. Однако на сей раз огонь был иным.
Кто-то кашлянул. Эмметт. Я узнала его низкий голос, шутливый и раздраженный одновременно.
Совсем забыла, что в комнате мы не одни! На людях не положено так обниматься.
Я смущенно отступила — движение вновь не заняло у меня ни секунды.
Эдвард хихикнул и шагнул следом, не выпуская меня из крепких объятий. Лицо у него сияло, как будто под алмазной кожей горело белое пламя.
Я сделала ненужный вдох, чтобы прийти в себя.
Как же наш поцелуй отличался от прежних! Я внимательно вгляделась в лицо Эдварда, сравнивая размытые человеческие воспоминания с этим небывало четким, сильным чувством. Эдвард выглядел… немного самодовольным.
— Ты нарочно мне не рассказывал! — с упреком пропела я, чуть-чуть прищурившись.
Он рассмеялся, сияя от облегчения, — наконец-то все позади: страх, боль, неясность ожидания.
— Тогда это было необходимо, — напомнил он. — Теперь твоя очередь обращаться со мной бережно! — Эдвард захохотал.
Я нахмурилась и тут вдруг услышала смех остальных.
Карлайл обошел Эмметта и быстро приблизился ко мне; в его глазах почти не было настороженности, однако Джаспер не отставал от него ни на шаг. Лицо Карлайла я тоже прежде не видела: мне захотелось сморгнуть, будто я посмотрела на солнце.
— Как ты себя чувствуешь, Белла? — спросил он.
Ответ я придумала за одну шестьдесят четвертую долю секунды:
— Я потрясена. Столько всего… — Я умолкла, вновь прислушавшись к своему мелодичному голосу.
— Да, есть от чего растеряться.
Я кивнула — очень быстро, отрывисто.
— Я чувствую себя прежней. Вроде бы. Даже странно.
Эдвард обнял меня чуть крепче и прошептал:
— Я же говорил.
— Ты прекрасно владеешь собой, — задумчиво произнес Карлайл. — Я такого не ожидал, хотя у тебя и было время на моральную подготовку.
Я подумала о резких переменах настроения и о том, как трудно мне сосредоточиваться.
— Вот уж не знаю.
Он серьезно кивнул, а потом в его глазах, похожих на драгоценные камни, вспыхнуло любопытство.
— Видимо, на этот раз морфий подействовал как надо. Скажи, что ты помнишь о самом превращении?
Я замешкалась, явственно ощущая на себе дыхание Эдварда, от которого по телу бежали электрические разряды.
— Все, что было раньше… осталось как в тумане. Помню, что ребенок задыхался…
Я в страхе посмотрела на Эдварда.
— Ренесми жива и здорова, — заверил меня он, и его глаза заблестели так, как еще никогда не блестели. Он произнес ее имя с затаенным трепетом, благоговением. Так верующие говорят о своих богах. — А потом что было, помнишь?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
